Нас поражает обилие и разнообразие, пышность и красота древностей эпохи раннего средневековья на Северном Кавказе. Обширные коллекции оружия и орудий труда, предметов личного украшения - серьги, бусы, браслеты, амулеты, перстни, зеркала-подвески, воинские наборные пояса - обнаружены в сотнях погребений VI-IX вв. Они помогают ученым ответить на многие вопросы. Мы имеем возможность проследить развитие местного ремесленного производства на протяжении V-IX вв. Еще до второй мировой войны археологи открыли разработки медной руды и остатки железоделательных производств, относящиеся к эпохе средневековья. Разработку свинцово-серебряных руд следует отнести к VIII-IX вв. Об этом свидетельствует картографирование местных типов бус из стекла с высоким содержанием свинца: они наиболее часты в районах, примыкающих к месторождениям свинцово-серебряных руд, с постепенным уменьшением к западу и востоку.

Орудия труда весьма немногочисленны в погребениях (тесла-мотыжки, топоры, долота) и однотипны в поселениях (ступки, вращающиеся жернова, пряслица).

Оружие в погребениях алан по количеству и богатству декора тоже уступает находкам в одновременных им комплексах, как Причерноморья, так и Дагестана, хотя набор его вполне определенен. В могилах IV-V вв. прежде всего мы находим лучников, на вооружении которых луки с крупными костяными накладками и стрелы с железными (втульчатыми и черешковыми) и костяными (черешковыми) наконечниками. По материалам VI-VII вв. мы можем представить себе алана-воина как тяжеловооруженного всадника с длинным прямым мечом, так называемого сарматского типа, кинжалом с боковыми выступами у основания рукояти (в форме кинжалов проявляется преемственная связь с кобанскими кинжалами, сохраняется и их местное название), сложным луком с набором крупных железных черешковых наконечников стрел, копьем с ланцетовидным наконечником, булавой, арканом. Всадник и, возможно, конь защищены кольчужной броней. Несмотря на то, что боевые топоры обычно использовались в бою пехотинцами, они часто встречаются и в погребениях аланских всадников и представляют собой оружие, восходящее к позднекобанским формам, так же как и кинжалы.

Вспомним яркие описания походов северокавказских воинов на Закавказье Мовсеса Хоренаци: «Как ураган несется по лесу, срывая листья, точно с такой же быстротой юноши наши, с коней подымая своих противников на копья. Золотое и серебряное оружие. Такое же убранство было на конях. Казалось, видишь стену. Многие были в броне из ремней и кожи и представляли собою вид крепких скал, на голове у них развевались гривы, как листья тенистых деревьев. Вьющиеся на знаменах драконы с ужасно разинутой пастью, вздуваемые дыханием ветра».

В VIII-IX вв. появляются сабли - оружие, сформировавшееся в среде евразийских кочевников. На поселениях найдены каменные болы диаметром 0,10-0,15 м. Но в целом характерно использование лука в качестве основного оружия (во многих могильниках стрелы и железный нож являются единственным оружием, положенным в могилу). Особый интерес, далеко выходящий за географические рамки Кавказа, представляет уникальная находка полностью сохранившегося деревянного лука с роговыми и костяными накладками из Мощеной Балки. Этот лук длиной в 140 см сделан из одного куска березы разной толщины и формы сечения на разных участках, снабжен дополнительными накладками, обмотан сухожилиями и берестой. Он - весьма сложное (по технологии, трудоемкости изготовления и по конструкции) оружие, безусловно обладающее высокой эффективностью. Воины-аланы по преимуществу были всадниками (по сведениям Масуди, аланы могли выставить 30 000 всадников); роль коня в их жизни проявляется и в культах, в частности в обилии конских изображений па амулетах и в ритуальных захоронениях коней.

Богатое конское снаряжение использовалось, начиная с V в. Позднее мы находим уздечки с двухкольчатыми железными удилами, во внешнее кольцо которых продеваются стержнеобразные серебряные псалии с фигурными головками в виде цветочной почки или многогранника. Оголовье богато украшено полулунными, крестообразными и удлиненно-прямоугольными накладными бляшками из позолоченной фольги, украшенными чеканным орнаментом и инкрустированными стеклом. Позднее использовались двудырчатые псалии с изогнутым лопаточкообразным концом или слабо изогнутые эсовидные. Стремена, появляющиеся здесь на рубеже VII-VIII или в VIII в., округлые или восьмеркообразные, с плоской подножкой без наружного ребра.

