После победы Великой Октябрьской социалистической революции, в связи с общим расцветом культуры народов нашей страны, усиливается интерес к далекому прошлому нашей страны. Скифо-сарматская проблема вновь выдвигается на одно из первых мест. Интерес к скифо-сарматской проблеме в советской исторической науке определяется не только тем значением, которое имели скифо-сарматские племена в истории народов Средней Азии и Северного Кавказа. Несмотря на то, что во второй половине XIX - начале XX вв. в связи с развитием сравнительного языкознания окончательно возобладала теория ираноязычности скифских племен, идея о скифо-сарматском происхождении восточных славян продолжает бытовать среди части исследователей. В первые годы после революции в советской филологической науке происходит пересмотр вопроса о языковой принадлежности скифов и об исторической преемственности скифо-сарматских племен и восточных славян.

По-новому подошел к решению скифо-славянской проблемы академик А. И. Соболевский. В своем труде «Русско-скифские этюды» автор, поддерживая точку зрения о преобладании среди скифо-сарматских племен ираноязычного элемента и подтверждая ее новыми материалами, вместе с тем видит в славянских языках продукт скрещения двух элементов - скифского (восточно-иранского) и балтийского (летто-литовского). Эту же концепцию с некоторыми изменениями разделяет ныне С. П. Толстов. Ясно, что исследователи, занимавшиеся вопросом этногенеза восточных славян и, в частности, русского народа, с неизбежностью должны были сталкиваться со скифо-сарматской проблемой.

Наряду с этим, в послереволюционные годы продолжается и изучение вопроса этногенеза осетин. Интерес к изучению истории алан определяется не только их ролью в процессе этногенеза осетин, но и тем значением, какое они играли в средневековой истории юго-востока нашей страны. Появляется ряд исследований по истории, археологии, языкознанию, затрагивающих как общие, так и частные вопросы истории алан. В центре внимания, как и раньше, остаются такие вопросы, как появление алан на Северном Кавказе, их связь со скифами и сарматами, отношение алан к другим народам Северного Кавказа и другие. В то же время начинает выясняться и роль такого важного фактора в формировании осетинского этноса, как местная кавказская среда.

Начальный этап в изучении вопросов происхождения осетинского народа связан с именем Н. Я. Марра. Взгляды Н. Я. Марра, в значительной степени способствовавшие распространению социологизаторского схематизма, в определенной море сказались и в тех работах, в которых он касался вопросов происхождения народов. Мы не собираемся здесь вдаваться в оценку всей деятельности Н. Я. Марра. Нам хочется лишь отметить, что присущее ему произвольное конструирование абстрактных умозрительных стадий, сменявших друг друга в результате стадиальных взрывов, вместо изучения конкретной истории отдельных племен и народов, в определенной мере проявлялось и в решении им вопроса этногенеза осетин, хотя именно он впервые обратил серьезное внимание на значение кавказской этнической среды в сложении осетинского этноса.

Н. Я. Марр правильно уловил слабое место в миллеровской теории аланского происхождения осетин, заключавшееся в недооценке последним значения кавказской этнической среды в процессе формирования осетин. В. Ф. Миллер, как известию, писал, что осетины окружены со всех сторон племенами, с которыми они «не имеют ничего общего по языку и происхождению, а именно, кабардинцами, казаками, ингушами и кистами, пшавами и хевсурами, грузинами, имеретинами и горскими татарами (балкарцами)». Утверждение В. Ф. Миллера о том, что осетины не имеют ничего общего по языку и происхождению с другими кавказскими народами, является, конечно, преувеличением. Однако Н. Я. Марр, уделяя большое внимание местной кавказской среде, вместе с тем, по существу, сводил на нет роль иранского этноязыкового элемента в этногенезе осетин.

Касаясь вышеприведенных слов В. Ф. Миллера, Н. Я. Марр в своей работе «Ossetica - Japhetica» писал: «В этой формулировке нас смущает предрешение вопроса и о происхождении осетин, когда пока окончательно решен или считается окончательно решенным лишь вопрос об иранском происхождении осетинского языка. Выражая закономерное сомнение по поводу столь категорического утверждения В. Ф. Миллера, Н. Я. Марр, как видно из текста, не только ставил под вопрос аланское происхождение осетин, но и саму принадлежность осетинского языка к иранской группе. Между тем, для отрицания этих факторов нужны были более серьезные аргументы, чем те, которые приводил Н. Я. Марр, хотя, строго говоря, доказывая то или иное положение, он не особенно утруждал себя обоснованием его фактическими данными. Уделяя основное внимание лингвистическому материалу, интерпретируемому отнюдь не с позиций сравнительно-исторического языкознания, Н. Я. Марр почти не привлекал для решения этногенеза осетин сведений письменных источников.

Уже в своей работе «К истории передвижения яфетических народов с юга на север» Н. Я. Марр решительно утверждал, что за осетинами, собственно иронами, ученые поторопились закрепить название кавказских аланов и что осетин нельзя отождествлять с аланами, так как «алан, как теперь выяснилось, есть одна из форм множественного числа коренного кавказского этнического термина, в основе звучащего ал или, с сохранением спиранта, - хал». Эти сделанные мимоходом замечания в действительности не имеют ничего общего с фактическим положением вещей, ибо как иранский характер термина «алан», восходящего к древнеиранскому ариана, откуда и самоназвание осетин ирон, так и отсутствие этого термина среди коренных кавказских этнических наименований, совершенно очевидны. Принадлежность термина «алан» к коренным кавказским этническим наименованиям была поддержана только рядом последователей Н. Я. Марра (Б. Е. Деген-Ковалевский, Л. А. Мацулевич), отнюдь не являвшихся специалистами в области иберийско-кавказского языкознания.

