Гончарное производство алан несет на себе ряд черт, специфических только для него и позволяющих четко выделять продукцию: сюда входит характер обжига (серый цвет в изломе и на поверхности), лощение (черное, блестящее, полосчатое, сплошное, из заштрихованных треугольников, ромбическое и т.д.), пропорции сосудов, место расположения ручки, высокий процент клейменой посуды, типы и т.д. Не только типы керамики, но каждый из признаков (а их выделяется много десятков) четко распределены во времени и пространстве.
Набор керамики, которую аланы в эпоху раннего средневековья ставили в погребения, существенно отличается от того, который археологи находят в слоях поколений; так, 92,6% керамики, происходящей из могильников, составляют кувшины различных форм и размеров, кружки и чарочки; сосуды без ручек (кубышки и миски) составляют всего 3,7%, кухонная керамика любых форм - столько же, причем это соотношение, справедливое для большей части памятников Северного Кавказа, ни в коей мере не характеризует особенностей гончарного производства, оно является отражением особенностей погребального обряда, когда в могилу кладут не столько заупокойную пищу, сколько заупокойное питье. Если обратиться к керамике из поселений, то кухонная керамика: там составляет 77,7% при 20,9% тарной и всего 1,4% столовой. Следовательно, кухонная керамика встречена и погребениях примерно раз в двадцать реже, а кувшины, кувшинчики, кружки и чарочки - раз в восемьдесят чаще, чем в поселениях.

До сих пор мы оперировали понятием «археологические источники», старались показать, какие из них и в какой мере важны для определения датировки и этнической принадлежности, какие отражают передвижения народов и их социальную структуру, идеологические представления и производственные отношения. Теперь обратимся к теоретическому обоснованию рассмотренного, тем более что сама постановка этих вопросов не в начале исследовательского процесса, а скорее на его завершающих этапах отражает историю развития каждой науки и археологии в частности. Прежде чем определить свой метод и процедуру исследования, сообществ ученых, долгое время, идя от конкретного материала (что типично для археологии как эмпирической науки) создает свой подход, вырабатывает определенный набор правил, которыми в явной или неявной форме пользуются все исследователи; и только на этапе теоретического осмысления достигнутого появляется необходимость в строгом определении всех понятий и в упорядочении их в систему научного объяснения.

Мы снова вынуждены обратиться к данным письменных источников: только по ним можно представить занятую аланами территорию, основные события, связанные с ними, и характер отношений алан с гуннами. Обратимся к Аммиану Марцеллину, важность сведений которого трудно переоценить. Характеристики, даваемые им аланам, частично восходят к более ранним описаниям кочевого быта «скифской степи», но вместе с тем содержат ряд конкретных сведений. «Гунны прошли через земли алан, убили и ограбили многих, а с остальными заключили союз и при их содействии с большой уверенностью вторглись в просторные и плодородные владения Германариха».
Как мы уже показали, на протяжении всего IV в. планы и гунны всюду в Европе выступали вместе, лишь па рубеже V в., с 398 г., мы начинаем видеть их в разных лагерях. Стилихон опирается на алан, а с 402 г. происходят стычки между аланами и гуннами, закончившиеся к 407-108 гг. расторжением алано-гуннского союза. Аланская конница Савла в 402 г. напала на вестготов, в канун 406 г. аланы, перейдя по льду Рейн, ушли из Паннонии в Галлию, в 409 г. перевалили Пиренеи, в 412 г. перешли на сторону римского войска, а в 429 г. вместе с вандалами ушли в Африку. Между тем в 420 г. гунны захватили Паннонию, а в 434 г. осадили Константинополь, в то же время, установив контроль над Северным Кавказом.

Согласно рассмотренным в предыдущей главе источникам, в эпоху «великого переселения народов» гуннская орда отличалась пестротой этнического состава. Поэтому задача вычленения собственно гуннского археологического материала является одной из сложнейших. Ее разрешению отдавали силы многие исследователи наших дней, и на этом примере достаточно четко можно проследить возникновение модели решения исследовательских задач подобного типа. Мы рассмотрим систему руководящих утверждений, используемых различными исследователями в разное время для описания и истолкования археологических фактов и для понимания происходивших исторических событий, проследим возникновение конкретной традиции научного исследования - парадигмы.
Какие методические вопросы ставятся в этих работах? Задача заключается в том, чтобы из безбрежного и красочного моря древностей эпохи «великого переселения народов» выделить те, которые соответствуют культуре гуннов. Прежде всего следует навести порядок в этом материале, сгруппировать его (традиционными либо формализованными методами) и определить ту совокупность археологических фактов, которая наиболее информативна в интересующем нас плане, то есть вычленить те вещи или признаки вещей или явлений, которые теснее всего скоррелированы с историческими гуннами.

Мы видели, что все те степные племена, с которыми на протяжении I тысячелетия до нашей эры и первых, трех веков нашей эры вступали в контакты - то дружественные, то враждебные - жители гор и предгорий, были ираноязычными: сначала киммерийцы и скифы, позднее сарматы и аланы. Только с гуннского времени (IV в. н.э.), начинающего «великое переселение народов», или, возможно, лишь немногим ранее, при непрекращающихся связях с иранцами в лице алан начинаются контакты местного населения с тюркоязычным миром. Если до наших дней имя ясов-асов-осов-алан и ираноязычная речь сохранились у центральнокавказских осетин, то и тюркская речь вплоть до нынешнего дня звучит в кавказских горах у карачаевцев и балкарцев, кумыков и нагайцев, и принесли ее в горы гунны и болгары, тюркюты, хазары, печенеги и половцы, на протяжении тысячелетия сменявшие друг друга в евразийских степях.
Древние авторы - римско-византийские, грузинские, и армянские - уделили гуннскому нашествию большое внимание, поскольку оно явилось потрясением для всего цивилизованного мира той эпохи. Аланам пришлось столкнуться с гуннами на ранних этапах этого нашествия. Из обширного круга проблем, касающихся гуннского периода истории Восточной Европы, в том числе Северного Кавказа, мы коснемся лишь двух: появления тюркского этноса на Северном Кавказе, взаимоотношений гуннов и алан. Существует точка зрения, что именно гуннов под именем «унны» знает автор второй половины I в. до н.э. Дионисий Периэгет, локализующий их «возле Каспийского моря», между скифами и каспийцами. Клавдий Птолемей в следующем веке знает их между бастарнами и роксаланами.

