.
Меню
Главная
Археология
Этнология
Филология
Культура
Музыка
История
   Скифы
   Сарматы
   Аланы
Обычаи и традиции
Прочее

Дополнительно
Регистрация
Добавить новость
Непрочитанное
Статистика
Обратная связь
О проекте
Друзья сайта

Вход


Счетчики
Rambler's Top100
Реклама


Социально-политическая обстановка на Центральном Кавказе после татаро-монгольских походов
Социально-политическая обстановка на Центральном Кавказе после татаро-монгольских походовПервый поход татаро-монголов на Северный Кавказ в 20-х гг. XIII в. не затронул основную территорию Алании. Решение о новом походе на Кавказ, как пишут Джувейни и Шихаб ад-дин, было принято на втором курултае в 1235 г. «На втором курултае мнение утвердилось на том, чтобы обратить победоносный меч на голову вождей русских и асских за то, что они поставили ногу состязания на черту сопротивления». Походу на алан Батый придавал большое значение. Его привлекали перевальные дороги в Закавказье (современные Военно-Сухумская, Военно-Осетинская и Военно-Грузинская дороги). Помимо этого, монголы горели желанием свести старые счеты с аланами, выступившими против них еще в 20-х гг.

Чингизиды тщательно готовились к броску на запад. В помощь Батыю Угэдэй, наследник Чингисхана, назначил своих сыновей Гаюк-хана и Кадагана, царевичей Менгу-хана, Бучека, Кулькана, Бури, Байдара, братьев Бату - Хорду, Тангуту и несколько других царевичей, а из знатных эмиров - «Субатай-бахадура». Для «устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга. В пределах Булгара царевичи соединились; от множества войск земля стонала, от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные».

В 1237 г. одновременно с Русью монголы вторглись на Северо-Западный Кавказ, где нанесли поражение адыгам. Второй поход против алан продолжался с сентября 1238 г. по сентябрь 1239 г. Зимой монголы приступили к осаде столицы Алании г. Магаса. Подробности битвы за Магас оставили Джувейни, Рашид ад-дин и Шереф ад-дин. По их данным, жители столицы Алании «по многочисленности своей были (точно) муравьи и саранча, а окрестности были покрыты болотами и лесом до того густым, что (в нем) нельзя было проползти змее». Осадой города руководили Гуюк-хан, Менгу, Кадан и Бури. По их приказу «с каждого бока» проложили такую дорогу, что по ней могли двигаться 4 телеги. Против крепостных стен установили метательные орудия. После длительной осады и штурма Магаса осталось «только имя его». У каждого убитого горожанина отрезали правое ухо. «Сосчитано было 270 ООО ушей». Джувейни и Шереф ад-дин, конечно, явно преувеличили численность населения столицы Алании, но также несомненно, что она была немалой. Судя по длительности осады, Магас был крупным городом. Интересно, что из всех покоренных татаро-монголами городов Восточной Европы в монгольской и китайской хрониках упомянуты лишь Киев и Магас.

Летом 1240 г. чингизиды в основном закончили покорение предгорной зоны Северного Кавказа. Политическая раздробленность не позволила ни одному этносу выставить объединенное войско. Более того, часть знати ради сохранения своих классовых привилегий переметнулась на сторону врага. Монголы умело воспользовались трениями среди горских владельцев, послав, например, воинов аланского князя Матарша на Магас, а аварские отряды - на Кумух. Причем, Матарша был начальником авангарда у Монкэ, штурмовавшего Магас. В Матаршу «попало две стрелы, но, воодушевившись храбростью, он овладел городом». За службу захватчикам аристократы получали подтверждение своих владельческих прав, награды и должности, дорогие подарки и уделы. Так, когда тумены Субудая, вступив в страну асов и пределы Булгара, дошли до Булгара Великого, «тамошние вожди Боян и Джику, изъявили царевичам покорность, были (щедро) одарены и вернулись обратно». Аланские князья, не желая терять своих привилегии, нередко без боя сдавали целые области. Китайская хроника «Юань-ши» прямо указывает на это: асский правитель Хан-Ху-сы со своим народом подчинился Угэдэю, как только монголы достигли границ его владений. За это князя возвели в звание «бадура», пожаловали золотую пайцзу и «оставили властвовать... над землею и народом». Вскоре по указу завоевателей он набрал «войско асов в 1000 человек», а его сын Атачи находился «в свите и сопровождал государя в походе». Сын Атачи Бодар наследовал должность тысячника износил золотую пайцзу. В 1283 г. Бодару пожаловали тигровую пайцзу, назначили командиров гвардии и главнокомандующим «отдаленных сторон». На сторону врага перешли Арслан, Илья-багадур, Юй-ва-ши, Негулай, Коу-эр-цзы, Фудэ-лай-сы, Бадур, Матарша, У-цзор-бу-хань и еще 30 знатных асов. Они также сохранили свои сословные привилегии, а богатства преумножили. Например, Менгу «выдал Арслану грамоту на управление народом асу». Упомянутому выше Атачи хан Хубилай «пожаловал 500 лан серебра и 3500 связок ассигнациями, а также 1630 дворов из числа усмиренных жителей». В монголо-китайской империи аланы составили отборную пекинскую гвардию численностью, по преувеличенным, возможно, данным И. Мариньоли, более 30 тысяч воинов.