Поскольку в погребальных комплексах мы находим оружие лишь спорадически, да и процент неограбленных погребений очень мал, то ни о какой воинской иерархии на основании оружия говорить не приходится. О месте того или иного дружинника в обществе свидетельствуют количество и характер подвесных ремешков на поясе.

В эпоху «великого переселения народов» число свешивающихся с пояса ремешков и других поясных украшений (бляшек-накладок и небольших наконечников), так же как и материал, из которого они изготавливались (золото, серебро, инкрустации драгоценными камнями или стеклом), несло определенную смысловую нагрузку. Кроме того, многочисленность этого материала (из могильников и коллекций только с территории Центрального Предкавказья происходит около 2000 деталей поясов) позволяет использовать поясные наборы в качестве отправных данных для датировок комплексов, из которых они происходят, и для построения хронологических таблиц. Предложенные на этой основе даты могут быть уточнены по многочисленным аналогиям с широкой территории, охваченной «переселением народов», так же как и по сопоставлению эволюционных рядов для разных типов и вариантов украшений поясной гарнитуры.

Ювелирное производство было развитым: наряду с поясными пряжками, повторяющими византийские и восточные (сибирско-среднеазиатские) образцы, мы можем выявить на Северном Кавказе местные типы, развивающиеся на базе импортных образцов. Это же относится к поясным накладкам и наконечникам. В еще большей мере самобытность местного ремесла (с опорой на местные позднекобанские традиции) проявляется в изготовлении амулетов и зеркал, керамики и оружия, каменных и стеклянных бус и т.д.

Специфика аланской материальной культуры нагляднее всего проявлялась в некоторых типах украшений, в частности в зеркалах и амулетах, обилие которых, разнообразие форм и орнаментации (явно ощутимые при сравнении их с материалами со смежных территорий) свидетельствуют в пользу их производства на месте.

Сравнительное изучение зеркал показало, что, кроме как из Джераховского ущелья, мы не найдем двух экземпляров, отлитых в одной форме; зеркала изготавливались в глиняной (в начале II тысячелетия н.э. - в каменной) форме, на заказ и были, видимо, личными оберегами человека, выполненными в традициях, типичных для аланского ремесла данного периода в целом и для данного района в частности. Тщательность исполнения становится датирующим признаком. Так, зеркала V в. изготовлены более аккуратно, чем зеркала после дующих периодов. Кроме того, несмотря на находки нескольких крупных зеркал в комплексах V в., в целом наблюдается тенденция к увеличению их диаметра на протяжении V-XII вв. Наряду с ними (преимущественно при мужских костяках) на рубеже VII-VIII вв. появляются гладкие или орнаментироранные миниатюрные зеркальца-амулеты (диаметром от 1,2 до 3,5 см), в основном характерные для западных территорий Центрального Кавказа.

Картография выделяет излюбленные орнаменты дли того или иного района Центрального Предкавказья. Например, часто расположенные радиальные линии более характерны для восточных районов (Чечено-Ингушетия - 31,0%, Северная Осетия - 26,6%), чем для западных (Кавминводы -13,1%, Кабардино-Балкария - 7,1%). Зеркала, на внешней стороне которых изображались пятиконечная или шестиконечная звезды, типичны для восточных районов, а с ломаной линией (или же с восьмиконечной и многолучевой звездой) - для западных (в районе Кавминвод их около 46%).

Некоторые типы зеркал имеют еще более узкий ареал Так, зеркала с орнаментом из завитков, выполненных выпуклыми точками, типичны только для комплексов VIII -IX вв. из Дарьяльского ущелья и Чечено-Ингушетии. В некоторых могильниках вообще нет однотипных зеркал (например, в Мокрой Балке), в других случаях разнообразие рисунков сведено к минимуму: в Архоне больше половины зеркал украшено рельефным рисунком в виде шестиконечной звезды. Специфическая особенность аланской культуры - это обилие и разнообразие металлических амулетов (250 экз.). Они имеют лишь небольшое количество аналогий в одновременных им памятниках на территории Евразии, где их появление мы можем рассматривать как результат связей с Кавказом.

На территории Кавказа их истоки уходят в эпоху бронзы и раннего железа, и можно проследить единую линию развития до эпохи раннего средневековья, а подчас и почти до наших дней. Как правило, амулеты оказываются неотъемлемой частью инвентаря женских погребений, исключение составляют амулеты в виде всадников из мужских захоронений.

