Четверть века назад жарким июльским днем мы подъезжали к белым саманным домикам станицы Змейской, спрятавшимся в тени абрикосовых и грушевых деревьев. За последние сто двадцать пять лет здесь ничего не изменилось. Тогда А. С. Пушкин описывал эти места так: «Дорога довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа». Терека не было видно: он остался в стороне; справа «возвышалась огромная, лесистая гора», а перед ней - сменяющие друг друга невысокие холмы старой поймы Терека, покрытые выжженными солнцем чахлыми травами, с одинокими деревцами, в то иссушающе-жаркое лето они давали скудную тень.

Задача, поставленная начальником экспедиции Е. И. Крупновым, была четкой: небольшой кирпичный заводик разрушал катакомбы очень интересного аланского могильника XI-XII вв., нужно было их исследовать; раскопки вел аспирант В. А. Кузнецов, а мне и Д. В. Деопику, вчерашним студентам Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, поручили изучить поселение. Его следы по находкам керамики на поверхности были обнаружены и первый же день разведочных работ на ближайших холмах.

Открыв старый полевой дневник, я нашла стершийся ситуационный план и прочла: «11 июля на восточном холме заложен раскоп в сто квадратных метров». В нем было зафиксировано, сколько рабочих принимало участие в раскопках, грунт, характер слоя, находки... Через день-другой после снятия «первого штыка» стало ясно, что экспедиции посчастливилось найти древнекобанское поселение, раскопки которого под общим руководством Е. И. Крупнова продолжал Д. В. Деопик, а я, уже на другом холме, расположенном в непосредственной близости к могильнику, приступила к раскопкам селища аланской культуры, одновременного Змейскому могильнику.

Змейское поселение явилось первым бытовым памятником кобанской культуры, почти полностью раскопанным археологами, поэтому значение этих работ переоценить трудно. Поселок занимал вершину небольшого холма на третьей террасе старой Терской поймы. Крутые склоны служили ему защитой. Небольшие наземные жилища, вытянутые вдоль края бугра, имели каменные фундаменты и турлучные (плетень, обмазанный глиной и обожженный) стены. Полы вымощены галькой или обмазаны глиной. В одном из домов была зачищена углубленная в пол печь. Во дворах располагались многочисленные хозяйственные ямы колоколовидной и цилиндрической формы, 12 очагов. Найден гончарный горн.

Поселение дало богатую коллекцию керамики, орудий труда, что позволило составить представление о хозяйстве населения, о роли в нем земледелия и скотоводства, об уровне керамического производства и металлургии, о наличии ткачества, костерезного дела и т.д. Однако Змейское поселение долгое время оставалось уникальным. Материалы, которые оно дало, ни с чем сравнить было нельзя. Прошел еще ряд лет, пока той же Северо-Кавказской экспедицией были начаты большие работы на кобанских многослойных бытовых памятниках более восточных районов - на Сержень-Юрте, Бамуте, Алхасте.

Наши представления углубились и расширились, стало возможным выявить определенную закономерность в расположении поселений: кобанское население выбирало естественно укрепленные места, освещенные солнцем холмы, вблизи воды, удобные для занятий земледелием и придомным скотоводством. Поселения пересекали мощеные улицы, застроенные большими наземными (площадью 80-100 кв. м) домами. Углы турлучных стен крепились столбами, а центральные подпорные столбы, углубленные в материке, поддерживали двускатные камышовые кровли. Стены изнутри обшивались тонкими досками, а понизу - дубовыми плахами. Полы были земляными, утрамбованными, иногда вымощенными черепками или галькой. Во двораx располагались многочисленные хозяйственные ямы и очаги.

Итак, долина Терека приоткрыла перед исследованиями некоторые страницы своей древней истории. Но долгое время в нашем распоряжении не было кобанских поселений, исследованных в бассейне Кумы и Кубани. Эта лакуна оказалась заполненной в результате раскопок автора в 1977-1980 гг. в зоне строящегося Эшкаконского регулирующего водохранилища.

