Резкое отличие осетинского языка от языков других народов Северного Кавказа породило на первых парах самые различные теории происхождения носителей этого языка. Гюльденштедт, например, путешествовавший по Кавказу в 1770 и 1773 годах, придерживался точки зрения о половецком происхождении осетин. Основываясь на сходстве некоторых осетинских имен с половецкими, он считал осетин остатками половцев, бежавших, якобы, после поражения в войне с русскими в 1110 году на Дону в горы Кавказа. Это мнение не имело под собой никакого научного обоснования и, естественно, не получило дальнейшего развития.

Гакстгаузен, не отрицая идентичности алан и осетин, в те же время утверждал, что осетины происходят от готских и других германских племен, разбитых гуннами и укрывшихся в горах Кавказа. По его мнению, готы, укрывшиеся в горах Кавказа, подчинили себе «первоначальных кавказских жителей, осетинов и аланов», заимствовали их язык и образовали вместе с ними новый народ.

Теория германского происхождения осетин, выдвинутая Гакстгаузеном, базировалась на сходстве некоторых осетинских слов с немецкими, что объясняется принадлежностью обоих языков к индоевропейским, а также на сходстве ряда предметов домашнего обихода и некоторых осетинских обычаев с древнегерманскими. Эти факторы, не являющиеся этническими показателями, не могли, конечно, служить доказательством германского происхождения осетин. Однако рецидивы этой теории проявлялись и в более позднее время, например у К. Гана и ряда фашистских историков.

Кроме этих точек зрения в исторической науке высказывались и другие предположения, причем осетин пытались связать даже с... этрусками. Подобные концепции, не имевшие под собой реальной почвы, не могли, естественно, научно обосновать происхождение осетинского народа и не им суждено было определить направление изучения этого вопроса.

В начале прошлого столетия в исторической науке было выдвинуто положение о генетической связи осетин с аланами одним из крупнейших ираноязычных племен юго-востока нашей страны, которое с I в. н.э. как античные, так и средневековые историки и географы, прочно локализуют на Северном Кавказе. В существующей научной литературе появление в свет этой концепции связывается с именем известного немецкого кавказоведа первой половины XIX века Ю. Клапрота. Однако Клапроту отнюдь не принадлежит приоритет в установлении генетической связи осетин с аланами. Между тем, точка зрения, считающая Клалрота пионером в деле изучения осетино-аланских связей, которая, по всей вероятности, берет свое начало от В. Ф. Миллера, получила широкое распространение среди исследователей, занимающихся этой проблемой.

Действительно, в 1812-1814 гг. Клапрот опубликовал в Германии два тома своих «Путешествий на Кавказ и в Грузию, совершенных в 1807-1808 гг.», где говорилось о генетической связи ираноязычных осетин с аланами и сарматами. А в 1822 г. в Париже отдельной брошюрой вышла его же статья, содержавшая в расширенном виде выдвинутые им доказательства идентичности осетин и алан. Именно эта работа Клапрота и получила широкую известность в научном мире и стала рассматриваться как доказательство его приоритета в этой области.

В современном каркасном строительстве уже не возможно обходиться без металлопроката. Благодаря металлопрокату наши "вчерашние" пределы, в строительной отрасли, выведены на недосигаемые, в прошлом, высоты.

Между тем, еще до появления этих работ Клапрота, в Петербурге в 1802 г. на французском языке вышла в свет «Начальная история народов России», автором которой был польский ученый и путешественник Я. Потоцкий. Потоцкий, бывший почетным членом Российской Академии наук, занимался древней историей славянских и других народов России и в связи с этим скифской проблемой. В конце XVIII в. Потоцкий совершил поездку на Северный Кавказ, посетив при этом и Осетию. Результатом этой поездки и явилась вышеупомянутая работа, в которой содержалась специальная глава, посвященная вопросам происхождения осетин.