В той же работе, касаясь, времени появления на Северном Кавказе иронов-осетин, Н. Я. Марр пишет, что он нарочно умолчал об этом вопросе, ибо «они (осетины - Ю. Г.) связываются с аланами, а вопрос об аланах Кавказского хребта тесно связан с судьбой аланов-албанов Закавказья, требующей также особого рассмотрения». Весьма показательно, что, связывая появление алан на Северном Кавказе с историей закавказских албанов, Н. Я. Марр, несмотря на достаточно ясные сведения античных писателей, подтверждающих появление алан на Кавказе из степей Евразии, как бы предрешал их появление с юга. На это вполне определенно указывало, кроме всего прочего, и название его работы - «К истории передвижения яфетических народов с юга на север Кавказа».

Правда, этот вопрос не стал предметом специального исследования ученого. Отметим лишь, что, касаясь яфетидизма еров грузинских источников, Н. Я. Марр пишет, что основа этого имени «не случайно созвучная c национальным названием осетин - ир, что, как ныне в устах лезгин-андиев хириол, так (х)ер'ы или (х)ир'ы, название населения прикурной области, в устах грузин-картвелов, значительно раньше, в историческом для Кавказа времени, реально означало осетин-ариоевропейцев, иронов».

Выдвинутое Н. Я. Марром положение об одном происхождении этнонима эров и самоназвания осетин ир разделяется и В. И. Абаевым, который отрицает какую-либо связь этого термина с древнеиранским ариана. В этой связи необходимо отметить, что в исторической литературе, с другой стороны высказывалась мысль о том, что в основе близости названий «аланы», одного из названий осетин в прошлом, и «албаны», как назывались эры в армянских и западных источниках, лежит нечто большее, чем фонетическая близость. Ю. Клапрот, к примеру, считал, что этнонимы алан и албан были двумя наименованиями «одного и того же народа». После Клапрота к этому вопросу обращались и ряд других исследователей.

Очень любопытно замечание Блайхштайнер а о соотношении этнонимов «аланы» и «албаны». Блайхштайнер пишет, что уже ко времени Помпея северная часть древнего Аррана, к востоку от Иберии, называлась Албанией. Эта страна и ее жители, как известно, были описаны Страбоном. По поводу сообщения Страбона о том, что «ныне над всеми (албанами - Ю. Г.) царствует один царь, а прежде каждый народец с особым наречием имел своего царя; наречий же у них двадцать шесть вследствие отсутствия частных сношений одних с другими», Блайхштайнер говорит:

Трудно согласиться со столь категорическим отождествлением алан Северного Кавказа и албанов, если даже наименование «албан» действительно могло произойти от имени какого-то вторгшегося с севера племени. Учитывая значительное расстояние, лежавшее между двумя народами, видеть в аланах и древних албанах один народ не представляется возможным. Однако, если между аланами (ирами) и албанами (эрами) действительно существовали исторические связи, на что, в первую очередь, указывают армянские источники, которые во многих случаях называют албанов и алан одним именем агванов, то речь, в первую очередь, должна идти о прикаспийских маскутах (массагетах), этнически родственных аланам Северного Кавказа. В этой же связи интересно обратить внимание и на топоним Алони, упоминаемый грузинскими источниками в Кахетии.

Конечно, этот вопрос может быть поставлен пока лишь в самой общей форме. Не претендуя на его решение, можно лишь высказать следующее предположение. В. де Сен-Мартен считал, что название Арана (Ерана) фактически является названием страны ариев, которым обозначалась древняя Албания. По его мнению, это название указывало на степень распространения иранских народов, политически или этнографически, к западу от Каспийского моря. Если в основе наименования Арана (Ерана) действительно лежит название страны ариев, то в таком случае находит свое объяснение фонетическая близость самоназвания осетин ир и имени эров грузинских источников. Как отмечает А. Мейе, народы, говорившие на индоиранских языках, «называли себя одинаково arya и имя Ирана сохраняет доныне это старинное название: род. мн. числа aryanam дал в среднеперсидском множ. числе eran, которое затем стало произноситься iran». Следовательно, как иранцы Северного Кавказа (осетины), так и какая-то часть населения древней Албании называли себя одинаково именем ariyan, по-разному звучавшем в среде различных этноязыковых групп. Поэтому нам кажется, нет оснований непосредственно возводить самоназвание осетин ирон к имени эров (Эрети) и исходя из этого отрицать иранский характер этого термина.

Основные положения предложенной Н. Я. Марром концепции этногенеза осетин сводятся к следующему. Осетины, по его мнению, принадлежат к яфетидам смешанного типа и, несмотря на иранский их язык, являются «одним из видовых представителей кавказских этнографических типов», т. е. принадлежат к коренному населению Кавказа.

