Если вскрытый могильник не ограблен в древности и в последующие эпохи и все, что в нем сохранилось и не подверглось тлению, дошло до нас, - это огромная удача для археолога. К тому же, если его удалось раскопать полностью, то информация, дошедшая до нас, резко увеличивается. Тогда мы сможем, словно заглянуть в жизнь древнего коллектива, оставившего этот могильник, не только увидеть то оружие, которым сражались воины, те орудия, с помощью которых они трудились в мирные дни, но и представить себе, что думали они о жизни и смерти, какова была социальная структура и т.д.

Известно, что смерть сородича всегда вызывала у людей двойственное чувство. С одной стороны, ему следует отдать последний долг, снабдить всем ценным, чем он обладал, для загробного путешествия, для жизни в загробном царстве и, очевидно, «для отравления культов в мире без возврата», построить надежный «дом мертвых», дать с собой еду и питье, оружие и орудия труда, одеть его и украсить. С другой стороны, нужно обезопасить живых от его возможного возвращения или губительного влияния, причем, чем большим влиянием он пользовался при жизни среди соплеменников, тем опаснее мог оказаться после смерти и тем весомее должны были быть меры, принятые для того, чтобы его обезвредить. Благодаря обычаю погребать с человеком те предметы, которые символизировали его функции рядового члена общества, военачальника или шамана, - орудия труда, парадное или военное оружие, пиршественные чаши, культовые жезлы, жертвенники и т.д. - мы получаем представление о культуре изучаемого нами общества.

Анализ различий в составе инвентаря отдельных погребений указывает на разное положение в пределах древнего коллектива тех людей, чьи погребения обнаружены. Наша задача - определить, какой смысл был ими вложен в эти отличия. Участие антропологов в экспедиционных работах позволяет точнее определить те манипуляции, которые производились с погребаемыми, и попытаться установить их смысл.

Рассматриваемый ниже могильник позднекобанской культуры был полностью раскопан в 1977-1979 гг. археологической экспедицией под руководством автора в зоне Эшкаконского водохранилища.

Устье Эшкаконского ущелья находится в 18 км к западу от Кисловодска. Ущелье, широкое в нижней части, постепенно сужается к верховьям; оно ограждено похожими на боевые корабли плосковершинными крутыми мысами, на некоторых из них располагались средневековые труднодоступные крепости, находящиеся между собой в зрительной связи.

По мере продвижения вверх по ущелью отдельные рощицы из низкорослых деревьев сменяются густыми, труднопроходимыми лесами, где и сейчас можно встретить кабана и серну, волка или медведя. Ущелье становится труднодоступным: плато Бийчесын в верховьях Эшкакона является водоразделом трех основных рек Северного Кавказа - Кумы, Терека и Кубани. Все плоскогорья над изрезанной Эшкаконской долиной представляют собой прекрасные альпийские пастбища для стад, отар и табунов, пасущихся здесь с ранней весны до первого снега (она выпадает тут в конце сентября, а в конце октября - начале ноября ложится прочным покровом). В верховьях ущелья разведки выявили древние могильники и поселения на абсолютной высоте более 2000 м над уровнем моря.

Могильник, о котором пойдет речь, располагался на конусе выноса правого притока Эшкакона - небольшой реки Уллубаганалы, или Муртаз-Кол-Айгы, на высоком мысу. Его территория вытянута по длинной оси с юго-запада на северо-восток на 35 м, по короткой оси он имеет всего около 10 м. С трех сторон могильник окружен поселением того же времени, причем с юга и юго-востока он огражден невысокой каменной стеной, сохранившейся в виде развала камней под дерновым слоем. Все погребения (а их обнаружено одиннадцать мужских, шесть женских, пять детских и два кенотафа) были не только не разграблены, но и не повреждены (за двумя исключениями). При погребенных найдены оружие и орудия труда, украшения и керамика, напутственная пища и питье. Наша задача заключается в том, чтобы использовать всю заложенную в этих материалах информацию путем обработки ее с помощью традиционных методов и формализованных процедур.



Могильник был грунтовым; никаких следов на поверхности в настоящее время не осталось, за исключением нескольких крупных скальных обломков рядом с погребениями. После снятия двух «штыков» (так при археологических раскопках называется пласт послойно снимаемого землекопами грунта мощностью 15-20 см) обнаружились каменные перекрытия могил и каменные выкладки со следами «тризны» - фрагментами разбитых сосудов, поставленных около погребения.