На основании относительной многочисленности осетин и отсутствия упоминания имени осетин в трудах историков Византийской империи, Потоцкий пришел; к заключению, что в средневековье осетины должны были быть известны под каким-то другим именем. Потоцкий обратил также внимание на близость осетинского языка, как к древним, так и современным ему иранским языкам. Наряду с этим, он писал, что осетины не всегда обитали на Кавказе, постепенно продвинувшись в этот район с берегов Дона. В этой связи Потоцкий приводил сообщения Диодора Сицилийского о том, что «скифы (саки-сколоты) имели в Сарматии колонию мидян» и что еще Плиний встречал на берегах Танаиса потомков этих мидийцев Сарматии», а Птолемей встречал там же народ, который он называл осилами. Все эти данные впоследствии приводил и Клапрот, как одно из доказательств идентичности осетин с аланами.

Исходя из вышеприведенных сведений, Потоцкий заключал, что осетины говорят на «мидийском диалекте». Само название осетин ир (ирон) и название страны он сопоставлял с названиями Мидии и мидян, приводя в качестве одного из аргументов сообщение Геродота о том, что «в старину мидяне назывались арианами». По его мнению, все эти сведения касаются современных осетин, что вызывает необходимость выяснения, как назывался этот народ в средние века. Поскольку осетины под этим именем никогда не упоминались византийцами, то их следует искать под другим именем, потому что «существуя до и после, они должны были также существовать во времена средневековья». Как известно, на территории современной Осетии в средневековье находилось государство и столица алан. Из множества фактических данных, свидетельствующих об этом, наиболее убедительным Потоцкий считал сообщение Константина Порфирородного, помещавшего Аланию «рядом со сванами». Касаясь имени ясов, упоминаемых Нестором - летописцем вместе с касогами во время присоединения Мстиславом Владимировичем Тьмуторокани, Потоцкий пишет, что этих ясов западноевропейские миссионеры называют асами, к тому же они отождествляют их с аланами. Конечные выводы польского ученого сводятся к тому, что осетины рассматриваются им как ветвь алан-ясов (асов), продвинувшихся на Кавказ, как потомки осилов Птолемея и «сарматов-мидян» Диодора Сицилийского и Плиния.

Глава, касающаяся вопроса происхождения осетин, впоследствии вошла в двухтомный труд Потоцкого «Путешествие в астраханские степи и на Кавказ», который был опубликован в Париже в 1829 г. уже после смерти автора, по инициативе Клапрота и под его редакцией. Это сочинение Потоцкого обратило на себя внимание научных кругов, в то время как его «Начальная история народов России» оказалась почти забытой. (Единственным исключением в историографии первой половины XIX века является, кажется, В. де Сен-Мартен, упоминающий эту работу в своем труде об аланах). И не последнюю роль в этом отношении сыграл, надо думать, Клапрот.

Весьма показательно, что в своих (Примечаниях к этой работе, в особенности там, где говорилось о генетической связи осетин с аланами-ясами, Клапрот неоднократно подчеркивает, что эту же мысль он высказывал в своей работе 1822 г., полностью умалчивая при этом о работе Потоцкого 1802 года. Вряд ли это было сделано случайно. Во всяком случае, знакомство Клапрота с предшествующей ему работой Потоцкого не подлежит никакому сомнению.

Выдвинутая Потоцким теория аланского происхождения осетин страдала как в целом, так и в частных вопросах, серьезными недостатками. Так, он отождествлял сарматов и мидян, считая их прямыми предками осетин, в то время как сарматы и мидяне представляли собой вполне самостоятельные этнические группы внутри обширного ираноязычного мира. Предполагая переселение предков осетин с берегов Дона на Кавказ, Потоцкий относил его, чуть ли не к десятому веку н.э., утверждая, что до этого территория современной Северной Осетии была якобы населена мисимианами. Между тем, даже сведения византийского историка Агафия, писавшего в VI в., согласно которому мисимианы локализуются к северу и северо-востоку от апсилийцев по верхнему течению реки Кодора, непосредственно соприкасаясь с аланами, полностью опровергают это утверждение. Однако, учитывая уровень развития исторической науки того времени, эти и другие недостатки не могут, безусловно, снизить значение выдвинутой Потоцким концепции, надолго определившей направление, по которому шло решение вопросов этногенеза осетин.