Амулеты - прекрасный хронологический признак. В комплексах V в. металлические амулеты не обнаружены (очевидно, для этой дели использовались только бусы, а возможно, и зеркала). В VI-VII вв. выделяются два типа антропоморфных подвесок: подвески (или фибулы) с птичьими головками по краю и крупные кольцевидные подвески с девятью и одиннадцатью утолщениями.

К VIII-IX вв. относится расцвет металлических амулетов, встречается несколько десятков типов солярных, а также изображения коней, всадников, оленей и козлов, человеческих фигурок, вписанных в кольцо, солярно-зооморфных и т.д. Почти нет типов, которые были бы характерны только для одного из вариантов аланской культуры, за исключением одного типа амулетов-всадников, представленного лишь в западном варианте, или колесовидных крупных амулетов с четырьмя тяжами, утолщениями и ушком, присущих памятникам восточного варианта (колесовидные семилучевые амулеты с ушком связаны с западным вариантом, а без ушка - с восточным).

Вместе с тем из этого обширного репертуара в каждом из могильников выбирается определенный (довольно ограниченный) набор. В могильниках, расположенных в 2-4 км друг от друга, он может для одновременных комплексов не повторяться; например, в могильнике у бывшего подсобного хозяйства им. Луначарского найдены амулеты с изображением оседланных коней или всадников, которых нет неподалеку - в могильнике Мокрая Балка; с другой стороны, солярно-лунарные амулеты, широко представленные в могильнике Мокрая Балка (две трети находок), полностью отсутствуют в одновременных могильниках, находящихся от него в непосредственной близости, хотя в целом это один из наиболее распространенных типов амулетов.

Возможно, амулеты как-то связаны с родовой (или фратриальной) принадлежностью (например, род оленя, орла) или же местом в дружинной иерархии. Амулеты в виде взнузданного и оседланного коня или же всадника, находимые по преимуществу в мужских захоронениях, возможно, свидетельствуют о месте данного мужчины в воинской иерархии. Интересно, что к середине IX в. происходит резкое уменьшение разнообразия типов амулетов и их количества. В ряде случаев на смену металлическим амулетам приходят каменные шарики в оковке на цепочке, которые спорадически встречались и раньше, но наряду с другими типами. Интересные этнографические данные дают нам исследования костюма. Аланы восприняли восточные моды - кафтаны с каймой из узорчатого шелка и частично византийские формы одежды - туники, декорированные шелковыми «орбикулами», «таблионами» и «клавами». В конце I тысячелетия н.э. зарождались, черты и современного горского костюма типа черкески. Штаны, являвшиеся типично кочевнической одеждой, заправлялись в мягкие сапоги, затянутые у щиколоток тонким ремешком с инкрустированными стеклом накладками и пряжками. Многообразными были и головные уборы - от простых повязок до островерхих шлемообразных башлыков.

Одежда алан была яркой и узорчатой. Достаточно сказать, что полностью сохранившийся кафтан из Мощевой Балки сшит из шелковой ткани, которую в Иране использовали только для одежды шаха. Поэтому материалы этого рода свидетельствуют о характере и ориентации торговли северокавказских алан. Если до самого последнего времени мы судили о ней лишь по отдельным импортным предметам - пиршественной посуде (находки которой на Кавказе очень редки, например сасанидский кубок из Усрдона), металлической и стеклянной (кубки, рюмки, бутылки, флаконы), отдельным предметам и украшениям (византийские монеты, медальон и пряжки, сирийская туалетная коробочка слоновой кости с резьбой), то сейчас можно привлечь такой массовый материал, как бусы, сасанидские геммы и, главное, ткани.

На основании данных об импорте бус и шелков как, с одной стороны, из Индии, Китая и Средней Азии, так, с другой стороны, из Сирии четко рисуется кавказский отрезок Великого шелкового пути. По нему через Северный Кавказ, в частности через перевалы, ведущие к верховьям Кубани, шли, зачастую оседая в руках владетелей перевалов в виде пошлины, даров, платы за проводников и коней, византийские монеты, шелка (византийские, сирийские, египетские, сасанидские, согдийские и китайские), стеклянные сосуды (Египет, Финикия), мозаичные бусы (Александрия), некоторые типы стеклянных и каменных бус (Индия), китайские картины на шелке, модные одежды (не только ткани, но фасоны, характер узорной каймы и обшивки). Другим путем, через перевалы, находящиеся под контролем Ирана, попадали в Центральное Предкавказье сасанидские геммы (основная их часть происходит из Северной Осетии), сердоликовые бусы (часть с росписью), серебряная посуда и монеты, стеклянные перстни грузинского производства и посуда, отдельные глиняные сосуды из Закавказья. Таким образом, различное направление торговых связей для западной и восточной групп алан, выявленное ранее А. А. Иессеном, получило в последнее время подкрепление на массовом материале.