Конструкция могильных сооружений разнообразна: грунтовые могилы, каменные ящики из четырех вертикально поставленных достаточно мощных известняковых плит, каменные гробницы, стены которых возведены из положенных горизонтальными рядами камней. При этом каменные ящики, специфичные для ранних памятников кобанской культуры, в исследованном могильнике использовались только для детских и самого древнего женского захоронений. Погребения был и очень неглубокими. К удивлению местных жителей, которые много лет копали здесь землю под огороды, лишь самые глубокие из могил достигали 1 м от уровня современной поверхности, а Глубина большей части составляла всего 50-70 см.

Довольно интересны конструктивные детали погребальных сооружений. Этнографические параллели и лингвистические данные свидетельствуют о том, что в древних обществах место последнего успокоения - могила - трактовалось как последнее жилище человека. Отсюда - конструктивная близость между жилищем живых и «жилищем» мертвых. Пристальное изучение показало, что в рассматриваемом могильнике каменные ящики и каменные гробницы сооружались следующим образом; например, для устройства самого раннего в могильнике каменного ящика № 22 в слое более древнего поселения был вырыт котлован до материка площадью примерно вдвое большей, чем сам каменный ящик; затем внутри на выровненной поверхности поставили вертикально, четыре достаточно массивные плиты размером 85X120 см (при высоте 40 см). Затем по внешнему периметру положены горизонтально в один - два рада обломки известняка, подпиравшие снаружи стенки каменного ящика и засыпанные землей до верхней кромки плит. Дно могильной ямы аккуратно вымощено каменной щебенкой. Сходная последовательность процедур применялась и при возведении описываемых ниже жилищ.

Погребения индивидуальные, положение скелетов скорченное. Сильная скорченность свидетельствует в пользу того, что погребенные были связаны. Кисти рук в раде погребений, преимущественно женских и детских, неестественно изогнуты или вывернуты. У костяка из жреческого (судя по своеобразному инвентарю) погребения № 14 выпилен (посмертно) кусок черепа у основания, причем дополнительно жрица (?) была «убита» тремя железными ножичками, лежащими около горла и направленными острием к подбородку. Так же, видимо, «убита» женщина из погребения № 1: узкий стилетообразный нож упирался лезвием в ключицу погребенной, положенной скорчено на боку.

В земляное дно могильной ямы воина-всадника (погребение № 4) воткнуты вертикально две стрелы с бронзовыми наконечниками скифского типа: одна - возле лица погребенного, другая - у края могильной ямы. Подобные случаи (воткнутые в могилу ножи, копья и стрелы) имеют многочисленные аналогии на Кавказе. Абхазский археолог М. М. Трапш наблюдал их в погребениях того же времени из Куланурхвы, близ Гудауты: В.С.Ольховский приводит данные о копьях, вбитых в дно скифских погребений Поднепровья.

Много подобных находок происходит из каменных ящиков района Пятигорья, но из-за недостаточной тщательности раскопок, произведенных краеведами, они неправильно истолкованы: стрелы, найденные в них, трактованы как причина смерти погребенных, из чего сделаны далеко идущие выводы о враждебных взаимоотношениях между аборигенами и степняками. Раскопки Н. Л. Членовой уникального (картинка 014) погребального сооружения середины VI в. до н.э. Султан-Гора III под Кисловодском дали пример того же ритуального «убийства», когда в парном погребении № 6 за черепом мужчины найден железный топор-секира, «воткнутый острием в дно могилы», а среди кучи стрел в головах женского погребения часть их направлена острием в сторону черепа, так же как и наконечник стрелы, лежавший около позвоночника.

Железные ножички, аналогичные тем, которыми «убивали» погребенного (серповидные или с прямой спинкой, иногда с превосходно выполненными костяными ручками, покрытыми гравировкой) - необходимая принадлежность комплекса заупокойной пищи (лопатка и ребра барана), обязательная (картинка 014) принадлежность каждого взрослого погребения. Прекрасную параллель указанным фактам, объясняющую их смысл, дает осетинская народная сказка «Бедняк и Барастур загробного мира» (как известно, в осетинском фольклоре многие мотивы восходят к скифской эпохе). Согласно сказке, владыка загробного мира Барастур дает бедняку следующее поручение: «Поезжай в мой дом и моим маленьким ножиком с черной рукояткой, который засунут с тыльной стороны моего кинжала, заколи рыжего барана, которого я откармливал семь лет, предварительно посвятив его мне. А после этого посвяти мне мою жену и зарежь ее этим ножиком». И погребенный, «убитый» ножом или стрелой, и заупокойная пища мыслились, таким (картинка 015) образом, как своего рода жертвоприношения владыке загробного мира.