Клапрот, выступивший после Потоцкого, также отождествлял в вышеупомянутых работах осетин с средневековыми аланами-ясами, исходя, как и Потоцкий, из их сармато-мидийского происхождения. Не внеся в этот вопрос ничего принципиально нового по сравнению с Потоцким, Клапрот, в то же время сделал ряд ценных и интересных замечаний по частным проблемам древней и средневековой истории алан-осетин. Сюда относятся, в частности, анализ грузинских источников о появлении на Северном Кавказе осетин (овсов), разбор сведений Константина Порфирородного, локализация Дедякова древнерусских летописей и ряд других.

К концепции Потоцкого и Клапрота в основном примыкал и Дюбуа де Монтере, посвятивший этнической истории осетин специальную главу в IV томе своего «Путешествия на Кавказ». Монтере рассматривал «алан, асов и иронов-осов» как родственные между собой племена, тремя разновременными волнами переселившиеся на Кавказ».

После Потоцкого и Клапрота вопросы этногенеза осетин в ряде своих работ затрагивал В. де Сен-Мартен. Сен-Мартен связывал появление осетин на Северном Кавказе со скифским вторжением в Закавказье в VII в. до н. э., видя отражение этого события в сообщении грузинских источников о нашествии «хазаров». Подобно своим предшественникам, он отождествлял последних со скифами.

Относя осетин к ираноязычным народам, Сен-Мартен рассматривал их как поселенцев, внедрившихся в среду древнего населения Кавказа, которое по отношению к осетинам «может рассматриваться как аборигенное». Вместе с тем, он категорически утверждал, что аланы не являются тем же народом, что и кавказские асы, считая, что в определенную эпоху «аланы покорили страну асов, вследствие чего соседние народы стали обозначать покоренный народ именем победителей. Однако обе народности не перестали быть различными с этнографической точки зрения, потому что сила оружия постепенно сблизила их между собой». Отождествляя осетин с плиниевыми исседонами, Сен-Мартен видел в этом одно из доказательств этнического отличия алан и асов.

Верно подметив наличие двух волн ираноязычной миграции на Северный Кавказ, Сен-Мартен не смог, однако дать этому фактору правильного объяснения. Вместо того, чтобы признать в аланах вторую волну ираноязычной миграции, Сен-Мартен вообще поставил под сомнение идентичность асов-ясов-осов и алан и фактически отрицал генетическую связь осетин с аланами. При этом, те данные, которыми он пытался сколько-нибудь убедительно доказать этническое отличие асов и алан, при ближайшем рассмотрении не выдерживают никакой критики. Это, в частности, относится к выдвинутому им положению о собирательном характере этнонима «аланы» и соотношению этнонимов аланы и асы.

Насколько выдвинутая Сен-Мартеном концепция об отличии алан от асов не соответствовала действительности, видно из того, что Сен-Мартен сам признавал родство между ними, вытекавшее «из общности происхождения, обладания общим именем асов, сходства языка и физического типа...». Хотя в целом решение Сен-Мартеном вопроса этногенеза осетин не может быть признано удовлетворительным, однако его работы по истории алан имели определенное значение для древней истории осетин и явились в тех условиях шагом вперед.

Из числа других авторов первой половины XIX века следует упомянуть и П. И. Шафарика, который в своей фундаментальной работе о древних славянах коснулся также вопроса происхождения осетин. Шафарик полностью отождествлял осетин с аланами, рассматривая последних в тесной связи с языгами и роксоланами.