Раскопки многослойного поселения можно уподобить киноленте, пущенной в обратном направлении, ведь сначала раскапываются поздние слои, а затем - ранние. Вернуться вновь к последним кадрам, пройдя весь путь от них до первых, можно, лишь используя свою научную документацию: полевые дневники, чертежи, фотографии, описи находок, а также сами находки и то, что осталось на земной поверхности после раскопок, - борта раскопов, в которых напластования земли дают информацию о прошлой жизни, и каменные сооружения различных строительных периодов. Если при этом мы не поставили нужного вопроса вовремя или задали его в слишком общей форме, ответа нам уже не получить. Раскопки древних поселений особенно сложны и трудоемки. «Курганщик», даже обладающий многолетним полевым стажем, остановится в недоумении перед многослойным поселением, где основным строительным материалом была глина, а специалисту по древним городам Средний Азии покажется весьма сложной методика раскопок древнерусских городов, где хорошо сохраняется дерево.

Копать на Эшкаконе трудно: в культурном слое много камней. Сложенная насухо, то есть без скрепляющего раствора, древняя стена, разрушаясь, прекращалась в сплошную хаотическую груду камней. Искусство археолога в данном случае заключалось в том, чтобы уловить порядок в этом хаосе: убрав все «лишние» - смещенные - камни, выявить сохранившиеся участки стены.



Исследовать памятник необходимо так, чтобы возможно более полно представить все этапы его существования.

Поэтому вся территория поселений и могильника, как это принято в полевой археологии, была разбита на квадраты 5X5 м, ориентированные по странам света. В каждом квадрате с севера и запада мы оставляли метровые контрольные бровки, которые потом зачерчивались (профили раскопа) и лишь после этого убирались. Раскопки проводили «штыками». В пределах каждого «штыка» камни, принадлежавшие либо вымостке, либо кладке, не снимали, в основании же «штыка» оставляли все камни, наносили на план и для каждого определяли нивелировочные данные, то есть глубину их местонахождения от общей для всего раскопа нулевой отметки.

Раскопки одновременно велись на нескольких квадратах, и поскольку любое из жилых и хозяйственных сооружений имело значительную площадь, то в каждый раскапываемый квадрат попадал только его небольшой, а иногда и маловыразительный участок. Задача усложнялась тем, что поселение кобанской культуры было перекрыто средневековым поселением XII-XIII вв., которое, как и современные огороды и здания, нарушило поверхность памятника (в частности, хозяйственными ямами). Здесь на одном мысу последовательно существовало несколько археологических памятников: небольшой (около 450-500 кв. м), компактно расположенный поселок эпохи поздней бронзы IX-VIII (VII) вв. до н.э., состоящий из нескольких домов-усадеб; затем на рубеже VII-VI вв. до н.э. к западу от этого разрушенного временем и оставленного людьми поселка, в непосредственной близости от него, а частично и заходя на его территорию, существовал описанный выше могильник (площадью 350-400 кв. м), огражденный невысокой каменной стенкой и окруженный одновременными ему жилыми и хозяйственными сооружениями поселения, занимавшего уже площадь в много тысяч квадратных метров.

Вещи и керамический материал обоих поселений (далее мы будем называть их поздним и ранним) резки различались между собой. Достаточно сказать, что орудия труда и оружие раннего поселения - это только костяные и бронзовые экземпляры, а позднего - по преимуществу железные. Ранняя керамика каменномостко-березовского типа представлена лощеными красновато-палевыми, бурыми и черными сосудами с прочерченной геометрической орнаментацией, часты находки открытых сосудов типа мисок. Поздняя керамика имеет лощение худшего качества, место геометрической орнаментации занимают наколы и насечки, меняются форма и ассортимент сосудов; по аналогии с керамикой из могильника она надежно датируется рубежом VII-VI - началом VI в. до н.э. Как мы уже говорили, поселение и могильник расположены в месте слияния реки Уллубаганалы и Эшкакона. Там ущелье заметно расширяется за счет конуса выноса и защищено с севера отдельно расположенным шпилем, венчающимся небольшой ровной площадкой, дополнительно по периметру укрепленной каменной кладкой «насухо». Очевидно, эту циклопическую» крепость можно считать убежищем древних кобанцев.

Конус выноса представляет собой наклонно расположенную поверхность с максимальной шириной 270 м, подрезаемую с запада Эшкаконом, а с севера - рекой Уллубаганалы. С востока она переходит в крутые (40-45°) лесистые склоны, по которым вьется достаточно широкая грунтовая дорога, выводящая из ущелья на альпийские пастбища (перепад высот составляет более 500 м). Судя по характеру рельефа, здесь же проходила и древняя дорога.