Могилы забрасывались камнями или закладывались плитами; так, самое богатое женское погребение № 11 перекрыто, словно тремя слоями каменного савана, тремя сплошными горизонтально лежащими рядами камней: нижний представлен тонкими плиточками известняковой щебенки, средний - плитками несколько более толстыми, и, большими по размеру, а верхний, опирающийся по краям на плиты каменной обкладки могилы, состоял из аккуратно положенных горизонтальным слоем плит (размером до 40-50 см. в поперечнике). Погребения, сопровождавшиеся меньшим количеством вещей, перекрыты меньшим числом каменных слоев или же только отдельными камнями.

Каждое погребение - это судьба древнего человека, прожитая кем-то жизнь, и степень конкретности наших представлений о ней определяется тем, что мы сможем извлечь из анализа погребального обряда и инвентаря. Как мемуарист пушкинской поры знает по. именам всех друзей Пушкина и даже людей, которых поэт мог или должен был встречать в близких ему домах, так и нас не оставляет желание представить себе во всей возможной полноте отношения, связывавшие между собой ту небольшую группу людей, которая похоронена (а следовательно, и жила) на берегах удивительно чистой, весело журчащей по камням небольшой реки Уллубаганалы. В нашем распоряжении не так уж мало возможностей.

Конечно, «имя смерть украла», но мы сможем увидеть, лицо: ведь работает лаборатория М.М.Герасимова над реконструкциями внешнего облика по черепу. И если сохранность костей позволит, и мы можем увидеть ряд лиц, то, может быть, узнаем родителей и детей. О родстве могут свидетельствовать отдельные особенности строения и формы черепа, зубного аппарата, профилировки лица, обнаруженные антропологами Г. П. Романовой и Т. М. Резниковой при обработке этой небольшой, но очень интересной серии. Одно оказалось очень наглядным: женская серия дала большую (однородность, причем и ней преобладают местные кавказские черты, тогда как мужские черепа в основном обладали отчетливыми признаками пришельцев-степняков.

Правда, восстанавливая семейные связи между погребенными в могильнике людьми, следует помнить, что здесь можно найти больше погребений отцов, матерей и сыновей, чем дочерей: этнографические параллели позволяют полагать, что жены и мужья должны быть из разных родовых коллективов, а поскольку брак патрилокален (муж брал к себе в дом жену), то жены должны происходить из других поселков, а дочери уходить из поселка. Незамужние взрослые дочери остаются здесь, но думается, что при, значительно более ранней смертности женщин (двадцать семь лет), чем мужчин (пятьдесят лет), и вызванном этим преобладании мужчин в коллективе, как правило, дочери уходили из семьи.

Кроме родственных отношений погребенных в, могильнике лиц объединяют и брачные, причем для их определения мы привлекаем уже, сугубо археологический материал: анализ плана и стратиграфии могильника, сравнение погребений по деталям обряда, конструкциям могильных сооружений, особенностям инвентаря и т.д. Понять отношения людей между собой мы сможем, надежно распределив все погребения (таблица 017) во времени. Материал погребений, прежде всего мужских, говорит о существенных отличиях их между собой по набору оружия, что отражало относительное место каждого в воинской иерархии. Следовательно, коль скоро мы будем рассматривать могильник как срез сложной, некогда живой системы, все члены которой находились между собой в различных отношениях, в частности семейно-родотвенных и социально-иерархических, принадлежали к разным, следующим друг за другом во времени поколениям, мы должны очень углубить и детализировать ту сумму вопросов, которые мы ставим материалу, предъявить более строгие требования к качеству, количеству, форме выражения исходных данных, к их полноте и достоверности. Отсюда - необходимость исследования их Не только традиционными методами (когда основное орудие археолога - интуиция, тем, большая, чем больше опыт, сумма знаний и исследовательские навыки учёного), но и формализованными (построение графиков, моделирование, оценка степени сходства).