В начале 70-х годов XIX века в печати (появляются работы доктора В. Б. Пфаффа, касающиеся древней истории Осетии. В таких трудах, как «Материалы для древней истории осетин», «Народное право осетин», «Этнологические исследования об осетинах» и ряде других впервые на русском языке появились собранные и систематизированные более или менее в полном виде исторические сведения об осетинах. Однако подход Пфаффа к решению проблемных вопросов истории Осетии вряд ли можно назвать научным. В своем объяснении вопросов этногенеза осетин и времени появления их на Кавказе, а также вопросов социальной и политической жизни древней Осетии, Пфафф выдвигал самые разнообразные гипотезы, не особенно заботясь об их обосновании историческими данными. Несмотря на эти недостатки, работы Пфаффа, в которых был собран почти весь доступный ему материал, имели определенное значение в повышении интереса к изучению далекого прошлого осетинского народа.

Наиболее ярко метод исследования Пфаффа проявляется в решении им вопроса этногенеза осетин. По его мнению, «осетины, по своему происхождению иранцы и принадлежат к той ветви мидо-персидского племени, которая в Европе известна под названием сарматов». Этот свой вывод Пфафф обосновывает этимологией названий крупнейших южнорусских рек, которые объясняются из осетинского языка, самоназванием осетин «ирон», наличием в осетинском языке индоевропейских слов, некоторыми «арийскими», якобы, обычаями и, наконец, наружностью осетин.

Вывод Пфаффа о прямой генетической связи осетин с древними сарматами вполне обоснован. Однако тут же Пфафф утверждает, что «осетины никогда не были чистыми сарматами, - они уже в глубочайшей древности перемешались со многими другими племенами, прежде и раньше всего с каким-то семантическим племенем» и что «в этнологическом отношении осетины представляют странную и поэтому в высшей степени интересную смесь еврейских и мидо-персидских элементов, с заимствованиями от других народностей, с которыми они в продолжение своей многовековой истории бывали в соприкосновении».

Утверждение Пфаффа о смешении осетин-иранцев с семитами около XV в. до н.э. не подтверждается абсолютно никакими историческими данными. Более того, некоторые обычаи, встречающиеся у осетин, которые Пфафф считает чисто семитическими, например, левиратский брак, номлус - nominalis uxor и т. д, присущи не какому-нибудь отдельному народу, а встречаются у самых различных этнических групп на определенной ступени общественного развития.

Пфафф отождествляет легендарных нартов осетинских сказаний с (воинственным народом мардов, живших, по данным древних авторов, на южном берегу Каспийского моря и в горах Эльбурса. По его мнению, эти марды (нарты-осетины) «могли перенести название Эльбрус на высочайшую вершину Кавказа, около которой они, вероятно, впервые поселились.

Выдвинутое Пфаффом положение о возможности перенесения имени Эльбрус на Кавказ заслуживает внимания, однако идентичность нартов осетинских сказаний и мардов древних авторов весьма проблематична. Пфафф значительно расширяет круг ираноязычных предков осетин и пишет, что предки последних «принадлежали к великой семье народов, населявшей вместе с некоторыми семитическими племенами, Иранское плоскогорье и, вероятно, называвшие себя общим именем или Ирон, или Ары (арии Геродота)».

Мы видим, таким образом, что конкретный анализ проблемы этногенеза осетин подменяется у Пфаффа общими рассуждениями о их ираноязычных предках и совершенно фантастическим тезисом о смешении иранцев-осетин с семитами в XV в. до н.э.

В вопросе о взаимоотношении алан и осетин Пфафф придерживается той точки зрения, что около рубежа н.э. приходят в движение кочевые народы, населявшие Туранскую низменность и часть среднеазиатского плоскогорья. В числе первых в Европу пришли аланы - «потомки той ветви древних массагетов, которые уже во время Кира обитали в степях, на восточном берегу Каспийского моря». Аланы вторглись на Северный Кавказ, где тогда уже обитала «другая ветвь громадного мидо-персидского племени, известная здесь под названием осов или нартов. Так как осы говорили на том же языке и, вероятно, придерживались, вследствие общего происхождения, тех же обычаев, как и аланы, то последние легко с ними могли смешаться и составить один народ».