Хотя Н. Я. Марр при этом считал, что этническо-лингвистические признаки осетин не доследованы до требуемой глубины, однако он все же счел возможным сделать столь обязывающее заключение, основываясь лишь на общности «многих материальных языковых явлений (фонетика, лексика, особенно в образной части семасиологии) и быта северных иранцев, именно осетин, с северокавказскими и соседящими с юга яфетидами...». Указанные факторы, безусловно, являются важными для определения этнической принадлежности, однако они не объясняют наличия у осетин иранского языка, тогда как именно язык является важнейшим этническим признаком. Н. Я. Марр же так и не объяснил, какие факторы обусловили ираноязычность осетин в отличие от других северокавказских народов.

Правда, касаясь иранизма осетин на севере и курдов на юге, Н. Я. Марр задавал вопрос о том, «имеем ли в этих племенах в составе кавказского населения автохтонов - яфетидов, усвоивших иранский язык той или иной группы, или они чистые ариоевропейцы иранской ветви, натурализовавшиеся в крае с усвоением некоторых языковых и бытовых черт окружающей племенной среды, на севере - яфетической...». К сожалению, эта мысль не получила у Н. Я. Марра дальнейшего развития.

Касаясь деления осетинского языка на иронское и дигорское наречие и туальский говор, Н. Я. Mapp считал, что это обстоятельство находится в некоторой зависимости от первоначального состава той этнической среды, в которую внедрился индоевропейский язык. Названия трех групп «иронская», «дигорская» и «туальская» (югоосетинская), по мнению Н. Я. Марра, говорят о троичности местной до-иранской этнической (подосновы, поскольку «в определяющих эти группы эпитетах мы имеем этнические термины яфетического происхождения...» Однако, называя этнические названия осетин (ирон, дигор и туал) кавказскими по своему происхождению, Н. Я. Марр, с другой стороны, говорит, что осетины-иранцы (ир-он, дигор, туал) с иранским языком являются пришельцами, осевшими «в стране, населенной яфетидами-савярами, т. е. «сави»ями или «ос»ами (в древности - «овс»ами)».

Как явствует из этих отрывков, стремление всюду искать яфетидов приводит Н. Я. Марра к тому, что сначала он называет этнические наименования осетин ирон, дигор и туал принадлежащими по своему происхождению к коренному кавказскому этническому кругу. Однако затем, поскольку для него осетины, несмотря на иранский их язык, являются все же яфетидами, то он, естественно, относит к ним и овсов (осов), и на этом основании уже вынужден отнести ирон, дигор, и туал к иранским. Такая путаница, безусловно, не могла привести к правильному разрешению этой проблемы. Что же касается отнесения Н. Я. Марром осов (овсов) к яфетидам, т. е. до-иранским местным кавказским племенам, то это не опирающееся на источники утверждение опровергается, в частности, показаниями грузинских летописей, которые ясно говорят о их северном происхождении.

Стремление любыми средствами доказать «яфетическое» происхождение осетин, почти полное игнорирование при этом данных письменных источников и сравнительного языкознания, недооценка значения такого важного показателя этнической принадлежности, как язык, отсутствие у Н. Я. Марра объяснения причин и условий появления иранского языка на Кавказе - все это привело к тому, что решение им вопроса происхождения осетинского народа не получило удовлетворительного разрешения.

Отличную от Н. Я. Марра позицию в этом вопросе занимал Ю. В. Готье, считавший осетин остатком «древних сарматов». Обращая внимание на то, что в последних веках до н.э. погребения в Кобани и современных им могильниках как будто начинают беднеть и господствовавшая в предгорьях Центрального Кавказа культура начинает ослабевать, Ю. В. Готье высказывал предположение, что около этого времени прежние жители «уступили место каким-то иным людям. Последние, заимствовав часть культуры и материального инвентаря у своих предшественников, испытали на себе различные новые культурные влияния». В то же время Ю. В. Готье допускал вероятность того, что новые пришельцы «слились со старым населением; тогда легче поддается объяснению преемственная связь между древнейшей бронзовой и железной Кобанью и более молодыми могильниками Осетии». Более детально вопросы этногенеза осетин им не рассматривались.

Ю. В. Готье принадлежит также статья по вопросу об этнической принадлежности носителей салтовской культуры. В этой статье, основываясь на близком сходстве салтовских могильников Дона и Донца с могильниками Северной Осетии, автор доказывал, что «памятники Салтова, тождественные с памятниками Осетии и современные им, должны были принадлежать тем же аланам, осам или ясам». По его мнению, часть сарматов-алан была отброшена к северной окраине сарматской территории в результате нашествия гуннов, разбросавшего обитателей степей Южной России во все стороны. Поэтому, остатки алан в низовьях Дона могли быть «одним из сохранившихся звеньев той рано порванной цепи аланских поселений, которая когда-то, до гуннов, соединяла кавказских алан с донецкими».

Взгляд об аланской принадлежности салтовской культуры, высказанный еще А. Спицыным, разделяется в настоящее время советскими археологами. Утверждению этой точки зрения способствовало и выделение на территории распространения салтово-маяцкой культуры могильников, связанных с протоболгарскими племенами.

Ко второй половине 20-х годов относятся написанные в популярной форме «Очерки по истории Осетии» Г. А. Кокиева. В этой работе автор рассматривает некоторые вопросы этнического расселения осетин, в частности, время заселения ими горных ущелий Центрального Кавказа и южных склонов хребта, а также вопросы соотношения между аланами и осетинами.