По сообщению византийского историка второй половины XIII в. Георгия Пахимера, социальные верхи алан, зихов, готов, русов и других, изучив язык, переняв обычаи, нравы татаро-монголов, стали их союзниками. Вассалы Золотой Орды нередко собирали дань со своих соплеменников. Например, Менгу назначил некоего Аргуна главным сборщиком налогов в «западных странах», а в 1255 г. отправил вместе с другими чиновниками произвести перепись «покоренных народов», в том числе населения Северного Кавказа. На службе у ханов находилось и духовенство захваченных районов.

Часть населения Кавказа продолжала борьбу с завоевателями. Степанос Орбелян (конец XIII в.) в «Истории Сюника» повествует о выступлении против татар объединенного войска, во главе которого стоял «молодой грузинский царь Давид, сын Деметра». Он «завладел Аланскими вратами, которые в древности назывались Дариал, откуда он изгнал татарскую стражу». Чингизиды так и не смогли подчинить горную зону своему влиянию. Плано Карпини в «Путешествии к татарам» (1246 г.) воспроизвел один из фрагментов борьбы алан: «в нынешнее время осаждали они (монголы- Ф. Г.) кажется, двенадцать лет в Аланской земле гору, которая, однако же, сопротивлялась храбро и многие татары и вельможи их под нею погибли». В упомянутой горе подразумевается крепость на возвышенности. Арабские географы X в. упоминали о многих аланских крепостях, «куда царь время от времени переезжает». У Плано Карпини речь, скорее всего, идет об известной аланской крепости Дар-и-Алан в глубине Дарьяльского ущелья. Как уже указывалось, монголы стремились взять под контроль перевальные пути в Закавказье, в том числе и дарьяльский, но они не могли этого сделать, не захватив крепость Дар-и-алан. Данные Плано Карпини о длительности осады - 12 лет - требуют коррективов. Поскольку он побывал на Северном Кавказе в 1246 г., то получается, что монголы приступили к осаде в 1234 г., когда их еще не было на Кавказе. Следует согласиться с В. А. Кузнецовым и отнести начало осады аланской крепости в горах к 1238-1239 гг., т. е. ко времени монгольского похода на Кавказ; следовательно, она велась не 12, а 8 лет.

Традиционная интерпретация рассматриваемого сюжета сочинения П. Карпини недавно оспорена М. К. Джиоевым. Обвинив предшественников в отрыве приведенной цитаты «из общего контекста», он сопоставил ее со следующим фрагментом: когда монголы «начинают осаждать какую-нибудь крепость, то осаждают ее много лет, как это происходит в нынешний день с одной горой в земле аланов. Другие же крепости и города, не имеющие подобного положения, подлежит сильно укрепить глубокими и обнесенными стенами рвами и хорошо устроенными стенами». Далее следует неожиданное заключение М. К. Джиоева: «Весьма сомнительно, чтобы монголы, осадив одну крепость, не могли взять ее столько лет. Скорее всего, под «горой» следует подразумевать не какую-то одну крепость на горе или город, а горы Центрального Кавказа...». Однако в приведенном фрагменте П. Карпини «гора» употребляется если не в значении, то наряду с понятием «крепость»; т.е. под «горой» подразумевается какое-то укрепление на возвышенности, в отличие от которого, «другие крепости и города, не имеющие подобного положения», П. Карпини рекомендовал обнести рвами и стенами. Следовательно, под «горой» он имел в виду конкретное укрепление, а не ущелья Центрального Кавказа. Интересно, что арабский историк Абул-Феда также говорил о длительном сопротивлении одной аланской крепости, «расположенной приблизительно на знаменитой дороге Бад-ал-лан. Ворота Аланов».