Как видно, Пфафф, в противовес Сен-Мартену, не противопоставляет друг другу алан и осов и правильно отмечает наличие двух волн ираноязычных племен на Северном Кавказе. Однако ценность работы Пфаффа в значительной мере снижалась не подтвержденными фактическими материалами, произвольными построениями. Несмотря на слабость методологических установок и недостаток источниковедческой базы, работы Пфаффа еще долго оказывали влияние на последующих исследователей.

О внимании к проблемам этногенеза осетин также со стороны передовой грузинской общественности того времени можно судить по статье Ильи Чавчавадзе об этнической принадлежности осетин, опубликованной в 13 номере газеты «Иверия». В этой статье И. Чавчавадзе, разбирая существующие теории по этому вопросу, защищал теорию сарматского происхождения осетин.

Большим шагом вперед в деле изучения происхождения осетин явились работы В. Миллера. «Осетинские этюды» В. Миллера, одного из крупнейших представителей русской науки конца XIX и начала XX вв., принесшие мировую известность этому исследователю, явились крупным вкладом в осетиноведение. В III-ей части «Осетинских этюдов» рассмотрены вопросы древней и средневековой истории алан. Миллер привел решающие доказательства, подтверждающие, что имя кавказских алан распространялось на предков осетин, доказав тем самым генетическую связь этих двух народов. В вопросе о времени поселения предков осетин на Северном Кавказе, Миллер, исходя из лингвистических и исторических данных, считал твердо установленным, что «предки осетин входили в состав тех иранских кочевых племен, которые были известны за многие столетия до н.э. под именем сарматов и отчасти скифов и занимали припонтийские и приазовские степи на протяжении от нижнего Дуная до Волги и Урала». В другом месте он писал, что осетинская народность является последним остатком большого иранского племени, которое было известно в средневековье под именем алан, а в классическую древность под именем сарматов и понтиийких скифов. Время появления предков осетин в причерноморских и приазовских степях Миллер относил, по меньшей мере, ко времени X в. до н. э. Указывая на генетическую связь алан с сарматами и скифами, он в то же время высказывал предположение о возможности сближения с ними массагетов. Это положение Миллера подтвердилось последующими исследованиями. Миллера можно упрекнуть лишь в том, что он уделял мало внимания социально-экономическим вопросам, решая те или иные этногенетические вопросы.

Кроме «Осетинских этюдов», В. Ф. Миллеру принадлежит также большое количество работ, посвященных самым различным вопросам древней истории осетин. Круг его интересов был чрезвычайно разнообразен. Кроме чисто языковедческих проблем, В. Ф. Миллер интересовался нартским эпосом, религиозными верованиями осетин, их бытом и этнографией.

Несмотря на большие заслуги, принадлежащие В. Миллеру в деле установления генетической связи осетин с аланами, не со всеми его положениями можно согласиться. Критический разбор этих положений тем более необходим, что они получили широкое распространение среди исследователей. Их разбор мы производим в соответствующих разделах работы.

Много сделал по истории алан и другой русский ученый Ю. Кулаковский. Его труд «Аланы по сведениям классических и византийских писателей» надолго стал, наряду с «Осетинскими этюдами» В. Миллера, настольной книгой осетиноведов-историков. Собранные Кулаковским материалы показывают политическую историю алан, начиная со времени появления этнонима алан в письменных источниках вплоть до периода татаро-монгольских нашествий» а также их отношение к скифам и сарматам. В своей работе русский ученый руководствовался тем, что «аланы принимали участие в событиях эпохи переселения народов и также имели свою историю в жизни южнорусских степей. В специальных исследованиях немецких ученых по истории переселения народов аланам уделяется вообще очень мало внимания. Нам, русским, естественно отнестись к ним иначе, так как судьбы алан составляют часть до-русской, если можно так выразиться, истории нашей родины». Перу Ю. А. Кулаковского принадлежит также интересное исследование, посвященное истории проникновения христианства из Византии к аланам Северного Кавказа.