В отношении последней проблемы взгляды автора претерпели значительные изменения. Если в упомянутой работе он считал, что этническое наименование алан-асов покрывало собой исключительно предков осетин, то уже в более поздних работах он утверждал, что любое из горских племен, за исключением кабардинцев, имеет все основания, считать себя потомками кавказских алан. Столь серьезный вывод, базировавшийся на довольно ограниченном источниковедческом материале, аргументировался, кроме всего, и явно ошибочным утверждением, что еще в VI в. Прокопий Кесарийский упоминает алан как общий термин для многих северокавказских племен. Исследователи, ссылавшиеся на Прокопия в качестве доказательства собирательного значения этнонима «аланы», как правило, исходили из его сообщения о том, что аланы доходят до Каспийских ворот, относя это к Дербентскому проходу, хотя в действительности Каспийскими воротами византийский историк называл Дарьяльское ущелье.

Г. А. Кокиеву принадлежит также ряд других работ по отдельным вопросам истории Осетии.

В 1925 г. в трудах Закавказской ассоциации появляется этнографический очерк Г. Ф. Чурсина «Осетины». В этой работе автор, не касаясь специально вопроса этногенеза осетин, рассматривает вопросы этнографического быта осетин, в основном южных. Он приводит данные о количестве населения, занятиях, типах поселений и жилища, родовом строе, религиозных представлениях и т. д.

Г. Ф. Чурсину принадлежит также статья о происхождении народов северо-западного Кавказа, в число которых он включает абхазов, адыгов, карачаевцев, балкарцев, и осетин. Отмечая, что они характеризуются удивительной общностью бытовых черт, воззрений и обрядов, Г. Ф. Чурсин эту группу по крайним ее членам называет «абхазо-осетинским яфетическим миром» или, отмечая вхождение в эту группу «и тюркоязычных народов», «абхазо-карачаево-осетинской группой». По его мнению, входящие в состав этой группы тюркоязычные (карачаевцы, балкарцы) и ираноязычные (осетины) народы «бесспорно, составляют одно общее с народами яфетической (в данном случае «иберо-кавказской» - Ю. Г.) системы языка (абхазы, адыги) и поэтому не могут быть отделены от яфетидов...». К сожалению, статья эта не была опубликована полностью, будучи представлена только в тезисах. Это обстоятельство лишает нас возможности судить об обоснованности аргументов, приводимых автором для подтверждения своих взглядов.

В трудах Закавказской ассоциации была опубликована и статья Л. М. Меликсет-Бекова, посвященная вопросам археологического изучения и этнической истории Южной Осетии.

К 20-м годам относится и начало научной деятельности Е. Г. Пчелиной, которой принадлежит ряд работ по истории Осетии. К их числу относятся как работы по археологии и этнографическому изучению осетин, так и по отдельным вопросам средневековой истории алан. В настоящее время ею подготовлена работа под названием «Места расселения северокавказских алан - асов - ясов - осов».

В духе яфетической теории Н. Я. Марра решали проблему этногенеза осетин Б. Е, Деген-Ковалевский и Л. А. Мацулевич. Б. Е. Деген-Ковалевский отрицал, что термин алан является именем какого-либо этнически определенного племени, считая, что основа этого имени имеет целый ряд соответствий в живых языках Кавказа. Этими соответствиями, по его мнению, были «социальный термин северокавказских яфетидов калк со значением «народ», «простонародье», груз. «халхи» - «народ», «люди», этническое наименование ингушей «галгаи» и даже... племенное название армянского народа «хай-к». Основываясь на этих этимологиях, не имеющих ничего общего с действительным положением вещей, Б. Е. Деген-Ковалевский утверждал, что термин алан был «стадиальным термином, которым многие племена, в том числе и на Северном Кавказе, называли себя и своих соплеменников со значением «человек», «люди», «народ» и, следовательно, мог действительно относиться ко многим племенам».

Касаясь алано-осетинской проблемы, Б. Е. Деген-Ковалевский, по существу, ставит под сомнение генетическую связь осетин с аланами. Считая достоянием буржуазной науки точку зрения о том, что осетины, «осы» грузинских летописей, являются остатком алан, автор доказывает, что пристальный и всесторонний анализ источников этого тождества не устанавливает». Однако этот вывод не подкрепляется им привлечением всех относящихся к этому вопросу письменных источников. Единственный источник, на который пытается опереться в данном случае Б. Е. Деген-Ковалевский - это итальянский путешественник XV в. Иосафат Барбаро, сведения которого не только не опровергают идентичность алан и асов, а как раз подкрепляют эту точку зрения. И то, что само название алан не всегда совпадало с их межплеменным наименованием, факт, широко распространенный как среди горцев Кавказа, так и среди других этнических групп, безусловно, не может служить доказательством отличия план и асов (осов).

Марровская теория стадиальности, отказ видеть в этнических названиях аланы и асы конкретное племя, попытка во чтобы то ни стало доказать «яфетидизм» алан и ограниченность привлекаемых письменных источников - вот те обстоятельства, которые не позволили Б. Е. Деген-Ковалевскому правильно решить аланскую проблему и, в частности, происхождение осетин.

Специальную статью аланской проблеме посвятил Л. А. Мацулевич. Эта статья характерна тем, что автор стремится подогнать сведения письменных источников под теоретические положения Н. Я. Марра, уложить их в прокрустово ложе стадиальной теории. Так, с одной стороны, он возражает против относительно позднего появления алан в Северном Причерноморье и на Кавказе и пишет, что «аланы, как народность вызревали в сарматской среде...». Вместе с тем, отрицая ираноязычность сарматов, которых он, вслед за Н. Я. Марром, считал возможным сближать по языку с абхазами, Л. А. Мацулевич утверждал, что сармато-аланы являются исконными автохтонами Кавказа и «своими корнями уходят в яфетическую племенную толщу». Нельзя не согласиться с В. А. Кузнецовым, что отождествление сармато-алан с законными автохтонами Кавказа «настолько проблематично, что вообще лежит вне науки».