Раскапывая любой археологический памятник, мы тем -самым его уничтожаем. Далее он сохраняется лишь в виде чертежей, полевых записей, на основании которых пишется научный полевой отчет, и зашифрованных находок, которые исследователь передает музею. Именно поэтому археология не хобби, а профессия, требующая от ученых четкой и тщательно документированной фиксации того, что разрушается по мере раскопок. Описание материалов данного могильника производится с использованием детализированного кода.

Анализ табл. 1 показывает, что погребальный обряд характеризуется 16 группами характеристик, каждая из которых включает от одного до восьми признаков. Количественные признаки измеряются с точностью до второго знака. Для качественных отмечается присутствие, а для серии - частота встречаемости. Могильник характеризует стереотипность в расположении и наборе погребального инвентаря и тесная корреляция его набора с половозрастной принадлежностью погребенного. Так, обязательные для всех взрослых погребений крупные корчаги, как правило, расположенные у ног, в детских погребениях отсутствуют. В погребениях мальчиков устойчивый, хотя и весьма небогатый набор вещей: на ногах бронзовые браслеты (архаическая черта для данного могильника, так как ножные браслеты характеризуют предшествующий этап кобанской культуры), рядом с погребенным - астрагалы для игры в «бабки». И погребениях девочек найдены бусы, в качестве орудия труда - костяная проколка, а также остатки жертвенной пищи - кости ягненка или маленький биконический сосудик.

Некоторая архаичность облика детских захоронений подчеркивается и сооружением каменных ящиков, перекрытых одной или несколькими плитами, - наиболее ранний тип погребального сооружения для данного могильника. Стандартен и погребальный инвентарь в женских захоронениях: обязательные корчага и небольшой сосудик, в большей части могил напутственная пища, личные украшения - бронзовые литые ожерелья, закреплявшиеся на груди с помощью бронзовых ажурных пуговиц, иногда золотые или серебряные височные кольца в полтора оборота, бронзовые зооморфные амулеты, булавки, цепочки, ажурные бронзовые, стеклянные и каменные бусы.

О мужских погребениях следует сказать особо. Важную часть инвентаря составляли предметы, свидетельствующие о контактах местного населения со степным коневым миром: железные акинаки и боевые топоры-секиры, бронзовые втульчатые двухперые наконечники стрел с шипом, костяные грибовидные застежки колчанов, костяная рукоятка серповидного ножа с гравированным орнаментом в виде головок грифона или циркульного орнамента, железные стремечковидные удила. Наряду с ними железные лавролистные копья, местные стрелы и черешковые кинжалы, оселки, шилья. В наиболее богатых погребениях возле лица лежала бронзовая пиршественная чаша. В мужских погребениях весьма заметна социальная дифференциация погребенных, проявляющаяся в разном составе и количестве оружия в воинских погребениях, наряду с которыми выявлены богатые, но новее лишенные оружия погребения (иногда сопровождаемые культовыми предметами).

Различия в наборе вещей дополняются рядом дифференцирующих черт погребального обряда. Глубина детских могил в среднем составляет 75,5 см, женских - 70,4, а мужских - 63,8 см; длина могилы также оказывается скоррелированной с полом и возрастом - соответственно 149 см (мужчины), 136,1 ом (женщины) и 61,8 см (дети). Эти три группы погребений, имеющие половозрастные отличия, объединены погребальным ритуалом и керамикой, причем последняя особенно интересна в этом плане. Все сосуды лепные, слаболощеные. Это маленькие биконические сосудики, изредка миски и кувшинчики и небогато орнаментированные корчаги вместимостью от одного до двух ведер. Сосуды характеризуются большой общей однотипностью при вариабельности деталей.

Принято считать, что лепные сосуды эпохи раннего железа являлись продуктом домашнего производства, и изготовление их было делом женским - возможно, хозяйки дома. Даже если предположить, что они попадали в семью путем покупки, разумно считать, что одна малая семья покупала сосуды у одного мастера и поэтому они близки между собой по разным деталям - степени отогнутости венчика, его относительной высоте и т.д. Следовательно, особенности керамики должны оказаться тем связующим звеном, которое позволит сгруппировать мужские и женские погребения как погребения членов одной семейной группы. Визуальные наблюдения над керамикой, не подкрепленные подсчетами, к каким-либо наглядным выводам не привели, что потребовало подвергнуть керамику статистической обработке, применявшейся уже в отечественной археологической литературе и успешно оправдавшей себя.

