Поскольку этническое наименование «аланы» впервые появляется в греко-латинских источниках, то естественно проследить, прежде всего, по данным этих источников, какой характер носил этноним «аланы» с самого начала своего появления на страницах истории. Действительно ли термин «аланы», как считает В. А. Кузнецов, был введен в историографию «как собирательное наименование ряда племен, обитавших главным образом на Северном Кавказе...?».
Плинии Старший, у которого встречается одно из первых упоминаний имени алан, называет их в числе сарматских (савроматских) племен - аорсов, роксоланов и языгов. Весьма показательно, что хотя он помещает их рядом с роксоланами, сближая между собой эти два названия, однако он не распространяет это имя ни на роксолан, ни на другие родственные аланам племена (аорсы, сираки, языги), не говоря уже о других этнических единицах.
Для Иосифа Флавия аланы - это часть скифов, живущая вокруг Дона и Азовского моря. Несмотря на то, что Иосиф Флавий ничего не говорит конкретно об отношении алан к другим народам Северного Кавказа, т. е. о содержании этнонима «аланы», хотя он и упоминает гениохов, колхов, племя тавров, скифов, боспорцев и живущие вокруг Понта и Меотиды народы, что само по себе уже противоречит якобы собирательному характеру этого наименования, нет никаких оснований утверждать, что древнееврейский историк употреблял имя алан как собирательный термин.

Проблема конкретного этнического содержания племенного названия алан-осов является одним из кардинальных вопросов этногенеза осетин, одним из наиболее спорных в аланской проблеме. Уже со времени появления первых работ по истории алан в начале прошлого столетия исследователи разделились на две части: одни из них рассматривали алан как прямых предков современных осетин; другие, не отрицая генетической связи осетин с аланами, с теми или иными, впрочем, отговорками, в то же время считали, что имя алан распространялось и на другие северокавказские народы. Это разделение наблюдается как в дореволюционной русской и зарубежной историографии, так и в нашей исторической литературе.
Между тем, правильное решение этого вопроса имеет важное значение для аланской проблемы в целом. От него во многом зависит научное объяснение происхождения осетинского народа, генетическая связь которого с аланами не вызывает никаких сомнений; его решение поможет также уточнить многие вопросы, связанные с этногенезом других народов Северного Кавказа, в частности, адыгов, вейнахов, карачаевцев и балкарцев.
Поэтому необходимо рассмотреть аргументы и той и другой группы исследователей с привлечением всех доступных нам источников, в которых содержится упоминание об аланах.

Генетическая связь алан с сарматскими племенами и ряд других данных в корне противоречат положению о приходе алан на Северный Кавказ в первых веках н. э. Более того, мы не имеем ни одного свидетельства классических авторов, из которого вытекало бы, что аланы пришли в Восточную Европу из Средней Азии именно в первых веках н. э. Появление этнонима алан в письменных источниках по Северному Причерноморью и Предкавказью, с одной стороны, и в китайских источниках по Средней Азии (Хоу-Ханьшу), с другой, является одновременным. Если античные писатели много говорят о передвижениях киммерийцев, скифов и сарматов, то в отношении алан таких данных не имеется. Другими словами, ни один автор первых веков н. э. не связывает появление этого имени с какими-либо миграционными процессами.
С тех пор, как аланы в середине I в. н. э. появляются в письменной истории, они сразу же становятся известными на местах, далеко отстоящих друг от друга. Северный Кавказ, Северное Причерноморье, Закавказье - вот те главные районы, в которых аланы проявляют активную деятельность. Греческие и латинские авторы, помещающие алан в различных районах, находящихся в значительном удалении друг от друга, не считают их вторгшимся племенем, подобно гуннам или другим кочевым племенам центрально азиатских степей. Аланы представляются вросшими всеми корнями в этническую среду Северного Кавказа и Причерноморья, они являются чем-то неотделимым внутри большого мира скифо-сарматских племен. Поэтому появление алан в степях Предкавказья относится к значительно более раннему периоду, чем само появление имени алан в письменных источниках.

Ряд исследователей вообще отрицают пребывание алан в I в. н. э. в центральной части Северного Кавказа, отодвигая дату появления алан на Кавказе еще дальше.
Так, например, В. Н. Гамрвкели, специально останавливающийся на этом вопросе, считает, что античная литература не содержит каких-либо «данных, могущих служить основанием для утверждений о наличии значительной массы алан в I в. н. э. в степях, примыкающих к горной зоне Центрального Кавказа».
С другой стороны, В. А. Кузнецов связывает появление алан на Северном Кавказе с гуннским нашествием 70-х годов IV века н. э., когда «масса алан под напором гуннов отхлынула из Поволжья и Подонья в предгорья и горы Северного Кавказа». В. А. Кузнецов считает, что именно эти события имели решающее значение в изменении этногеографии края. «Масса алан после гуннского нашествия передвинулась далеко к югу, вглубь Кавказа». Хотя автор не отрицает, что письменные источники упоминают алан на Кавказе с I в. н. э., тем не менее, наиболее исторически обоснованным временем бытования аланской культуры, по его мнению, является период с V по XIII вв. н. э. При этом, не останавливаясь на показаниях письменных источников, он стремится опереться на периодизацию катакомбных могильников Северного Кавказа, считающихся аланскими.