Наряду с этим, Л. А. Мацулевич широко привлекает данные, свидетельствующие о среднеазиатских связях алан, в частности, о переименовании имени яньцай (аорсов) в алан, о аланорсах, о близости материальной культуры некоторых районов Средней Азии к материальной культуре Предкавказья. В отношении последнего фактора Л. А. Мацулевич считал, что эта близость не может быть объяснена лишь стадиальным совпадением. Она может служить «только симптомом общности этногонического процесса». Эти факторы, независимо от времени и условий появления алан на Северном Кавказе, ясно свидетельствуют о наличии этнических связей с ираноязычными племенами Средней Азии, что само по себе уже говорит о переселении алан или их предков с территории Приаралья или сопредельных районов. Однако, отрицая вообще роль переселении в процессе этногенеза, Л. А. Мацулевич тем самым отрицал наличие этнического родства между аланами Средней Азии и аланами Северного Кавказа.

Весьма показательно в этом отношении решение им вопроса происхождения осетин, хотя он останавливается на нем лишь вкратце. Не отрицая идентичности осетин с аланами, Л. А. Мацулевич пишет, что осетины - это собственно осы или асы... в древней Руси они известны именно под этим названием «яс», «ясыг» - вариант с показателем множественности «г». Вместе с тем он отмечает, что в Средней Азии имеется параллельный полному наименованию осетин этноним «исседон», не указывая три этом, что это название встречается и в центральной части Северного Кавказа (Плиний), и что осетины терминологически связываются с многочисленными племенами Средней Азии и Семиречья с этнонимом «ас». Однако дать правильного объяснения параллельности этих терминов Л. А. Мацулевич, находясь в плену стадиальной теории, не смог.

Не найдя правильного соотношения между ролью ираноязычного элемента и ролью местной кавказской среды в процессе формирования осетинского этноса, Л. А. Мацулевич не нашел и правильного решения этой проблемы.

Специальная работа по истории средневековой Алании принадлежит покойному 3. Н. Ванееву. В этой монографии автор затрагивает такие вопросы, как вопрос о соотношении между аланами и осетинами, проблему социально-экономической структуры средневековой Алании, христианство и просвещение у алан, и ряд других. В вопросе этнического содержания племенного (названия «аланы» автор является сторонником узкоэтнического характера этого термина в условиях северокавказского средневековья. Эту точку зрения 3. Н. Ванеев доказывает на основании большого количества письменных источников и лингвистического материала. Идентичность средневековых алан, овсов грузинских летописей, ясов русских и асов других источников для 3. Н. Ванеева не вызывает сомнений.

Касаясь вопроса происхождения осетин и участия в этом процессе алан, 3. Н. Ванеев считал, что аланские племена, с древнейших времен обитавшие на обширных пространствах, подвергались смешанию с другими племенами и меняли свой этнический тип. Ввиду этого, автор сомневается, чтобы можно было отождествлять «в антропологическом смысле даже средневековых кавказских алан с теми белокурыми аланами придонских степей, которых отмечает Аммиак Марцеллин». Он считает, что в этом вопросе речь может идти преимущественно «об языковых и культурно-исторических связях между древними аланами и осетинами».

В отношении этногенеза «собственно кавказских алан- осетин» 3. Н. Ванеев придерживался той точки зрения, что они «весьма смешанный народ, образовавшийся из разных этнических элементов, в том числе иранских, кавказских и др.».

Вместе с тем, автор, хотя и говорит, что уже в I в. н.э. аланы обитают на Северном Кавказе, однако не исследует вопрос о времени и условиях их появления в этом районе. Он считает, что нет достаточных данных для точного представления последовательного хода движения сарматских племен, в частности, алан к Северному Кавказу. Очевидно, хронологические рамки этой работы не позволили 3. Н. Ванееву более детально остановиться на вопросах происхождения осетин. Ученому принадлежит также ряд других работ по отдельным вопросам истории алан-осетин, в том числе - о времени заселения Южной Осетии, о родовом быте осетин, нартском обществе, народных преданиях.

Много сделал по истории Осетии Б. В. Скитский. Его перу принадлежат такие работы, как «Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г.», «К вопросу о феодализме в Дигории», ряд глав в «Истории Северо-Осетинской АССР» и др.

Большая заслуга в научной разработке этнической истории осетин, в выяснении их связей со скифо-сарматским миром в целом, принадлежит выдающемуся советскому ученому В. И. Абаеву. Такие работы В. И. Абаева, как «Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка», «Скифский язык», «Аланика», «Нартовский эпос», «Скифский быт и реформа Зороастра, «Среднеазиатский политический термин афшин», статьи по религиозным верованиям древних осетин и ряд других представляют собой крупный вклад в изучение прошлого осетинского народа. Абаев указывает, что в составе народов, известных древним под именем - скифов и сарматов, скрывались предки осетин, которые в VII в. до н.э. обитали на равнинах Южной России и Северного Кавказа. Начиная с первого в. н.э. они становятся известными под именем алан. Этот вывод подкрепляется богатым лингвистическим материалом. Указывая на генетическую связь алан со скифами и сарматами, В. И. Абаев, в отличие от многих исследователей, не упускает из вида тесную связь алан с сако-массагетскими племенами Средней Азии. Именно отсутствие такого подхода к решению аланской проблемы и приводило многих исследователей к выводам, не имеющим ничего общего с научной разработкой истории алан.

