Мы снова вынуждены обратиться к данным письменных источников: только по ним можно представить занятую аланами территорию, основные события, связанные с ними, и характер отношений алан с гуннами. Обратимся к Аммиану Марцеллину, важность сведений которого трудно переоценить. Характеристики, даваемые им аланам, частично восходят к более ранним описаниям кочевого быта «скифской степи», но вместе с тем содержат ряд конкретных сведений. «Гунны прошли через земли алан, убили и ограбили многих, а с остальными заключили союз и при их содействии с большой уверенностью вторглись в просторные и плодородные владения Германариха».

Как мы уже показали, на протяжении всего IV в. планы и гунны всюду в Европе выступали вместе, лишь па рубеже V в., с 398 г., мы начинаем видеть их в разных лагерях. Стилихон опирается на алан, а с 402 г. происходят стычки между аланами и гуннами, закончившиеся к 407-108 гг. расторжением алано-гуннского союза. Аланская конница Савла в 402 г. напала на вестготов, в канун 406 г. аланы, перейдя по льду Рейн, ушли из Паннонии в Галлию, в 409 г. перевалили Пиренеи, в 412 г. перешли на сторону римского войска, а в 429 г. вместе с вандалами ушли в Африку. Между тем в 420 г. гунны захватили Паннонию, а в 434 г. осадили Константинополь, в то же время, установив контроль над Северным Кавказом.

В конце 30-х годов аланы, союзники Рима, поселены в Галлии; гунны продолжают оставаться враждебными Риму, что в 451 г. завершается Каталаунской битвой.

После смерти Аттилы существенно перекраивается карта Европы; в частности, аланы заселяют Нижнюю Мёзию и Малую Скифию, именно из их среды вышел крупнейший историк эпохи раннего средневековья - Иордан, представитель аланской знати; его дед был секретарем аланского даря Кандака, а сам Иордан в юности служил при царском племяннике.

В 40-50-е годы V в. северокавказские аланы, возможно вместе с гуннами, совершили победоносное нашествие в Карели, пользуясь молодостью правителя - царя Вахтанга, будущего знаменитого Горгасала. По сведениям историка XI в. Джуаншера, мы знаем об ударе, нанесенном аланами-осами цветущим долинам и укрепленным крепостям Картли от Куры до Хунана, о захвате в плен множества грузин, и в частности трехлетней принцессы Мирандухт. Лишь достигнув совершеннолетия, Вахтанг смог подготовить ответный удар. В качестве союзника Вахтанга выступал Вараз-Бакур, владетель страны Ран; силы его, судя по Джуаншеру, были неправдоподобно велики - 100 000 всадников и 60 000 человек пехоты.

После поражения алан-осов (и союзных им хазар и кипчаков, под которыми, возможно, данный источник подразумевает гуннские племена) Вахтанг захватил и укрепил кавказские перевалы: владение ими начинало иметь в международных отношениях Ирана, Византии и сопредельных стран особое значение. Именно эти свидетельства находят подтверждение в некоторых редакциях жизнеописания просветительницы Грузии - святой Нины, где речь идет о том, что Вахтанг построил осетинские ворота, названные Дариалом в жизнеописании Нины и Да- рианом у Джуаншера. Для Картли владение этими путями было жизненно необходимо в связи с попыткой Грузии и Армении выйти из-под власти Сасанидского Ирана, в войнах которого с эфталитами Вахтанг принужден был участвовать в 60-х годах.

Сведения о действиях антииранской коалиции в 482 г. мы можем почерпнуть из «Армянской истории» Лазаря Парпеци, непосредственного участника этих событий. По его данным, Вахтанг Горгасал особую роль в военных действиях предоставил гуннским войскам, которые должны были выступить па стороне восставших. Небольшой отряд в 300 воинов, пришедший вместо большой гуннской армии, был отправлен в лагерь армян, и, для того чтобы поднять военный дух последних, стоявших лагерем в горах, Вахтанг Горгасал показывал на зажженные по его приказу огни в долине, говоря, что это несметные гуннские полчища, пришедшие к ним на помощь. Отсутствие гуннской помощи и предательство части армянских военачальников привели к поражению восставших; правда, воспользоваться плодами победы Ирану не удалось, так как иранские войска были отозваны на родину.

По сведениям Прокопия, на рубеже V-VI вв. Дарьяльским проходом владел «гунн Амбазук» (Абазук - Анбазук-иранское имя). Следовательно, власть над Дарьяльским проходом находилась в руках жителей Северного Кавказа, которые умело «торговали с Византией и Ираном». Как пишет Захарий Ритор, «когда Пероз, царь персидских пределов, воцарился в своей земле в тринадцатом году Анастасия, гунны вышли через „ворота", которые охранялись персами, и через тамошние горные места достигли персидских пределов... Когда он осведомился о причине их вторжения и прихода в его страну, они сказали ему: „Нам недостаточно того, что дает нам персидское государство... Мы живем оружием, луком и мечом и подкрепляемся всякой мясной пищей... Император ромейский... обещал нам умножить подать, если мы разорвем дружбу с вами, персами"». Битва была выиграна гуннами, которые «полонили персидские области и возвратились в свою землю».