Турецкий путешественник XVII в. Эвлия Челеби дал яркое описание этих мест: «Воистину это удивительное, обширное, бесподобное ущелье. Длина ущелья - восемь часов пути по (местам) необычайной красоты. Горная долина... плодородна, имеет живую воду, и водопой ее достаточен для скота числом в пять-десять раз по сто тысяч голов... (имеются) обширные луга с (богатой) растительностью... А по обе стороны от ущелий возвышаются до небес отвесные красноватые скалы, страшные скалы с гнездами орлов, коршунов и соколов».

Почти три тысячи лет назад здесь располагался небольшой древнекобанский поселок, сначала, по-видимому, состоящий из одного большого дома. Для сооружения дома был вырыт котлован глубиной около 0,5 м, площадью 60-70 кв. м, ориентированный по странам света с некоторым отклонением; поверхность материка - желтоватый, туго- пластичный суглинок - была выровнена, крупные камни убраны. По краям котлована, на материке воздвигнуты стенки из горизонтально лежащих плит известняка, положенных без скрепляющего раствора. В центре, по линии север - юг, две углубленные в материк ямы диаметром 18-20 см от опорных столбов для перекрытий. В 1,5-2 м от них к востоку три менее глубокие и меньшего диаметра столбовые ямы, окруженные вымосткой из речных камней; возможно, это остатки перегородок, членивших восточную часть помещения на несколько небольших камер.

Изучая древнее жилище, следует обратить особое внимание на принцип сегментации площади помещении на отдельные камеры. Ведь только поняв, использовалось ли оно в виде единой площади или было разделено на отдельные помещения, мы можем ставить вопрос о том, каково было размещение членов семьи во время труда, отдыха, еды, а отсюда получить представление о структуре самой семьи и о социально- экономическом уровне развития общества. Материалы первого этапа существования описываемого жилища, когда внутри его вырос культурный слой мощностью 15-20 см, слабо насыщены керамикой, не содержат никаких данных о членении дома, ни конструктивном, ни функциональном. При дальнейшем усовершенствовании жилища по периметру вдоль стен был тщательно уложен ряд плотно пригнанных горизонтально лежащих плит шириной 1,5-2 м. Их можно трактовать, как каменные нары жилой части помещения. На эти слабо возвышающиеся каменные нары, возможно, клали шкуры или сено.

В связи с этим вспомним описание кавказского жилица, данное Эвлия Челеби: «На постелях бедняков постлана (сухая) трава. Подушки сделаны из бараньих шкур. Дома, которые принадлежат мирзам, в этой стране украшены чистыми циновками, войлоками и ткаными коврами».

Пол центральной части помещения земляной. Тут находился глинобитный очаг, около которого найдены три целых сосуда. Можно предположить, что три столба, расположенные по линии, параллельной восточной стене, это остатки перегородки, отделявшей от основного помещения спальную часть размером 6,6 - 1,8 м, в свою очередь разделенную перегородками на три небольшие камеры площадью 4,5; 2,2 и 4 кв. м. В порядке гипотезы можно предположить, что это спальные места трех входивших в состав большой семьи супружеских пар. После сооружения вымостки пола был воздвигнут второй ряд кладки восточной стены, сохранившийся на два-три ряда по высоте, из горизонтально лежащих или поставленных на торец известняковых плит. Интересной особенностью дома является наличие хозяйственного помещения, прикроенного к нему с севера и образующего небольшую камеру, пол которой находится на 50 см выше, чем пол помещения.

Следующему строительному горизонту раннего поселения принадлежат два помещения, одно из которых почти полностью повторяет планировку выше рассмотренного и отстоит от него всего на 5 м. Жилище площадью 35-40 кв. м углублено в землю на 80 см, имеет форму квадрата со скошенным юго-восточным углом и ориентировано углами по сторонам света. В южном углу к нему пристроено небольшое помещение с каменно-земляными стенами и полом, аккуратно выложенным плитами на уровне пола основного помещения. Пол жилища в центральной части земляной, местами выложен мелкой щебенкой, а у стен - крупными каменными плитами.

Возможно, дом был разделен перегородками на три камеры; в центральной части дома, на полу, рядом с открытым очагом, находился крупный чашечный камень. Стены имели различную конструкцию. Они сооружались или из крупных, положенных насухо камней, или из двух рядов камня, расположенных на расстоянии 40-60 см друг от друга (внутреннего и внешнего панциря, из которых внутренний углублен сильнее); пространство между панцирями заполнено землей и мелким камнем. Такова, к примеру, юго-западная стена, общая ширина которой составляет 120 см. Если вспомнить, что это внешняя стена комплекса, можно допустить, что она выполняла и определенные оборонительные функции.