В. И. Абаев, оставаясь на точке зрения ираноязычных связей осетин, в тоже время впервые научно обосновал роль и значение местного кавказского субстрата в формировании осетинской этноязыковой культуры. Его статьи по теории субстрата и, в частности, о значении кавказского субстрата в этногенезе осетин, способствовали преодолению односторонности теории иранского происхождения осетин, заключавшейся в недооценке местной кавказской среды. Между тем, кавказский элемент вошел в осетинский, как «своего рода вторая его природа». Когда мы говорим, что осетинский это иранский язык, формировавшийся на кавказском субстрате, - это не отвлеченная лингвистическая формула.

Нельзя не согласиться с В. И. Абаевым в том, что «основные положения, касающиеся этногенеза осетин, стоят прочно и непоколебимо: наличие иранского элемента в их этнической культуре и их изначальное культурно-языковое родство с другими народами индоевропейского круга; северный путь их движения на Кавказ; преемственная связь их со скифами, сарматами и аланами».

Своеобразную позицию по вопросу происхождения осетинского народа занимает Е. И. Крупнов, затронувший эту проблему в ряде своих работ. Решая этот вопрос, Е. И. Крупнов исходит из того, что язык не всегда служит признаком, свидетельствующим о происхождении народа, так как он «может быть сменен, заимствован. Другое дело - самый процесс исторического развития осетинского народа, его культуры, в частности языковой». Правда, автор не отрицает при этом, что язык является важнейшим и обычно решающим признакам этнической общности.

Е. И. Крупнов считает, что и материальная, и духовная культура «даже осетинского (в историческое время ираноязычного) народа издавна формировалась на местной, специфическо-кавказской основе и своими корнями уходила вглубь веков. Это обстоятельство органически связывает осетинский народ с родной для него кавказской почвой, которая на протяжении столетий питала его яркую и оригинальную культуру, как и культуру других коренных народов Северного Кавказа. Поэтому при решении этногенетической проблемы мы не видим оснований отрывать оседлый осетинский народ от исконно северокавказской культурной среды и выдавать за его прямых и изначальных предков степных кочевников-скифов, как это делали некоторые исследователи-осетиноведы».

Суть концепции Е. И. Крупнова сводится к тому, что процесс языкового скрещения завершился окончательной победой иранства в начале н.э. в центральной части Северного Кавказа на основе языковой ассимиляции носителей кобанской культуры и их потомков пришлыми скифо-сармато-аланскими племенами. «В этом ключ к пониманию вопроса о происхождении осетинского народа и его культуры. Ведь по языку осетины действительно иранцы, по культуре же они типичные кавказцы, как и другие коренные народы Северного Кавказа.

Строго говоря, эта концепция является новой. Положение о том, что происхождение осетин - это результат ассимиляции местных кавказских племен ираноязычными скифо-сармато-аланскими племенами, является краеугольным камнем работ В. И. Абаева, касающихся этногенеза осетин. Правда, в отличие от Е. И. Крупнова, В. И. Абаев решающее значение в этом процессе придает скифо-сармато-аланскому этноязыковому элементу. Что же касается второго положения Е. И. Крупнова о том, что ираноязычные осетины по своему происхождению и культуре - «типичные кавказцы, как и другие народы Северного Кавказа», то приблизительно ту же точку зрения разделял и Н. Я. Марр, который, как отмечалось выше, также считал, что «осетины, несмотря на иранский их язык, являются одним из видовых представителей кавказских этнографических типов». Это обстоятельство следует иметь в виду, рассматривая концепцию Е. И. Крупнова в целом.

Тот факт, что по своей культуре осетины являются типичными кавказцами, вряд ли должен удивлять нас. Странно было бы ожидать обратное, принимая во внимание, что осетины вместе с другими народами Кавказа находятся в сходных физико-географических условиях более двух с половиной тысяч лет. Это сходство условий материальной жизни, взаимное общение и влияние, естественно, не могло не привести к близости в обычаях, нравах, религиозных представлениях, строительстве и планировке жилищ, антропологическом типе и т. д. Вместе с тем, этот фактор не мог, конечно, устранить различия в языке, являющемся важнейшим признаком этнической принадлежности, а также в некоторых обычаях и обрядах.

Следует также иметь в виду, что даже часто прослеживаемая археологами преемственность в развитии материальной культуры на определенной территории отнюдь не может еще служить доказательством непрерывности развития на той же территории одного и того же этноса с древнейших времен. Что же касается центральной части Северного Кавказа, где шло формирование осетинского этноса, то здесь, начиная с VII в. до н.э., ясно наблюдается проникновение в местную этническую среду скифских, а затем сарматских элементов, что, в конечном счете, привело к переоформлению кобанской культуры. Поэтому характер материальной культуры еще не может служить решающим доказательством этнической принадлежности, и тот факт, что осетины по своей культуре являются типичными кавказцами, не может служить отрицанием их генетической связи со скифами и сарматами.