Какие же археологические памятники документируют этот период? Мы уже говорили о типичных для гуннского времени вещах, о дискуссионности проблемы датирования. Если мы вернемся к работам Т. М. Минаевой 1950-х годов, то увидим, что подавляющая часть известных к тому времени погребальных комплексов верховьев Кубани была датирована серединой I тысячелетия н.э. (Байтал-Чапкан и Гиляч) на основании, прежде всего вещей с инкрустациями, которые по крымским аналогиям относили к IV-V вв. Аргументированная В. К. Пудовиным более поздняя дата крымского могильника Суук-Су и дальнейшее исследование этой проблемы А. К. Амброзом избавляют нас от необходимости разбирать эти положения, тем более что в настоящее время богатый материал из сотен катакомб VI-VII вв. соседнего Пятигорья подтверждает более позднюю дату (не ранее VI-VII вв.) для большинства комплексов Байтал-Чапкана и могильников Гилячского городища.

К концу V в. можно отнести грунтовые могилы Тамагацика, подземные склепы Гиляча, раскопанные в 1965 г. Т. М. Минаевой, каменную гробницу, исследованную С. Д. Мастепановым у Хумары, отдельные грунтовые катакомбы, близ Кисловодска, комплекс из Вольного аула в Кабардино-Балкарии, ряд случайных находок в дореволюционных коллекциях из Северной Осетии. Все эти памятники - из горных районов и предгорий. Погребальные сооружения отражают давние местные традиции; погребения чаще не единичны, а объединены в могильники, хотя и представлены небольшим числом комплексов (три-шесть). Иногда в этих могильниках были исследованы и более поздние погребения (например, Гиляч), что говорит о преемственности населения в данном пункте, о непрерывном существовании кладбищ с IV- V до VI-VIII вв.

В степных районах комплексы гуннского времени происходят из курганов - это и катакомбы в Терезе, Бруте и хуторе Октябрьском, и уникальная гробница в Кишпеке, и погребения из Паласа-Сырта и Большого Буйнакского кургана в Дагестане. Большая часть погребений ограблена в древности, особенно степные курганы, поэтому в нашем распоряжении оказывается весьма неполный материал.

Погребальный обряд и погребальные сооружения на Северном Кавказе разнообразны и в своем подавляющем большинстве восходят к типам, характерным для времени кобанской культуры, начиная от ее расцвета до первых веков нашей эры (грунтовые могилы, каменные подземные гробницы). Продолжают использоваться катакомбы - подкурганные в степных районах, бескурганные - в предгорьях (в горах в тот период катакомб нет); появляются уникальные гробницы типа Кишпекской. Поселения того периода для Центрального Предкавказья неизвестны и не исследованы.

Из типичных для конца IV-V в. вещей отметим пряжки мужских поясов (самая частая находка) с довольно массивной, расширенной в передней части рамкой и длинным хоботкообразным язычком, без щитка или с пластинчатым орнаментированным щитком округлой или квадратной формы (бронзовые, серебряные или золотые). Пряжки, как правило, имеют округлую или овальную рамку, щиток может быть украшен инкрустацией из сердолика; поясные накладки и наконечники отсутствуют. Датирующим элементом являются и фибулы - как маленькие ленточные двучленные прогнутые подвязные с короткой пружиной, так и небольшие двупластинчатые, покрытые золотой фольгой и украшенные полудрагоценными камнями, чаще красными; инкрустированные экземпляры происходят из дореволюционных раскопок в Северной Осетии, из каменной гробницы № 4 раскопок Т. М. Минаевой 1965 г. в Гиляче, неорнаментированные серебряные - из бескурганного погребения, вскрытого в 1923 г. М. И. Ермоленко в Вольном ауле близ Нальчика.

В Гиляче и в окрестностях Кисловодска найдены золотые прямоугольные шарнирные бляхи, украшенные перегородчатым орнаментом; инкрустированные красным и зеленым стеклом. Детали типичного для гуннов конского снаряжения найдены в гробнице Кишпека, разграбленных подкурганных катакомбах Брута и в Гиляче. Височные подвески - редкая находка. Они имеют форму колечка с сомкнутыми концами или в полтора оборота. Датирующими для IV-V вв. являются сердоликовые 14-гранные бусины прекрасного темно-бурого «индийского» сердолика тщательной огранки и прозрачные стеклянные стаканы с синими налепами.

В ряде комплексов найдены бронзовые зеркала с центральным ушком, украшенные радиальными линиями (Кишпек), иногда пересекающими концентрические выпуклые кольца; в одном случае орнамент представляет четырехконечную звезду с двумя пересекающимися диаметрами (погребение у аула Жако).