Население горной и предгорной зон Алании продолжало оказывать сопротивление захватчикам. Монголы неоднократно вынуждены были посылать сюда карательные отряды. В 1247-1248 гг. монголо-татары вновь нанесли аланам чувствительное поражение. Однако, как и прежде, аланы, а также черкесы и лезгины, не покорились татаро-монголам. В 1253-1254 гг. через степное Предкавказье проследовал Вильгельм де Рубрук. Он, как и П. Карпини, обратил внимание на упорное сопротивление, оказываемое горцами завоевателям. В частности, В. де Рубрук отмечал: «черкесы и аланы или аас, которые исповедуют христианскую веру и все еще борются против татар. За ними, вблизи моря... находятся некие сарацины, именуемые лесгами, которые равным образом не подчинены татарам». «Аланы на этих горах все еще не покорены, так, что из каждого десятка людей Сартаха двоим, надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине».

Распространенной формой борьбы в этот период стало абречество - такая форма сопротивления, когда воюющий мстит врагу, не имея силы его уничтожить. Небольшие отряды наводили страх на завоевателей. Рубрук и его спутники на пути от Сартаха к его отцу Батыю «ощущали сильный страх: русские, венгры, аланы, рабы их (татар) собираясь зараз по 20 или по 30 человек, выбегают ночью с колчанами и луками и убивают» врагов. Вместе с тем он отметил, что в Предкавказских степях «он встречал алан в разных местах в пределах татарского господства. Они оказывали ему радушный прием, уважая в нем его духовный сан». Рубрук выяснил, что вся равнина уже контролировалась татарами, а непокорные жили только в горах. «Из расспросов у своих татарских проводников Рубрук узнал, что аланы, так же, как и лезгины, отстаивали свою независимость от татар и, спускаясь с гор в степи, грабили у татар их стада».

По свидетельству Джувейни и Рашид ад-дина, борьбу с захватчиками на равнине возглавляли предводители черкесов (Тукар), алан-асов (Качир-укулэ) и половцов (Бачман). У них не было постоянного местопребывания - «днем на одном месте, ночью на другом». К ним присоединилось «скопище других беглецов», «бесчинство увеличивалось со дня на день», «смута и беспорядки умножались». Менгу-хан снарядил 200 судов (с сотней воинов на каждом) для поимки Бачмана, скрывавшегося в лесах и на берегу Итиля. Сам же хан вместе с братом Бучеком «шли облавой по обоим берегам реки». Уходя от погони, Бачман скрылся на одном из островов. Но татаро-монголы, воспользовавшись отливом, ворвались на остров, истребили абреков и схватили Бачмана. Позже его собственноручно казнил Бучек. Такая же участь постигла алана Качир-укулэ.