В этой связи нам представляется совершенно непонятным, почему признание генетической связи осетин со скифами ведет к отрыву оседлого осетинского народа от местной северокавказской среды. Каждый народ сложился в результате определенных исторических процессов и нет никакой нужды сбрасывать их со счета. Ираноязычность осетин служит достаточно убедительным свидетельством того, что предки осетин входили в состав скифо-сарматских племен юго-востока нашей страны, часть которых обосновалась впоследствии на Северном Кавказе, где, ассимилировав какие-то местные кавказские племена, они положили тем самым начало формированию осетинской народности. Поэтому признание ираноязычности осетин и их генетической связи со скифо-сарматским миром вовсе не означает отрыв осетин от кавказской культурной среды. И меньше всего упреков в этом отношении заслуживает, вероятно, В. И. Абаев, столь много сделавший для выяснения кавказских элементов в этнической культуре осетин.

Е. И. Крупнов пишет также, что даже в языковой культуре осетин «изначальным» является не ираноязычный, а глубоко местный древнекавказский этнический субстрат, сохранившийся, якобы, в осетинском языке в лице дигорского диалекта. Делая столь категорическое заключение, Е. И. Крупнов ссылается на стр. 75-80 работы В. И. Абаева «Осетинский язык и фольклор», ч. 1. Однако на этих страницах, где у В. И. Абаева речь идет о кавказском субстрате, ничего подобного мы не встречаем. Поэтому ссылка на В. И. Абаева в данном случае совершенно неубедительна.

Что же касается точки зрения В. И. Абаева о месте дигорского диалекта, то, по его мнению, дигорский диалект является результатом древнейшей ираноязычной миграции на Северный Кавказ. В области фонетики и морфологии он отражает переходные нормы от древнеиранских к современным иранским, т. е. в ряде явлений фонетики и морфологии «дигорский и иронский могут быть рассматриваемы как два последовательных этапа развития одного и того же языка». Условия жизни в горных ущельях центрального Кавказа «в огромной степени способствовали языковой консервации, и «дигорцы», раньше изолировавшиеся и попавшие в эти условия, сохранили более архаичный облик языка, чем «иронцы» находившиеся еще в известный период времени в интенсивном междуплеменном общении и движении в условиях открытой равнины».

Таким образом, о сохранении кавказского языкового субстрата в дигорском диалекте не может быть и речи, хотя этот фактор и мог действительно оказать влияние на процесс формирования диалектов осетинского языка.

Р. М. Мунчаев и В. И. Марковин, касаясь точки зрения Е. И. Крупнова о происхождении осетин, считают, что решение им этого вопроса является слишком прямолинейным и весьма гипотетичным, требующим «развернутой научной аргументации». По их мнению, при таком решении остается совершенно неясным, почему, например, избежали «иранизации» древние племена северо-западного Кавказа. «Ведь синдо-меотские племена испытали на себе не менее сильное влияние скифо-сарматской культуры».

Это обстоятельство В. И. Кузнецов пытается объяснить тем, что в Прикубанье скифо-сарматская иранизация, якобы, не была «продолжена и развита в раннем средневековье со стороны алан, как это было на территории Центрального Кавказа...». Однако сообщения средневековых авторов (Прокопий Кесарийский, Агафий, Масуди, Константин Порфирородный и др.) о непосредственном соседстве алан с абхазами и адыгами и о проникновении алан в результате своих походов вплоть до Таманского полуострова опровергают этот вывод.

Нам кажется, что ираноязычность осетин не может быть объяснена лишь механическим усвоением местными кавказскими племенами иранской речи пришельцев. Ясно, что появление ираноязычной народности на Северном Кавказе должно быть связанно, прежде всего, с появлением здесь самих носителей этой речи, независимо от того - были ли это скифы или сармато-аланы. Поэтому этногенез осетин не может решаться лишь в аспекте автохтонного развития этого этноса без учета роли и значения скифо-сарматского (аланского) элемента и без выяснения конкретной картины продвижения ираноязычных племен на Северный Кавказ и их этнических взаимоотношений. Концепция Е. И. Крупнова, к сожалению, не дает удовлетворительного ответа на эти вопросы.

Приблизительно в том же плане решает эту проблему, и археолог В. А. Кузнецов в своей монографии «Аланские племена Северного Кавказа». Автор уделяет основное внимание археологическому материалу, придавая последнему более важное значение, чем письменным источникам и данным языкознания. В определенной мере это объясняется, конечно, характером самой работы, однако вольная или невольная недооценка письменных источников и лингвистических данных приводит его зачастую к крайне противоречивым выводам. Не останавливаясь здесь на решении В. А. Кузнецовым отдельных вопросов истории алан, разбор которых содержится в соответствующих местах работы, рассмотрим его концепцию этногенеза осетин в целом.

Ее основные положения сводятся к следующему. В. А. Кузнецов полагает, что в начале 1 тысячелетия н.э. на территории современной Осетии обитала группа родственных автохтонных племен, генетически связанных с носителями позднекобанской культуры конца 1 тысячелетия до н.э. Эти племена автор условно называет «иронскими» и утверждает, что они говорили «на особом наречии древнейшего иберо-кавказского языка». Делая подобное заключение, В. А. Кузнецов пытается опереться на доклад В. И. Абаева на научной сессии в Нальчике в 1959 году, посвященной проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов. Однако ссылка на В. А. Абаева в данном случае оказывается совершенно несостоятельной.