Погребальный инвентарь - нарядное снаряжение верхового коня, пряжки мужского пояса, женские пластинчатые фибулы, бусы, стеклянная и металлическая посуда, котлы - обнаруживает более заметные хронологические, нежели локальные и этнокультурные особенности, объединяющие памятники из разных областей Северного Кавказа с обширным миром гуннских древностей Евразии, причем гуннская эпоха - это своего рода мостик между предшествующим, сарматским и последующим, аланским периодами. Лучшим подтверждением этого единства, прослеживающегося от IV-V к VI-VIII вв., являются, с одной стороны, непрекращающиеся споры по поводу датировки отдельных комплексов или целых могильников, относимых то к IV-V, то к VI-VII вв., и с другой - преемственность керамической традиции от сарматского к аланскому времени, особенно явно заметная на материалах тех могильников, которые отражают непрерывную жизнь населения в каком-либо пункте с V по VII-VIII вв., а часто и далее.

Поэтому для анализа гуннского периода в жизни алан особенно продуктивно рассмотреть его ретроспективно, отталкиваясь от древностей VI-VII вв. В этой связи важную роль приобретают исследования могильника и городища Гиляч в верховьях Кубани, осуществленные Т. М. Минаевой, прекрасным полевым работником и вдумчивым исследователем, энтузиастом и тружеником. Материалы этих раскопок описаны в прекрасных полевых отчетах и хранятся в Черкесском и Ставропольском музеях, где доступны для повторного исследования.

В ряде статей и монографий Т. М. Минаевой уделено большое внимание исследованию всего инвентаря, погребального обряда и керамики, ею предложена классификация материала, изданы в рисунках, фотографиях и описаниях наиболее типичные формы вещей и керамики. Эти материалы особенно важны потому, что Т. М. Минаевой и Е. П. Алексеевой на верхней Кубани исследован ряд могильников более позднего времени (в некоторых случаях их возникновение также относится к середине I тысячелетия), что в целом дает достаточно представительную группу. Следует заметить, что эти раскопки производились на высоком профессиональном уровне, с необходимой фиксацией планов могильников и всех погребений.

Если подниматься вверх от Карачаевска по шоссе, идущему вдоль прозрачной и чистой Кубани к Хурзуку и Учкулану - к самому подножию Эльбруса и верховьям Кубани, то справа, на высоком скалистом мысу, среди густого леса, при слиянии Кюль-Тюбе (Гиляч) и Кубани, находится раннесредневековая крепость.

Еще в 1939 г. начала здесь работы Т. М. Минаева и продолжала их с перерывами до 1965 г., когда и была исследована наиболее древняя часть могильника. Сейчас, когда археолог может на экспедиционной машине добраться до самых труднодоступных уголков Кавказа, нелегко представить себе, сколько самоотверженности потребовалось ученому, чтобы во главе небольшой группы студентов Ставропольского пединститута начать эти работы в тяжелых условиях. Последнюю книгу Т. М. Минаевой, вобравшую в себя всю гумму сведений о многочисленных археологических путешествиях и наблюдения в Карачае, - «К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим данным» - я не устаю перечитывать, и каждый раз нахожу в ней что-нибудь для себя новое.

Гиляч был первым памятником, который подвергся планомерным и комплексным раскопкам, и он сторицей воздал за все потраченные на него труды. Здесь исследованы как могильники - подземные каменные гробницы V-VII вв. (всего 36 погребений) и ограбленные полуподземные склепы IX-XI вв. на трех участках могильника, так и культурные слои поселения раннесредневекового времени: ряд жилых и хозяйственных сооружений, христианский храм и языческое святилище X-XI вв.

В общих чертах определены история создания укрепления, рост поселения, изменение планировки и керамического материала, что в дальнейшем было проверена при исследовании подобных поселений в Карачаево-Черкесии и районе Кавказских Минеральных Вод. Эти памятники свидетельствуют о преемственности культуры в горах верхней Кубани с V по XI-XII вв.

При этом речь идет не о той конструируемой исследователями преемственности, которая опирается на цепочку памятников разных хронологических периодов, обнаруженных в разных пунктах, что, строго говоря, указывает только на факт заселения данной территории на всем протяжении ее истории и обеспечивает хронологическую упорядоченность памятников. Здесь перед нами жизнь населения одного укрепленного поселка, постепенно превращающегося в крупный населенный пункт, документированная как слоями, так и преемственностью в конструкции жилищ, погребальном обряде, керамической традиции.

Погребения Гиляча могут быть разделены на несколько хронологических групп по набору металлических и стеклянных украшений, тогда как керамика обнаруживает непрерывную линию развития, сказывающуюся в общности форм и орнаментации, характере теста, причем изменение во времени может быть оценено объективно, только при формализированном подходе к ее изучению. Однако, прежде чем к нему обратиться, следует сделать еще одно методическое отступление.