Для характеристики каждого сосуда учитывались замеры ряда (пяти) диаметров на разной высоте и ряда высот. Соотношение высот и диаметров (индексы) отражало все существенные особенности формы сосудов, которые можно было бы свести в таблицу или выразить при помощи графиков. Сравнивая между собой индексы керамики, мы из всей массы сосудов можем выбрать пары или тройки наиболее близких между собой форм и результаты объединить в таблицу типа турнирной, где наибольшее сходство выразится в наибольшем Количестве - случаев близости.

При этом подсчеты проводятся как для корчаг, так и для небольших биконических сосудиков, которые в ряде случаев встречены в погребениях в двух экземплярах. На основании сравнения индексов керамики можно сгруппировать погребения, оценив связь между сосудами в пределах групп, между ближайшими и удаленными группами. В результате все погребения на основании анализа форма найденных в них сосудов могут быть упорядочены на определенной оси, и в нашу задачу входит теперь выяснение, каков исторический смысл этого упорядочения, прежде всего, отражает ли оно хронологическую последовательность данных комплексов.

Поскольку женские и детские погребения могильника, как правило, не содержат материалов, которые можно надежно распределить на временной шкале, обратим главное внимание на датировку мужских погребений. Для этого мы подсчитываем в таблице типа турнирной все случаи сопряженности признаков погребального обряда, типов инвентаря и закономерностей его расположения, а также индексов керамики для каждой тары погребений. Затем мы учтем для каждой пары только те связи, которые имеют максимальное значение, и получим граф, объединяющий наиболее сходные предметы. Граф в нашем случае получил древовидную форму, что отражает хронологическую последовательность погребений. Данные стратиграфии и планиграфии позволяют нам на графике проводить линии вертикально (когда погребения разновременны) или горизонтально (когда они одновременны). Линии сопряженности наглядно подчеркивают тот факт, что могильник постепенно заполнялся захоронениями с юга на север.
(картинка 020)

Для того чтобы увязать с указанным упорядочением мужских погребений все наличные женские погребения, мы подсчитываем сопряженность по всем признакам женских погребений с мужскими и строим связанный граф. Содержательной интерпретацией этих связей следует считать отражение семейных отношений между теми мужскими и женскими погребениями, которые оказываются наиболее близкими по ориентировке, типу могильного сооружения, характеру перекрытия могилы и керамике. Они - в непосредственной территориальной близости друг от друга, причем женское, обычно расположено восточнее или южнее относящегося к нему мужского.

Исходя из парных показателей максимального сходства, после построения графа в виде древа мы получили модель, в которой все взрослые погребения оказались объединенными в одну систему, отражающею последовательность этих погребений во временя. При этом ярусы графа мы можем сопоставить с хронологическими этапами существования могильника, выраженными пятью группами.

Хронологическая последовательность групп подтверждается стратиграфическими данными. Погребение № 9 из второй группы перерезает самое древнее мужское погребение № 17 из первой группы, так же как погребение № 23 нарушило погребения № 22, 13 и 12 третьей группы, стратиграфически более древние, чем погребшие № 11 из
четвертой, а погребение № 4 из четвертой было стратиграфически более древним, чем погребение № 5 из пятой группы. Объективные данные позволяют выделить в пределах могильника несколько групп с узкой хронологией.

Посмотрим, как определяется абсолютная датировка этого могильника по аналогиям погребальному инвентарю и как можно уточнить ее, смоделировав время существования некоего родового (или семейного, патронимического) коллектива, состоявшего из 24 (или условно, с учетом кенотафов, 26) человек.

Начнем с даты-срока, как было предложено называть узкий промежуток времени использования могильника, в том случае, когда известно полное число погребенных в нем людей. Предмет нашего рассмотрения - компактно расположенный небольшой могильник с ограниченной территорией (не более 350 кв. м). Не повторяя предложенных Я. А. Шером и А. К. Абетековым выкладок о времени существования могильника Жаныш-Булак в Киргизии, где мы имеем 24 взрослых захоронения, скажем, что они удивительно подтверждаются нашим материалом. Средний возраст - 30 лет, - принятый Я. А. Шером, соответствует вычисленному антропологами Г. П. Романовой и Т. М. Резинковой среднему возрасту населения, оставившего могильник на Эшкаконе. Логически справедливое предположение авторов о том, что в каждом последующем поколении количество семейных пар увеличивается, находит подтверждение и здесь. Отличие между нашим памятником и моделью, построенной на материалах могильника Жаныш-Булак, очевидно, в одном. В последнем случае мы имеем дело с поколениями - потомками двух брачных пар. У нас же представлена родственная группа, восходящая к одной начальной брачной паре (погребения № 17 и 22).