Что касается вопроса происхождения осетин, то он Ю. А. Кулаковским специально не ставился. Исследователь ограничился лишь указанием на то, что «осетины, потомки и остаток древних алан».

Из числа зарубежных исследователей конца XIX в., интересовавшихся вопросом происхождения осетин, следует назвать в первую очередь К. Мюлленхоффа, работы которого имели большое значение для доказательства ираноязычности скифов и сарматов. Мюлленхофф рассматривал осетин как потомков древних сарматов, связующим звеном между которыми он называл алан.

Ряд частных замечаний по данной проблеме мы находим и у Моргана, однако он не вносит что-либо новое по сравнению со своими предшественниками.

На XI археологическом съезде с интересным докладом об ясах-аланах выступил В. И. Ламанский. По мнению Ламанского, этноним «ясы» - несомненно, русская форма слова асы, имени алан». Вопрос о происхождении алан Ламанский решает в тесной генетической связи с сарматами и скифами. Он пишет, что во II-ом в. до н.э. скифов в Южной России сменили родственные им сарматы. «Значительная часть скифов несомненно слилась с соплеменными им capматами, которые собственно утвердили вместо скифской свою династию». С постепенным появлением с IV в. в Южной России тюркских племен, как и при господстве готов, скифская и сарматская народности продолжали существовать. Остатки скифов и сарматов «мало-помалу слились в одну народность - аланскую, которая сохранилась и по выделении из себя те слабых масс, удалившихся далеко на запад с готами (в Галлию, Испанию), вероятно также, хотя и не в таком числе, - с гуннами Аттилы и с аварами. Во всяком случае, в XI-XIV вв. и в половецкое господство и по покорении прежних половецких степей татарами, история находит аланов, или по-русски ясов, - в Южной России и потом вместе с половцами в Молдавии и далее на запад - в Венгрии».

После выхода в свет работ В. Миллера и Ю. Кулаковского интерес к истории алан значительно усиливается как у нас, так и за рубежом. Повышение интереса к истории алан объясняется, с другой стороны, и усилившимися в это время поисками немецких буржуазных ученых «прародины» германцев в Центральной Азии, что не могло не сталкивать их с фактами о пребывании алан в Средней Азии. К тому же ряд немецких буржуазных историков, не относя прямо алан к германцам, упорно называют их народом индогерманского (этот термин употребляется иногда в смысле «индоевропейский») происхождения, что также не могло ее стимулировать изучение истории алан. В начале XX века появляется целый ряд работ немецких историков, посвященных как частным вопросам истории алан, так и проблеме этногенеза осетин в целом. Сюда относятся, в первую очередь, статьи Е. Тойблера, шведского исследователя Э. Шарпеньтье, Р. Блайхштайнера и других.

Э. Шарпентье рассматривал проблему этногенеза осетин в тесной связи с так называемым «тохарским» завоеванием Греко-Бактрии во II в. до н.э.

Исходя из фонетической близости этнонимов, Шарпентье связывал осов (осетин) с асиями-асианами античных авторов, которых, в свою очередь, он идентифицировал с усунями китайских хроник. Кроме фонетической близости этнонимов, шведский ученый придавал большое значение, внешнему облику осетин, находя в нем те черты, о которых сообщали Аммиан Марцеллин у алан и китайские источники об усунях. Хотя Шарпентье не отрицает родства осетин с аланами, однако при этом, следуя за Сен-Мартеном, он считает, что нельзя считать осетин их прямыми потомками. По его мнению, осетины представляли собой самостоятельную часть большого аланского народа, которая из Трансоксианы или Согдианы через южное побережье Каспийского моря проникла в неприступные места внутреннего Кавказа, а «собственно аланы» через киргизские степи и Волгу пришли на Кубань и Дон, откуда одна их часть, вместе с гуннами, готами и вандалами двинулась в Европу и Северную Африку, в то время как другая осталась жить на оседлом положении.