Джувейни и Рашид ад-дин, находившиеся на службе у монголов, тенденциозно подходили к оценке выступлений народов Северного Кавказа. Показательна их характеристика руководителей и участников сопротивления горцев: «воры», «бродяги», «разбойники». В то время как среди населения они пользовались поддержкой. Это вынужден был признать и Рашид ад-дин: повстанцы «во всех городах держали лазутчиков, чтобы они извещали о выезде разного состояния людей». Абреки угоняли скот у завоевателей, убивали угнетателей и предателей. Нападая на караваны, они, по словам Рашид ад-дина, кричали: «У кого нет ничего или есть мало, до тех нам дела нет». Бедняки отходили в сторону, а у остальных отнимались ценности (293, с. 693). Поэтому можно говорить о наличии серьезного социального протеста. Еще одним свидетельством этому служит интересное сообщение китайской хроники «Юань-ши». Крупный аланский князь «Хан-ху-сы по пути домой встретил врагов и погиб в бою». Умирая, «он приказал своей жене Ваймасы во главе войска защищать владение. Ваймасы, одевши шлем и латы, усмирила волнение». Очевидно, рядовое аланское население, оставшееся на равнине, не разделяло сепаратизм князей и нередко с оружием в руках выступало как против татаро-монголов, так и против своих феодалов-соплеменников. Вероятно, нечто подобное отражено и о другом сюжете китайской хроники. Аланский князь Apсалан с сыном А-сан-чжэнем «явился к войску с изъявлением покорности, в то время, когда Монкэ окружил войсками его город». А сан-чжэн «встретил возмутившийся отряд Д-р-гэ, храбро вступил и бои, и погиб».

Всякое мало-мальски и широкое выступление монголы жестоко подавляли. С этой целью враждовавшие между собой джучиды Золотой Орды и хулагиды Ирана на рубеже XIII-XIV вв. объединили свои усилия. В 1301 г. монгольский правитель Ирана Газан-хан истребил многих повстанцев Дагестана, «которые с давних пор, бунтуя и восставая, скрывались в неприступных горах». Крупное восстание вспыхнуло в аланском городе Дедякове. Известие об этом содержится в Воскресенской летописи. «В лето 6785 (1277)» пришли в Орду князь Борис Ростовский с братом Глебом и сыном Михаилом, князь Федор Ярославский. Князья с ханом «Менгутимиром поидоша на войну на ясы, и приступиша рустии князи ко ясскому городу ко славному Дедякову, и взяща его месяца февраля 8». Таким образом, дата падения города известна, но начало восстания точно установить пока не удается.

Из других выступлений горцев Северного Кавказа необходимо упомянуть о восстании черкесов (возможно, и жителей г. Маджары) в 1327 г., во время которого предводитель монгольского войска Хасан, по одним сведениям, был убит, по другим источникам - смертельно ранен.

Татаро-монгольское нашествие нанесло страшный удар по народам Кавказа. Но особенно тяжелыми его последствия оказались для алан. Значительная часть этноса переселилась в Европу, Византию, Грузию, на Дальний Восток. Аланы потеряли равнинные земли - мощную производственную базу. Надолго приостановился процесс развития некоторых сфер жизни общества. Важность наблюдений над этим процессом отметила Е. И. Кушева.

Вынужденное переселение равнинных алан в горы, где их соплеменники оседали и прежде, начиная с середины I тысячелетия, сыграло существенную роль в развитии социальных процессов в ущельях Осетии. Всякого рода влияния, завоевания и т.д. нельзя не только преувеличивать, но и недооценивать. Часто именно внешние воздействия оказывались решающими для судеб народов. Горная Осетия в XIII-XIV вв. представляла собой зону синтеза; можно выделить два его типа: 1) столкновение общинных и феодальных структур; 2) взаимодействие протоклассовых социальных организмов и феодальной социально-экономической системы равнинных алан. Первый тип синтеза характерен, например, для Уалладжира и Туалгома. Одним из главных условий сокращенного, по определению Ф. Энгельса, процесса развития является благоприятное соотношение социальных сил, что предполагает наличие класса или группы, которая становится движущей силой социально-экономических преобразований. Феодальная верхушка и стала тем социальным слоем, который ускорил политические преобразования в горах. Резко возросшая плотность населения в сочетании с ограниченностью природных ресурсов также благоприятствовали имущественному неравенству социальной стратификации.

Дореволюционная историография упрощенно представляла процесс классообразования в Уалладжире: пришельцы - аланы составили господствующий класс, автохтонное население - зависимые сословия. Вахушти отмечал относительно Туалгома рубежа XVII-XVIII вв.: «и теперь знатнейшие из них называются осами, а прочих называют двалами». В другом месте он вновь повторяет: «А род двальцев считается низшим». Нам представляется ошибочным проводить абсолютную связь между социальной стратификацией и этнической принадлежностью того или иного лица. Во-первых, нельзя противопоставлять двала осу, ибо в XVII в. двал и есть осетин. Во-вторых, хотя верхи равнинной Алании, оттесненные в горы кочевниками, ускорили социальные преобразования в горах Осетии и составили значительную часть привилегированного слоя, у нас нет гарантий, что только ими ограничивался господствующий класс. В число эксплуататоров вполне могли попасть и потомки местной родоплеменной знати.