За двумя брачными парами второго поколения следуют три мужских погребения третьего и три брачные пары четвертого, за ними следуют три мужских погребения (одно из них, № 15, очевидно, чужака: погребение отрубленной головы, скорее всего это культовое захоронение головы врага, что подтверждается и антропологическими отличиями погребенного). Следовательно, дата-срок патронимического могильника Уллубаганалы определяется не более чем в 50-60 лет, а скорее в 40-50 лет.

Не будем подробно останавливаться на пути определения абсолютной даты. При ее установлении:
а) учтены все материалы, «работающие» и «не работающие» на хронологию; по возможности полно собраны все аналогии по опубликованным и неопубликованным данным;
б) приняты наиболее мелкие подразделения существующей типологии (типы, подтипы, варианты) для каждой категории инвентаря;
в) должны упорядочиться при упорядочении комплексов (если упорядочение верно) эволюционные ряды конкретных категорий инвентаря (так, топор-секира из погребения № 17, по мнению М. Н. Погребовой, характеризуется более архаическими чертами, чем топоры из погребений № 10, 2 и 4).

Переход от относительной хронологии к абсолютной производится на основании наличия в комплексах вещей, имеющих наиболее узкий период бытования (скифские двух- и трехлопастные втульчатые стрелы, акинаки, костяные застежки от колчанов, гагатовые «подушкообразные» бусы, стремечковидные железные удила).

Если исходить из закавказских аналогий, то датой должен стать конец VII - первая половина VI в. до нашей эры, если же скифских степных - первая половина VI в. Если рассматривать наш памятник на фоне близких ему по времени и территории памятников, то хронологически он окажется между Краснознаменским могильником третьей четверти VII в. на Ставрополье, раскопанным В. Г. Петренко, и уникальнейшим погребальным сооружением середины VI в. из Султан-Горы близ Кисловодска, раскопанным Н. Л. Членовой (находящимся и одном дневном конном переходе от Эшкакона). Тогда он одновременен ранним погребениям Комаровского могильника в Северной Осетии, а также ряду комплексов из района Кисловодск - Минеральные Воды. Очень близки ему (особенно по архаическим женским бронзовым ожерельям) комплексы VII-VI и VI вв. до н.э. с верхней Кубани.

Чтобы рассмотреть все дошедшие до нас мужские погребения могильника как характеризующие «потестарно-политическую культуру» позднекобанского населения небольшого родового поселка скифского времени на Эшкаконе, недостаточно знать дату-срок использования могильника и распределение во времени всех погребений. На этом основании для каждого периода можно говорить лишь о тех мужчинах, которые в тот период умерли и были захоронены, но ведь в то время жили (были взрослыми, юношами или детьми) те мужчины, которые умерли позднее. Зная возраст каждого из погребенных по определениям антропологов, можно составить таблицу.

Так, к первому этапу, когда было совершено наиболее древнее мужское погребение № 17, достигли уже возраста 35-45 лет мужчины, захороненные позднее в погребениях № 10, 13, 16; несколько моложе был всадник из погребения № 4; юношами были те, кто похоронен позднее в погребениях № 2 и 7. То есть по меньшей мере можно говорить о шести взрослых и двух юношах как одновременно живших мужчинах того небольшого коллектива.

Ко второму этапу, когда умерло трое мужчин и один юноша (погребения № 10, 12, 13, 16), взрослыми были еще трое мужчин (погребения № 2, 4, 7) и двое юношей (погребения № 3, 5, если мы не считаем его чужаком). Следовательно, здесь жило по меньшей мере восемь взрослых мужчин и трое юношей.

О последнем этапе судить трудно, так как или население отсюда ушло, или могильник был перенесен на другую территорию. У нас нет никаких оснований для подсчетов, кроме данных о трех погребениях (№ 3, 5, 15; все без исключения - воинские).