В заполнении жилища наряду с многочисленной керамикой найдены бронзовые мотыжки, имеющие ближайшие аналогии в одновременных памятниках Закавказья и до этого случая ни разу не найденные в кобанских памятниках Северного Кавказа. Керамический материал в целом того же каменномостско-березовского типа. В комплекс с помещением № 5 входит расположенное на том же уровне и так же ориентированное небольшое помещение № 8 (внутренняя площадь - 42-45 кв. м). Пол помещения земляной - выровненный материк, в южном углу помещения - открытый глинобитный очаг, содержащий золу. Культурный слой в жилище насыщен костями и керамикой и датируется тем же ранним периодом.

Между помещениями № 5 и 8 вскрыт слой, лишенный камня и состоящий из бурого однородного грунта. Это пространство можно трактовать как остатки загона для скота или открытого хозяйственного двора.

Теперь постараемся предложить реконструкцию дома-усадьбы древнекобанского поселка на Эшкаконе на основании сопоставления археологических данных с этнографическими.

Когда мы пытаемся увидеть за обнаруженными при раскопках остатками реальную жизнь древних обитателей этих мест, мы стремимся привлечь самые различные и разновременные доступные нам материалы: описания путешественников, свидетельства фольклора этнографические данные. Так, в частности, только этнографическое исследование жилищ различных горских народов Большого Кавказа помогает нам понять значение ряда конструктивных деталей жилищ, вскрытых раскопками. В то же время последние раскопки на Эшкаконе увели вглубь на два тысячелетия те культурные традиции, которые были живы в домостроительстве горских народов северных предгорий Большого Кавказа еще в самом недавнем прошлом. При этом ряд элементов сходства в домостроительстве можно объяснить влиянием окружающей среды и поэтому считать, что они возникли независимо: таковы выбор места для поселения на освещенных солнцем склонах ущелий и у скотопрогонных троп, использование камня для сооружения жилищ.

Однако ряд специфических признаков, сохранившихся в домостроительстве только на территории от верховий Кубани до верховий Терека (в местах проживания в горах карачаевцев, балкарцев и осетин), говорит о том, что независимое происхождение этих особенностей, с одной стороны, в эпоху бытования кобанской культуры, а с другой - у народов Осетии, Карачая или Балкарии с развитого средневековья маловероятно. Рассмотрим все те признаки жилищ, которые - связывают между собой столь отдаленные эпохи. Вспомним, что проблеме преемственности разновременных культур Кавказа были посвящены специальные работы, ей уделялось. большое внимание и в обобщающих монографиях. Исследователи сумели проследить длительное сохранение ряда элементов культуры от кобанской эпохи через средневековую аланскую вплоть до недавнего прошлого: стиль зооморфных изображений на подвесках, амулетах, булавках, использование для захоронении каменных ящиков и грунтовых могил, обложенных и перекрытых камнем, отдельные виды керамики, способы ее орнаментации и т.д.

Результат исследования «кобанского наследия» в средневековой культуре горцев Кавказа справедливо привел В. М. Батчаева к следующему выводу: «В количественном отношении древние формы представлены не отдельными спорадическими элементами, а комплексом элементов, составляющих первооснову раннесредневековой культуры горцев» и охватывающих, «по существу, все структурные компоненты раннесредневековой культуры...».

Данные по древнекобанским поселениям и жилищам для предгорной и горной полосы до недавнего времени отсутствовали, и обобщающие работы по жилищам народов Северного Кавказа в качестве наиболее ранних аналогий могли использовать лишь позднесредневековые усадьбы балкарцев и немногочисленные, часто не опубликованные данные из раскопок аланских поселений. Поэтому автор одного из наиболее фундированных исследований по поселениям, жилым и хозяйственным постройкам балкарцев Ю. Н. Асанов, не имея необходимых данных, не смог по материалам жилых сооружений увести культурную традицию домостроительства далеко в глубь тысячелетий.