Дело в том, что в этом докладе у В. И. Абаева речь шла об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке. Основываясь на имеющихся материалах, В. И. Абаев говорит, что до прихода тюркоязычных племен на территории Балкарии и Карачая жили аланы и что балкарцы и карачаевцы оформились на аланском субстрате. Ни о каком иберо-кавказском наречии «иронских» племен здесь нет и речи. Возможно, В. А. Кузнецова ввела в заблуждение заметка об этой сессии, на которую он ссылается. В этой заметке говорилось, что в своем докладе В. И. Абаев «выяснил, что у балкарцев, карачаевцев, осетин и других народов Северного Кавказа имеется множество сходных слов» и что, по его мнению, в основе кабардинского и осетинского и других языков, лежит какой-то древний язык (видимо аланский)».

Эта замета неточно передает содержание доклада В. И. Абаева, однако В. А. Кузнецов не мог не знать точку зрения В. И. Абаева об аланском субстрате в балкаро-карачаевском, высказанную им еще в статье «Поездка к верховьям Кубани, Баксана и Черека». Во всяком случае, ясно одно, что попытка сослаться на В. И. Абаева в качестве, якобы, доказательства иберо-кавказской принадлежности «иронов» не имеет под собой никакой почвы. Поэтому это положение В. А. Кузнецова остается, по сути дела, не более чем предположением.

В первых веках нашей эры, пишет далее В. А. Кузнецов, «иронские» племена вступают в соприкосновение с сарматскими племенами, продвинувшимися в степи Северного Кавказа «из Северного Прикаспия». По его мнению, тогда же в среде этих сарматских племен появляются и аланы, первоначальной территорией которых «могла быть область Яньцай-Аланья между Аралом и Каспием». Связывая чисто произвольно появление алан на Северном Кавказе с гуннским нашествием, автор утверждает, что только в ее результате «огромная масса алан продвинулась из Прикаспия и Поволжья в Предкавказье. Центр тяжести аланской миграции пришелся в силу объективных исторических причин на территорию Северной Осетии». С этого времени начинается, якобы, продвижение алан вглубь Кавказского хребта и ассимиляция ираноязычными аланами местных кавказских племен, завершившаяся формированием этнического ядра современного осетинского народа - иронцев.

Не говоря уже о том, что аланы появляются в Предкавказье не в IV в. н.э., а значительно раньше, нарисованная В. А. Кузнецовым картина этногенеза осетин далека от действительности. Исследователь полностью игнорирует роль до аланского ираноязычного элемента на Северном Кавказе в формировании осетин, хотя в своей монографии, выделяя локальные варианты аланской культуры, он везде отмечает наличие здесь сарматских могильников и говорит о генетической связи алан с сарматами. Однако, если не считать указания В. А. Кузнецова на участие сарматов-сираков в формировании западной ветви осетин-дигорцев, причем сираки противопоставляются аланам, то роль ираноязычных сарматов в этногенезе осетин сводится на нет. И что самое характерное, В. А. Кузнецов считает, что не аланы ассимилировали местные племена, а, наоборот, сами были ассимилированы местными кавказскими племенами:

Какие же аргументы приводятся для подтверждения этого положения?

Как известно, по наблюдениям В. И. Абаева, индоевропейский (иранский) элемент в лексике осетинского языка насчитывает около 20%, еще около 20% составляют заимствования из арабского, персидского, тюркских и грузинского. Если принять для остальных разъясненных слов цифру в 10%, то остается еще около 50% слов, не подвергавшихся лингвистическому анализу. Хотя В. И. Абаев не говорит, к какой языковой общности можно отнести эти слова, В. А. Кузнецов ссылаясь на него, пишет:

Мы видим, таким образом, что основные положения концепции В. А. Кузнецова, иберо-кавказская принадлежность, «иронов» и, якобы, преобладание кавказского элемента в осетинском базируются на неверном понимании точки зрения В. И. Абаева по этим вопросам и не соответствуют действительности. При этом, в последнем случае В. А. Кузнецов даже не говорит о том, что в группу разъясненных индоевропейских (иранских) слов осетинского языка входят «наиболее важные и употребительные категории слов: числительные, местоимения, ряд употребительнейших глаголов, космические термины, термины родства, термины скотоводческого быта, ряд анатомических терминов и др.».

Но дело даже не в отдельных вырванных из контекста предложений В. И. Абаева. Вся история изучения осетинского языка служит достаточно ясным доказательством его принадлежности к североиранской (скифо-сарматской) ветви индоевропейских языков. Об этом говорят все специальные работы по этому вопросу, как старая (Мюлленхофф, В. Ф. Миллер, М. Фасмер), так и новейшая литература. И опровергать этот вывод, сделанный на громадном фактическом материале, нужно, очевидно, более серьезными аргументами, чем те, которые приводит в данном случае В. А. Кузнецов. Поэтому попытка В. А. Кузнецова поставить под сомнение ираноязычный характер осетинского языка оказывается несостоятельной.

Недооценка роли ираноязычного элемента в этногенезе осетин, ошибочная трактовка времени и условий появления алан на Северном Кавказе и их роли в том процессе, подчеркивание генетической связи алан с сарматами, с одной стороны, и фактическое противопоставление их друг другу, с другой, расширенное употребление термина «аланы» - эти и ряд других факторов не позволили, как нам кажется, исследователю создать убедительную концепцию происхождения осетинского народа.