В целом из одиннадцати мужских погребений в семи (если не в восьми) найдено оружие дальнего боя: луки, детали колчана (погребения № 4, 10), стрелы (погребения № 3, 4 и, возможно, № 7) и копья (погребения № 17 и, возможно, № 7); оружие ближнего боя - акинаки (погребения № 4, 5 и 15), кинжал кавказского типа (погребение № 3), боевые топоры- секиры (погребения № 2, 4, 10, 17). В трех мужских (картинка 022)
погребениях оружия нет, в одном (погребение № 7) но, видимо, было, но помещено рядом с камнями могильного ограждения. При этом только в погребении № 12 отсутствие оружия, очевидно, объясняется юношеским возрастом погребенного. В других случаях без оружия погребены немолодые мужчины (40-55 лет), погребения их отличаются как тщательностью сооружения могилы, так и достаточно богатым, но своеобразным инвентарем (следует указать на наличие бронзовой пиршественной чаши в совершенно лишенном оружия погребении № 13). В этом, видимо, отражена иная, чем у воинов, позиция погребенного в социальной структуре.

Различия в наборе оружия отражают место каждого мужчины в воинской иерархии. Определенные категории инвентаря несут социальные функции - мы знаем это относительно лука как символа власти, коня, положенного в могилу всадника в качестве приношения. Зная традиционный набор оружия пешего и конного воина, мы можем косвенно судить о социальном статусе погребенного.

Время существования могильника относится к эпохе скифских походов в Переднюю Азию, когда население гор и предгорий Кавказа оказалось тесно связанным со степным миром. На примере данного могильника ярко виден тот факт, что «заимствование более эффективных видов вооружения существенно повышало действенность той или иной потестарной или политической структуры».

Если в наиболее раннем погребении № 17 воина 45-50 лет в качестве оружия дальнего боя находились копье с железным наконечником, типичное для местных памятников той (а в бронзе - и предшествующей) эпохи, и боевой топор-секира, аналогичный подобному оружию в северокавказских, закавказских и степных памятниках VII-VI вв. до нашей эры, то уже в следующем поколении (погребение № 10) оружием дальнего боя оказался лук. Скифские наконечники стрел не были ни особенно часты, ни многочисленны в погребениях позднекобанской культуры вообще и рассматриваемого могильника в частности. Находки в погребении № 4 наряду с костяными деталями колчана, акинаком, топором-секирой и стремечковидными железными удилами документируют именно эти связи позднекобанского населения гор и предгорий со скифами.

Относительно социального строя кобанских племен эпохи скифских переднеазиатских походов у нас до сих пор нет еще определенного представления: мы привыкли считать этот период временем существования первобытнообщинного строя земледельцев и скотоводов, у которых лишь начинала выделяться военная верхушка. Учитывая вероятность участия кобанских племен в переднеазиатских скифских походах, стимулировавших резкий скачок в социальном развитии обитателей Северного Кавказа и, в частности, способствовавших распространению здесь железного оружия, можно предполагать начало расслоения, исследуемого нами общества. О чем же свидетельствует археологический материал, в частности данные могильников? Для их интерпретации необходимо учесть все факторы, влияющие на облик погребального комплекса. Чтобы установить их структуру и удельный вес, основатель современной «новой археологии» американский исследователь Л. Бинфорд предпринял анализ и обобщение этнографических материалов по 10 народностям различных районов земного шара.

Выяснилось, что первое место среди факторов, влияющих на особенности погребального обряда, делят социальная позиция и половая принадлежность умершего (по 0,72), тогда как возраст определяет их всего на 0,25, причина смерти - на 0,20, а место смерти всего на 0,05, причем, чем выше социальная организация общества, тем выше влияние на погребальный обряд социальных факторов.

Анализ конструкций погребального сооружения и характера погребального инвентаря рассматриваемого могильника показал, что в целом обычаем регулируются определенный обязательный набор и количество вещей и выделяется ряд общих для всех погребений признаков: наличие заупокойной пищи (часто с ножом при ней), крупного сосуда-корчаги, биконического сосудика, иногда бронзовой чаши или глиняной миски, оружия и орудий труда для мужчин, украшений и орудий труда для женщин, украшений, предметов для игры или орудий труда для детей. Посмотрим, возможно, ли по составу оружия, его количеству, набору остального инвентаря ранжировать воинские погребения могильника Уллубаганалы и попытаться установить, какие реальные социальные градации кроются за этими выделенными рангами. На ранних этапах социальной истории можно предполагать вертикальное членение общества на ряд степенен, границы между которыми заметны еще очень слабо, поскольку они еще не закреплены ни четким имущественным неравенством, ни традиционными установлениями.