Постараемся заполнить этот пробел. Начнем с вопроса о выборе места для поселения. На Эшкаконе оно располагалось на освещенном солнцем участке: обычно минут через тридцать - сорок после того, как мы начинали раскопки (то есть в шесть-семь часов утра), поднимавшееся незадолго до этого солнце обходило ближайший горный шпиль, чтобы уже до самого заката не покидать раскопа. Все подступы к поселению, как со стороны степи и Приэльбрусья, так и по левому и правому притокам Эшкакона, хорошо просматривались, что опять-таки имеет аналогии в устройстве поселений Северной Осетии. Тенденция к постепенному росту поселка (один дом первого строительного горизонта и усадьба из двух домов с двумя дворами второго строительного горизонта первого периода существования поселка, затем значительно большая площадь поселения во второй, «скифский» период) находит параллели в этнографических материалах прошлого века из горных и равнинных районов Северного Кавказа. Квадратная форма дома, характеризующая наиболее архаичные балкарские жилища, так же как и большие размеры и однокамерность домов, присуща в композиционно-планировочному построению древнекобанских жилищ.

Однако на этом сходство не кончается. Древние жилища врезаны в склон, когда одна или две задние стены представляют собой либо земляную стенку котлована, либо вертикально расположенный, очевидно, специально подправленный массивный скальный обломок, как в наиболее архаичных жилищах балкарцев. Конструкция стен, состоящих из плотно пригнанных, необработанных камней, доходящих в поперечнике до 1 1,2 м и положенных без раствора, частично горизонтальными рядами, частично на торце, более крупных в нижних рядах и меньших выше, толщина стен (до 1-1,2 м) - все это отражает специфику жилищ северокавказских горцев, где стены не являются основным несущим элементом конструкции, такую функцию выполняют столбы, примыкающие к стене изнутри. Количество рядов центральных опорных столбов (один или два), расстояние между ними (1,5-2,0 м), использование плоских камней, пониженных в глубь столбовых ям, - это специфические признаки, объединяющие между собой дома, которые разделены двумя с половиной и более тысячелетиями.

Эти аналогии позволяют предложить реконструкцию древних домов. Кровли, очевидно, были отлогими, двускатными, опирающимися на центральные и боковые опорные столбы и в меньшей мере на стены. Они состояли из деревянного наката и земляного перекрытия (возможно, с применением каменных плит поверху). Столбы, как свидетельствуют указанные этнографические параллели, могли быть из поставленных комлем вверх стволов деревьев с коротко обрубленными ветвями. Высота жилища вряд ли намного превышала человеческий рост. Однокамерность жилища, разделенного на ряд секций лишь легкими перегородками между подпорными столбами, также имеет аналогии только в ранних типах карачаевско-балкарских домов.

Эта традиционность подкрепляется формой, размерами и расположением очага - между столбами в центральной части дома, а также наличием земляного пола, каменных лежанок, выделением хозяйственною угла, то есть в доме-усадьбе VIII-VII вв. до н.э. ми можем археологически проследить основные черты большого дома недавнего прошлого. Небольшие при стройки к дому, имеющие одну общую стену с центральным помещением, можно сопоставить с кладовой для хранения продуктов, традиционно находившихся и распоряжении хозяйки дома. Только с помощью этнографических данных оказалось возможным понять кои фигурацию и назначение северной части помещения № 5, имевшей каменную вымостку, непосредственна продолжавшую вымостку основной части помещения. Это крупный крытый двор, вход в который был оформлен двумя столбами, базами которых были два чашечных камня.

Отдельно расположенный дом (помещение №8), находящийся в непосредственной близости, так же ориентированный и выявленный на том же стратиграфическом уровне (строительном горизонте), можно сопоставить с кунацкой, которая традиционно выделялась в специальное помещение, или с домом семьи старшего сына. Оба дома объединялись в усадьбу квадратной формы, состоящую кроме указанных двух домов и крытого двора из открытого хозяйственного двора, в который и выходила дверь помещения № 5.

Следовательно, усадьба - это крытый двор, через который можно попасть в основное помещение - комнату для огня с кладовой, находящейся в задней его части, за очагом. Из него можно было выйти в открытый двор-загон и попасть в отдельно расположенный дом, восточная стена которого является непосредственным продолжением (по направлению) стены, отделяющей крытый двор от теплого помещения № 5.

Сравнение раскопанных за несколько последних полевых сезонов жилых усадеб раннекобанской культуры в Эшкаконском ущелье Карачаево-Черкесии с обобщенным материалом по жилым и хозяйственным постройкам северокавказских горцев самого недавнего прошлого неожиданно дало такое обилие легко сопоставимого материала, что заставило совсем по-новому взглянуть на удельный вес наследия древних кавказских горцев - носителей кобанской культуры в культуре этого тюркоязычного горского населения и наглядно показало непрерывную культурную преемственность, существующую между народами, обитавшими здесь на протяжении около трех тысяч лет.