Выше, при описании различных категорий инвентаря, мы неоднократно убеждались, что не только те или другие вещи, но и отдельные их особенности - например, типы орнамента на зеркалах, форма язычка пряжки, такие ее конструктивные детали, как способ соединения рамки со щитком, форма ручки или место ее прикрепления у кувшинов и т.д. - являются определенным хронологическим признаком, часто наиболее чутко реагирующим на какие-то изменения в моде и производстве и поэтому являющимся тонким инструментом датирования. Но все же типы и признаки вещей могут существовать десятилетиями и даже веками, а наша задача заключается в том, чтобы прийти к максимально узким датам.

Базой для построения хронологической шкалы в пределах определенного могильника становятся все погребения, упорядоченные на основании взаимного сочетания в них всех обнаруженных предметов (в настоящее время уже существует целый арсенал средств, начиная от приемов ручного упорядочения комплексов до алгоритмов для ЭВМ) для проведения этой работы. Стратиграфия (вернее, планиграфия) могильника подтверждает и проверяет предлагаемые исследователем даты.

Гарантией правильности предлагаемого упорядочения становится выполнение ряда условий. Для этого необходимо:
1) проследить эволюцию предметов, при этом сопоставить между собой не отдельные предметы, а их эволюционные ряды;
2) обратить внимание на изменение количественного соотношения тех или иных массовых находок (например, изменение процента каменных и стеклянных бус, разных типов керамики и т. д.);
3) выбрать такое расположение типов вещей, чтобы оно отражало их временную последовательность.

Выполнение этих условий является доказательством того, что предложенная нами типология и упорядочение комплексов на временной оси правильны.

Следующим шагом должно быть внесение опорных абсолютных дат в конструкцию относительной хронологии, для того чтобы получить даты всех ее звеньев.

Б тех случаях, когда в погребении находят монеты, точная дата чеканки которых известна, определение абсолютной даты комплекса на первый взгляд представляется достаточно легкой задачей, однако для исследуемого нами периода на Кавказе положение иное, поскольку монеты здесь, как правило, использовались в качестве украшений, о чем свидетельствует то, что все они имеют пробитые отверстия для подвешивания или нашивания. Если обратиться к таблице упорядоченных комплексов могильника Чми, где выдерживаются все три условия (прослежены эволюционные ряды, изменение процента и смена типов), то в находках монет мы наблюдаем естественную закономерность: в более ранних комплексах найдены более ранние монеты, в более поздних - более поздние. Однако этого явно недостаточно для определения абсолютных дат.

Наличие монеты лишь гарантирует от неоправданного удревнения памятника - отнесения его ко времени ранее момента ее чеканки. Но предложить, к примеру, дату «не ранее VI в.» - еще не значит точно датировать комплекс, так как нам для этого необходимо знать, какой допуск нужно иметь в виду в каждом конкретном случае. К сожалению, у нас, как правило, нет и тех опорных дат, которые на западноевропейском материале можно получить при сопоставлении свидетельств письменных источников с археологическими (даты захвата тех или иных крепостей, переселения больших масс населения и т.д.). Выше мы осуществили подобный опыт по соотнесению письменных данных о вожде западных алан Сарозии, деятельность которого приходилась на третью четверть VI в., с фактом появления и это время системы крепостей и соответствующих им катакомбных могильников в окрестностях Кисловодска, верховьях Кубани и западной части Кабардино-Балкарии. Это предположение позволит нам иметь опорную дату для построения хронологической шкалы Байтал-Чапкана и Мокрой Балки, тем более что поздние даты определить легче сравнением с материалом салтово-маяцкой культуры бассейнов Дона и Северского Донца.

Создание единой системы для всего Северного Кавказа, где с максимально возможной полнотой учтены как все категории вещей, детально классифицированные по единой системе, так и количество комплексов, должно явиться основанием для построения хронологии древностей раннесредневекового Предкавказья. Но для этого сначала должна быть произведена детальная классификация всего материала, затем на этой базе упорядочены комплексы внутри каждого из могильников, а лишь после этого могут быть сопоставлены между собой выявляемые частные хронологические колонки. Для интересующих нас памятников такая задача в полной мере еще не осуществлена.