Отмечая, что аланы очень рано начинают выступать под именем асов, Шарпентье обращает внимание на упоминание Птолемеем в устьях Дона осилов, асиотов, асеев, живших в сарматских степях. На этом основании он приходит к заключению, что аланы в средневековье обозначались именем, которое приблизительно звучало как ас или ос и что упоминаемые Птолемеем аланские племена под названием асиотов, асеев и осилов связаны с этим именем.

Отнесение асиотов, асеев и осилов к аланским племенам нам кажется оправданным, хотя и не исключено, что эти этнонимы являются лишь разновидностями одного племенного названия. Но этот факт как раз противоречит положению Шарпентье о соотношении алан и осетин и о пути движения осетин, ибо если допустить, что осетины пришли на Кавказ южным путем, то остается непонятным, каким образом они могли очутиться, например, у устья Танаиса. Для такого допущения нет абсолютно никаких данных.

Концепция Шарпентье в целом является ошибочной. Решая вопрос о происхождении осетин и алан и времени их появления на Северном Кавказе, Шарпентье оперирует только теми историческими данными, которые говорят о генетической связи осетин-алан с асиями-асианами Средней Азии, совершенно игнорируя генетическую связь алан со скифо-сарматскими племенами юга России. Решающим фактором этногенетических процессов Шарпентье считает миграции. Эти методологические ошибки и явились, по нашему мнению, причиной ошибочных выводов шведского ученого.

Блайхштайнер называет осетин потомком сакского (скифского) народа, жившего некогда на Понте, чей язык, как «выяснилось из собственных имен, был предшественником осетинского. Этот народ с I в. н.э. выступает под именем алан, которое восходит к имени ариа, как еще сейчас называют себя восточные осетины». Этимологизируя племенные названия меланхленов (саударатов), дандариев (рекодержцев) и роксолан (светлых алан) из осетинского языка, Блайхштайнер на этом основании включал их в число предков осетин. Вместе с тем он отмечал, что нельзя полностью отождествлять алан с саками, так как «в состав алан вошло некоторое число иноязычных племен, в особенности кавказских...». Этим обстоятельством Блайхштайнер объяснял наличие значительного количества неиндоевропейских слов в осетинском.

Работа австрийского исследователя не претендовала на полный охват всех вопросов, связанных с происхождением осетин. Как отмечает сам автор в заключении, его статья представляет лишь в общих чертах историю «арийского племени, чье имя было известно от Китая до Испании и Северной Африки».

К самому началу XX в. относится и небольшая статья К. Гана, в которой последний вновь поднимал вопрос о германском происхождении осетин. Однако, кроме общих рассуждений, статья не содержала в себе что-либо существенного для доказательства существования такой связи.

Этот период характеризуется также усилившимся вниманием к вопросам происхождения осетин со стороны осетинской интеллигенции.

В. 1903 г. во Владикавказе (соврем. Орджоникидзе) была опубликована книга Ал. Кодзаева «Древние осетины и Осетия». Работа эта носила компилятивный характер. Опираясь в основном на работы В. Ф. Миллера и Ю. Кулаковского, автор придерживался теории иранского происхождения осетин, однако его суждения по данному вопросу довольно расплывчаты. Так, например, ираноязычность осетин он понимал в том смысле, что они являются непосредственными выходцами из Ирана. В работе содержится также ряд ошибочных положений о трактовке исторических фактов, об общественном строе древних осетин, о распространении христианства и ряд других. Однако оценивая работу Ал. Кодзаева в целом, нельзя не отметить, что в условиях царизма обращение к богатому прошлому осетинского народа не могло не будить национальное самосознание народа и стимулировало его к изучению своего прошлого.