Вообще, само наличие феодальной аристократии в средневековом Уалладжире является предметом дискуссии на протяжении двух веков. Многие дореволюционные исследователи отрицали наличие здесь антагонистических классов. Иную точку зрения, обобщая взгляды части исследователей, отстаивает советский этнограф В. П. Кобычев. Феодализм «пустил корни в осетинском обществе» еще в аланский период. Однако позднее, после татаро-монгольского нашествия, произошел частичный сдвиг в сторону архаизации общественных отношений. К рубежу XVIII-XIX вв. жители верховьев Ардона, алагирцы и куртатинцы «пребывали в «народоправстве» и управлялись выборными старшинами-алдарами». По мнению В. П. Кобычева, аналогичная картина в позднем средневековье на Северном Кавказе наблюдалась практически повсеместно.

С методологической точки фения возможность регрессивных процессов в эволюции того или иного социального организма не вызывает сомнений. Ф.Энгельс отмечал по этому поводу: «Итак, точное представление о вселенной, о ее развитии и развитии человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть получено только диалектическим путем, при постоянном внимании к общему взаимодействию между возникновением и исчезновением, между прогрессивными изменениями и изменениями регрессивными». «Представлять себе всемирную историю, идущую гладко и аккуратно вперед, недиалектично, ненаучно, теоретически неверно»,- подчеркивал В. И. Ленин.

Однако в нашем конкретном случае фактическая основа концепции «регресса» довольна шатка. Никто четко не доказал, что в Алагирском ущелье, во-первых, в X-XII вв. сложились феодальные отношения; а во-вторых, что на рубеже XVIII-XIX вв. они не прослеживаются. С отношениями власти и властвования всегда связан вопрос: кто над кем и в чьих интересах осуществляет власть. Конкретного ответа на данный вопрос в существующей литературе об Алагирском ущелье домонгольского времени нет. Вряд ли правомочно общественный строй Уалладжира и Туалгома в ту эпоху характеризовать как феодальный; для подобных утверждений нет веских аргументов. Отсутствие данных о существовании в домонгольском Уалладжире вотчин и монопольной собственности привилегированных слоев не позволяет говорить о рентном способе эксплуатации непосредственных производителей, ибо рента, по К. Марксу, всегда связана с отчуждением в пользу собственника прибавочного продукта в любом объеме. В земельной ренте выделяются три признака. Во-первых, это доход только собственника угодий. Во-вторых, его источник - прибавочный труд, а материальная основа - продукт труда в физическом или стоимостном выражении. В-третьих, доход должен присваиваться без нарушений условий существования и функционирования всех лиц, охваченных рентными отношениями. Исходя из этого, нельзя признать наличие ренты в Уалладжире в домонгольский период. Эксплуатация населения Алагирского ущелья в X-XIII вв. осуществлялась, скорее всего, в форме дани.

Некоторые сведения об общественном строе Уалладжира и Туалгома содержатся в письменных источниках, в частности в хронике «Памятник эриставов» (ПЭ), созданной между 1405/6-1410 гг. в Ларгвисском монастыре Григолом Бандасдзе. Рукопись хроники состоит из 10 пергаментных листов и делится на две части. Первая часть (л. 1-2) явно фольклорного характера, но вторая, касающаяся событий XIII-XIV вв., представляет собой ценный исторический источник. По мнению Д. В. Гвритишвили, ПЭ возник в результате желания ксанских эриставов написать историю своего рода. Непосредственным заказчиком, на наш взгляд, являлся эристав Виршел Ш. Иной точки зрения придерживается С. С. Какабадзе, полагая, что ПЭ составлен, вероятно, по заказу какого-то лица, но не специально для членов рода эриставов. К такому выводу он пришел, обратив внимание на следующий фрагмент; «О делах же эриставов Иоане как (мне) сказать (тебе)». Такое выражение, отмечает С. С. Какабадзе, врядли имело основание, если бы оно адресовалось сыну Иоане Виршелу III. Но такой аргумент представляется малоубедительным. Исполнитель заказа вполне мог так обратиться к Виршелу III, ибо сын лучше знал деяния отца. Учитывая наличие в хронике многочисленных эпитетов превосходных степеней по отношению к эриставам и изображении «всенародной любви» к ним, автор данной работы склоняется к мнению, что возникновение ПЭ связано с инициативой Виршела III.