Подытоживая разбор событий в Закавказье, где активными участниками на протяжении первых четырех веков нашей эры были аланы, использовавшие в военных действиях в Закавказье союзных им горцев, мы воочию убедились, что аланы, согласно античным авторам, они же овсы, согласно грузинским летописям, находились в непосредственной близости к Закавказью: только в этом случае был резон идти в горы за аланской помощью в тот момент, когда враг уже вступил на территорию Картли; если бы аланы населяли берега Меотиды или даже северокавказские степи, это было бы бесполезно.
Вопрос сопоставления данных письменных источников с археологическими материалами, если уж в нашем распоряжении имеется и то и другое, является одним из фундаментальнейших в археологии, но эта процедура еще требует выработки однозначного и непротиворечивого перевода с языка одной системы на язык другой. Поэтому «различные исследователи, сталкиваясь с одними и теми же категориями явлений, далеко не всегда одни и те же специфические явления описывают и интерпретируют одинаково».

Количество источников и, главное, полнота сведений об истории алан значительно превышают все то, что мы знаем о предшествующих, а порой и последующих народах. Очень важно, что эти знания из древних источников мы можем в данном случае подвергнуть перекрестной проверке.
Впервые в произведениях античных авторов «пылкие аланы» упоминаются в I в. н.э., чтобы на долгие века занять видное место в качестве опасных противников или желательных союзников Рима и Византии. Волна сармато-аланских нашествий прокатилась по Европе и Азии. Правда, это имя не имело печальной и страшной славы гуннов, но, тем не менее, воинственных алан древние авторы знают в Предкавказье (где их потомки живут в наши дни), в Закавказье, в Передней Азии, в Причерноморье и Подунавье, во Франции и Северной Африке. Как и скифы в эпоху переднеазиатских походов, зачастую теми же маршрутами, такими же воинственными конными дружинами планы проникали на территорию крупнейших государств древности. Не случайно среди сарматских погребений той поры около половины составляют погребения воинов.

Внутреннее хронологическое членение любой археологической культуры опирается на анализ тех вещей, которые мы находим при раскопках поселений и могильников. Название каждого из выделяемых периодов зачастую дается по имени какого-либо народа, который, обитая в непосредственной территориальной близости с носителями рассматриваемой культуры и находясь с ними в определенной культурной связи, придавал этой культуре соответствующую окраску. В предыдущих главах речь шла о древнейшем этапе существования кобанской культуры и о следующей, «скифской» эпохе ее истории. Начиная с III в. до н.э. в пределах той же кобанской культуры для горных и предгорных районов Кавказа можно говорить о сарматской эпохе - по имени того народа, который в то время начинает играть доминирующую роль в степях Предкавказья и на протяжении последующих столетий все сильнее взаимодействует с кавказскими горцами.

В предшествующих разделах мы рассмотрели археологические материалы, по которым можно представить жизнь населения северокавказских гор и предгорий в эпоху поздней бронзы и раннего железного века, то есть в начале I тысячелетия до н.э. Оказалось возможным реконструировать вид древнего поселка и могильника, погребальный обряд, характер вооружения воина и многое другое. Но как эти древние кавказцы называли себя или как называли их соседи, и каких событиях они участвовали, какие отношения связывали их как со степняками, так и с народами, жившими в Закавказье,- этого мы не знаем.
Для нас важно было бы найти письменные источники, которые расширили бы наши представления на эту тему. Правда, следует помнить, что, какими бы проблемами ни занимался исследователь, хочет он тoгo или нет, но над ним довлеет состояние науки на сегодняшний день: весь запас знаний, фактов, гипотез и научных истин и тот путь интерпретации, которым ученый идет от фактов к их осмыслению, то есть то, что мы называем логикой научного исследования. Ведь мы ищем не арифметическую сумму всех доступных нашему рассмотрению фактов, а систему взаимосвязанных осмысленных явлений, дающую определенную и закономерную картину событий. Именно эта зависимость от традиционного знания может порою сослужить и недобрую службу, так как не позволит под новым углом зрения взглянуть на давно уже известные и многократно исследованные события. К пересмотру традиционной точки зрения следует подходить двумя путями: шаг за шагом проверяя каждое из вызывающих сомнение утверждений или вводя новый источник.

Четверть века назад жарким июльским днем мы подъезжали к белым саманным домикам станицы Змейской, спрятавшимся в тени абрикосовых и грушевых деревьев. За последние сто двадцать пять лет здесь ничего не изменилось. Тогда А. С. Пушкин описывал эти места так: «Дорога довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа». Терека не было видно: он остался в стороне; справа «возвышалась огромная, лесистая гора», а перед ней - сменяющие друг друга невысокие холмы старой поймы Терека, покрытые выжженными солнцем чахлыми травами, с одинокими деревцами, в то иссушающе-жаркое лето они давали скудную тень.