Компилятивный характер носит и изданная в 1913 г. во Владикавказе на осетинском языке под псевдонимом Вано «История Осетии». Автор значительно преувеличивает могущество и территорию распространения средневековых алан, идеализируя при этом далекое прошлое Осетии. Сравнение этих двух работ показывает, что их авторы были по своим взглядам довольно близки друг другу.

Вопросы происхождения осетин в ряде своих работ затрагивал известный Грузинский историк конца XIX - начала XX вв. М. Джанашвили. Ему принадлежит и неизданное монографическое исследование, сохранившееся в рукописи. М. Джанашвили обращал внимание на то обстоятельство, что, по сведениям «Картлис Цховреба», осетинский народ с древнейших времен играл заметную роль среди народов Кавказа и оказывал значительное влияние на события, развертывавшиеся на Востоке. Он отмечал также, что для грузин дружба с осетинами всегда оказывалась благоприятной, причем с их помощью грузины не только отражали вторгавшихся врагов, но и совершали походы в такие отдаленные страны, как Мидия и Парфия.

М. Джанашвили твердо придерживается точки зрения об идентичности овсов (осетин) и алан, приведя ряд дополнительных аргументов для подтверждения этого тождества. Рассматривая алан как предков осетин, он отмечал, что аланы первоначально назывались массагетами. Имя массагетов он производил от осетинского слова «мæсыг» - башня, откуда название Массагетия могло «означать страну башенную». В поддержку такого толкования он приводил сообщения «древнего писателя», не указывая при этом, к сожалению, кого именно, о том, что у массагетов якобы была единственная каменная башня, служившая им торговым домом. И в новое время такие исследователи как Форбигер и шведский ученый Лиден также этимологизировали племенное название массагетов, однако эта точка зрения остается пока более или менее вероятным предположением.

Работы М. Джанашвили в значительной мере способствовали углублению интереса к грузинским источникам, содержащим богатый материал по истории древней и средневековой Осетии.

В дореволюционной историографии алан наблюдается и усиление внимания к археологическому материалу для решения этногенетических вопросов. Здесь, в первую очередь, следует отметить капитальный труд П. С. Уваровой «Могильники Северного Кавказа», а также работы А. Спицына, впервые поставившего вопрос об этнической близости населения, оставившего салтовакую культуру бассейна Дона и Донца и осетинских могильников Северного Кавказа. Отождествляя осетин с аланами-ясами, А. Спицын рассматривал последних в тесной генетической связи с предшествующим ираноязычным населением, пытаясь подкрепить это положение и археологическими данными.

Таким образом, дореволюционной историографией алан был заложен фундамент для изучения происхождения осетинского народа. Благодаря, в основном, работам В. Ф. Миллера, решение этногенеза осетин было поставлено на твердую научную основу. Можно без преувеличения сказать, что, несмотря на отдельные сомнения, теория аланского происхождения осетин получила права гражданства и правильно определила путь дальнейших исследований. Конечно, работы В. Ф. Миллера не могли стать последним словом в историографии алан-осетин, однако они с несомненностью выявили генетическую связь осетин с древними ираноязычными народами юга нашей страны и явились крупным вкладом в дело изучения этого вопроса.

Правда, при этом нельзя не отметить, что решение Миллером проблемы этногенеза осетин отличалось определенной односторонностью, заключавшейся в том, что к этому вопросу он подходил лишь в аспекте ираноязычных связей, недооценивая роль местной кавказской среды в сложении осетинского этноса. Однако это обстоятельство ни в коей мере не умаляет заслуг знаменитого ученого. Решение этой важной задачи выпало уже на долю советских ученых.