В первой части ПЭ повествуется о появлении наследников Сидамона в верховьях р. Ксани. Согласно хронике, из-за междоусобиц «в стране Осетской» трое царевичей, потомков Сидамона-Ростом, Бибила, и Цитлосан «с 70 добрыми рабами» через Заки пришли «в страну Двалетскую». Двалы, взяв с них присягу, что царевичи не будут домогаться господствующего положения, выделили им место и назвали Бибилурами. Бибилури стали «строить себе крепости и дома огромные, подобных которым не было в стране Двалетской». Двалы, заподозрив их в стремлении возвыситься над коренным населением, изгнали братьев из своей страны и те со свитой перебрались в Цхрадзмисхевское ущелье. «В то время цхрадзмисхевцы сражались с крепостью Груиси пять месяцев». Ростом и его дружина включились в сражение, проявив себя отважными воинами, способными организовать успешную борьбу с неприятелем. Это определило дальнейшую судьбу Ростома - по желанию местных жителей он стал эриставом.

Исследователи неоднократно пытались дать историческую интерпретацию приведенных фрагментов. В частности, на основе анализа первой части ПЭ определить время возникновения династии эриставов - Сидамонов. Ю. Клапрот, В. Б. Пфаф, М Джанашвили и Е.Г. Пчелина относили это событие ко времени правления византийского императора Юстиниана; причем Ю. Клапрот и Е. Г. Пчелина уточнили: Ростом был назначен эриставом - по Ю. Клапроту, в 570 г., по Е. Г. Пчелиной,- в 574 г. Итак, первого царя, названного в ПЭ Иствиниани, перечисленные исследователи отождествляли с императором Юстинианом. Но с этим трудно согласиться, ибо, как подчеркивает С. С. Какабадзе, нет данных о столь активном и мелочном вмешательстве Византии во внутренние дела незначительной провинции. Критический разбор сведений первой части ПЭ позволил С. С. Какабадзе установить хронологическую последовательность трех царствующих особ, упомянутых в памятнике: какой-то Иствиниане, Давид I (876-881 гг.) и Адарнасе II (888-923 гг.). Хроника, таким образом, отсчет династии ксанских эриставов начинает с IX в. Но и эта дата вызывает сомнения. По варианту предания, записанному в 1799 г. И. Багратиони, «в 1235 г. во время смут при царице Русудан из Нарского хеви Осетинского царства пришли предки современных эриставов Бибила и Рати». По убеждению специалистов, это довольно путаная версия позднего и, по крайней мере, частично, книжного происхождения.

После первой части ПЭ следует промежуток в 26 царствований; вторая часть начинается с описания событий конца XIII в. Большой разрыв между частями хроники свидетельствует, очевидно, что Сидамонта появились в Ксани во второй половине XIII в. Своеобразное «введение» к памятнику понадобилось для идеологического обоснования законности привилегий эриставов, дарованных царем - по хронике: Иствиниане пожаловал Ростому 7 ущелий «и всех азнауров, живших там, и назвал (его) эриставом цхразмис-хевским. И облачил (его царь) в одеяние, в которое тогда был облачен царь, и надел перстень, серьгу и пояс свой, (пожаловал ему) оружие и (одетого) в броню коня, знамя и копье». Данный сюжет несет определенную социальную нагрузку. Таким способом Григол Бандасдзе связывал династию ксанских эриставов-Сидамонов с византийскими императорами. Прием этот не нов. Джуаншер в описании событий V в. поместил сообщение о том, как «послы кесаря» передали Вахтангу Горгасалу дары - «крест и венец, одеяние, а также слова: Как только сойдемся, отдам тебе крепость Тухариси и пределы Картли». Согласно Агафию Миринейскому, Цатэ, царь лазов, в 555 г. получил «царское достоинство и свои инсигнии от римского императора по старому обычаю. Этими инсигниями являлись золотая корона, усеянная драгоценными камнями, и хитон, шитый золотом, спускающийся до пят, пурпурные сапоги и митра, равным образом украшенная золотом и ценными камнями».