Несколькими путями можно прийти к выделению устойчивого сочетания разных типов оружия в погребениях, отражающего различные группы вертикальной структуры, объединяющие воинов одного ранга Мы оцениваем информативность в этом плане разных признаков погребального комплекса. Она, разумеется, определяется не только частотой данного признака, но и культурным контекстом той или иной черты погребального ритуала; так, при достаточной редкости погребения коня вместе с воином (всего один случай в Уллубаганалы) следует считать этот факт символизирующим погребение предводителя, на чем мы не останавливаемся подробно, поскольку значение культа коня, роль его в древних ритуалах были уже предметом нашего исследования. Чем полнее по своему составу представлен набор оружия тем выше, видимо, ранг воина.

Оценить относительную значимость разных видов оружия в плане социальной ранжированности (стратификации) воинов возможно, лишь располагая убедительным материалом для столь ранних периодов; трудно сказать, в одну ли группу входили, предположим, воины, вооруженные только луком со стрелами или только акинаком; письменные источники не помогают нам в решении этих вопросов. Способом про верки наших выводов по оценке полноты набора вооружения является суммирование данных всех иных находок в том или ином погребении, оценка труда потраченного на сооружение погребения, наличие золотых или ценных импортных вещей и т.д.

К интересным наблюдениям указанный подход привел К. Рандсборга, рассмотревшего 944 погребения с 10 000 вещей эпохи ранней бронзы из Дании, распределенных по пяти локальным вариантам и трем хронологическим периодам. Весь материал из погребений, разделенных дополнительно на мужские и женские, характеризовался весом бронзовых вещей в каждом погребении (в нашем случае мы предпочитаем брать количество вещей) и фактом наличия золота. Анализ этого цифрового материала (с привлечением методов математической статистики) показал, что могут быть выделены определенные группы погребений (четыре для мужских, три для женских), причем социальный статус мужчин относительно выше, чем у женщин (это же (таблица 024)
наблюдается в Уллубаганалы); погребения, содержащие золото, богаче и по наличию бронзовых вещей (аналогично - в Уллубаганалы), следовательно, вес (а также и количество) находок может служить основанием для подобного рода расчетов.

Уязвимость наших выводов заключается в небольшом объеме привлекаемых для подсчетов данных, но достоинство материала состоит в его целостности (могильник, пусть он и невелик, но раскопан полностью и является срезом сложной динамической системы). Нами выделены группы, ранжированные на основании полноты набора вооружения у воинов (наличие коня или уздечки, лука со стрелами, иногда копья, топора-секиры, акинака или кинжала местного типа, боевого ножа) или по количеству вещей в мужских погребениях без оружия и в женских погребениях. Они проверены сопоставлением с материалами из северокавказских могильников примерно того же времени: Тли в Южной Осетии (15 комплексов скифского времени), Лугового (66 комплексов), Исти-Су (10 комплексов), Комаровского (5 комплексов), Моздокского (2 кургана) и комплексов VII-VI вв. до н.э., (таблица 025)…

происходящих из района Кавказских Минеральных Вод (42 комплекса, частично опубликованные, но в большей части известные по полевым отчетам и изученные в фондах музеев Северного Кавказа).

Эти материалы 140 воинских комплексов, проанализированных теми же методами, показали, что для VII-VI вв. до н.э. в среде воинов, принадлежащих к носителям кобанской культуры (или культурно- исторической общности), наблюдалось уже достаточно четкое вертикальное членение па ряд групп-рангов. Надо полагать, что здесь стимулирующим для процесса стратификации фактором явились частые войны и освоение железа. В дальнейшем само членение общества стимулировало быстрое распространение инноваций, в данном случае широкое вхождение в традиционную культуру (а набор оружия обычно весьма традиционен), железных, правильнее сказать, стальных орудий труда и оружия, более эффективных и престижных.

1-й ранг, или высший, - всадник (он может быть погребен с конем или только с уздечкой), вооруженный луком, акинаком или кинжалом, топором-секирой и боевым ножом. В эту же группу мы включаем воинов, у которых в наборе оружия отсутствует не больше одного из названных компонентов. В целом воины 1-го ранга составляют от 5 до 13%;
2-й ранг - конь отсутствует, три (в любом сочетании) вида оружия;
3-й ранг - оружие двух видов: дальнего боя (лук или копье) и ближнего (акинак или топор);
4-й ранг - один вид оружия - как правило, акинак.