Фрагмент хроники о пребывании Бибилури в Туалгоме стал объектом специального изучения Е. Г. Пчелиной, обоснованно увидевшей в нем неудачную попытку «закрепления феодальных отношений». С этим процессом Е. Г. Пчелина связывала недостроенную крепость. Зылды мӕшыг в Урстуалта - области, расположенной на обоих склонах Главного Кавказского хребта - Магран Двалети грузинских источников. Крепость, относимая специалистами к т.н. «циклопическим сооружениям», находится в истоках р. Б. Лиахвы на сравнительно ровном плато. Высота стен достигает 3-х м, толщина стен у входа - 2,8 м. Стены не имеют следов позднейших перестроек или переделок, но в двух местах видны «следы искусственного разрушения». С юго-восточной стороны заграждение на протяжении нескольких метром разворочено «и имеет вид обвала, сброса камней вниз, что можно было сделать только при помощи рычагов». В северо-западной части стена в двух местах «совершенно разобрана», а между ними «стоит кусок ее совершенно целый». По предположению Е. Г. Пчелиной, крепость начали строить «по какой-то внезапно появившейся нужде в укреплении в совершенно недоступном месте. Причина этой внезапности исчезла, Зылды Мӕшыг брошена недостроенной и, утратив свое прямое назначение, перестала существовать дня двалетцев».

Судя по фольклорным памятникам и хронике ксанских эриставов, в Туалгоме в XIII в. феодальные отношения еще не утвердились. Попытки Бибилури добиться господствующего положения не увенчались успехом; они были изгнаны из Двалетии. Но в XIV в. источники отмечают здесь владельцев Сунгу и Амсаджана. Так, ПЭ описывает поход Виршела III в аул Мна Трусовского ущелья: «И была битва жестокая, ибо люди те были ловкими воинами, храбрыми и богатырями, и полностью в доспехах. И было (пущено) множество стрел, подобно дождю частому, и (брошено) множество камней, подобно граду, и скатываемых (камней) в неисчислимом множестве. Тогда были убиты от большого числа стрел главы и богатыри их: Сунгу, Пареджан, Амсаджан, Багатар и многие другие».

Приведенное сообщение ПЭ относится к концу XIV в. Однако «овский царевич» Фареджан умер в конце XIII в., а его брат Багатар в 1304 г. Возможно создатель хроники объединил несколько разновременных событии. Григол Бандасдзе, пишет с С. Какабадзе, допустил ряд ошибок при определении хронологии событий. Интересно отметить, что ПЭ жестко связывает Фареджана и Багатара с территорией Туалгома. Интересно и другое сообщение - о «храбрых воинах», одетых «полностью в доспехи». Речь идет, по всей вероятности, о княжеской дружине - военной аристократии. О Сунгу и Амсаджане ничего не известно. Правда, можно отметить, что с именем Сунгу созвучно название реки и ущелья в Дигории - Сонгу (ти), возводимое А. Дз. Цагаевой в монг. сонг - «дикий лук». Антропоним Амсаджан состоит из двух элементов. Длительный период составные имена выражали привилегированность социальной верхушки. В этом смысле, очевидно, за именами Амсаджан и Сунгу скрываются какие-то двальские владельцы, тем более, что хроника ставит их в один ряд с «овсскими царевичами» Фареджаном и Багатаром. Сунгу и Амсаджан, вероятно, генетически связаны с аристократией равнинных алан, оттесненных в горы татаро-монголами.
Автор: Humarty   

Популярное

Поиск

Опрос

Через поисковую систему
По ссылке
По совету знакомых
Через каталог
Другое



Календарь
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Архив
Сентябрь 2015 (3)
Август 2015 (2)
Июль 2015 (7)
Июнь 2015 (10)
Май 2015 (9)
Апрель 2015 (4)

Реклама