В письменных источниках по Северному Причерноморью и Северному Кавказу этническое наименование «аланы» появляется в первом в. н. э. в царствование императора Нерона. Впервые это племенное название встречается у знаменитого философа и поэта Луция Аннея Сенеки (последние годы до н.э. - 65 г. н.э.) и у известного поэта Марка Аннея Лукана (39-65 гг. н.э.).
Сенека знает алан в Северном Причерноморье, характеризуя их как племя, совершавшее набеги на дунайские провинции Римской империи:«...Истр, представляющий пути к бегству диким аланам...» Лукан же помещает алан на Кавказе, называя их в числе племен, с которыми сталкивался римский военачальник Гней Помпей во время своего похода в Закавказье в 65 г. до н.э. Лукан вкладывает в уста Помпея следующие слова, обращенные к парфянам: «...если я в то время, как стремился к Каспийским запорам и преследовал суровых и вечно воинственных аланов, предоставил вам, парфяне, широко разбегаться по ахеменским равнинам и никогда не загонял робких, в безопасный Вавилон».
Наряду с Сенекой и Луканом, имя алан в первом веке н.э. встречается также у таких античных писателей, как, автор «Естественной истории» Плиний Старший, древнееврейский историк Иосиф Флавий, эпический поэт Валерий Фланк.

После Великой Октябрьской социалистической революции продолжается изучение истории алан и за рубежом. Современная буржуазная историография не внесла что-нибудь принципиально нового в изучение происхождения осетинского народа, хотя по частным вопросам истории алан-осетин ею проделана определенная работа. Особенно заметны успехи зарубежных исследователей в области изучения осетинского языка и нартского эпоса.
Отдельные замечания по истории алан-осетин мы находим в работах О. Везендонка, Теггарта, В. Минорского, Менчен-Хелфена, Дворника и других. Их решения частных вопросов истории алан, поскольку они связаны с темой нашего исследования, рассматриваются в соответствующих разделах данной работы. Этот раздел можно было бы, безусловно, расширить, ибо исследователи, занимающиеся древней историей нашей страны, так или иначе, сталкиваются с аланской проблемой. Однако, учитывая рамки данной работы, нам представляется целесообразным опустить их рассмотрение и осветить лишь наиболее важные проблемы, разрабатываемые за рубежом.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции, в связи с общим расцветом культуры народов нашей страны, усиливается интерес к далекому прошлому нашей страны. Скифо-сарматская проблема вновь выдвигается на одно из первых мест. Интерес к скифо-сарматской проблеме в советской исторической науке определяется не только тем значением, которое имели скифо-сарматские племена в истории народов Средней Азии и Северного Кавказа. Несмотря на то, что во второй половине XIX - начале XX вв. в связи с развитием сравнительного языкознания окончательно возобладала теория ираноязычности скифских племен, идея о скифо-сарматском происхождении восточных славян продолжает бытовать среди части исследователей. В первые годы после революции в советской филологической науке происходит пересмотр вопроса о языковой принадлежности скифов и об исторической преемственности скифо-сарматских племен и восточных славян.
По-новому подошел к решению скифо-славянской проблемы академик А. И. Соболевский. В своем труде «Русско-скифские этюды» автор, поддерживая точку зрения о преобладании среди скифо-сарматских племен ираноязычного элемента и подтверждая ее новыми материалами, вместе с тем видит в славянских языках продукт скрещения двух элементов - скифского (восточно-иранского) и балтийского (летто-литовского). Эту же концепцию с некоторыми изменениями разделяет ныне С. П. Толстов. Ясно, что исследователи, занимавшиеся вопросом этногенеза восточных славян и, в частности, русского народа, с неизбежностью должны были сталкиваться со скифо-сарматской проблемой.

Резкое отличие осетинского языка от языков других народов Северного Кавказа породило на первых парах самые различные теории происхождения носителей этого языка. Гюльденштедт, например, путешествовавший по Кавказу в 1770 и 1773 годах, придерживался точки зрения о половецком происхождении осетин. Основываясь на сходстве некоторых осетинских имен с половецкими, он считал осетин остатками половцев, бежавших, якобы, после поражения в войне с русскими в 1110 году на Дону в горы Кавказа. Это мнение не имело под собой никакого научного обоснования и, естественно, не получило дальнейшего развития.
Гакстгаузен, не отрицая идентичности алан и осетин, в те же время утверждал, что осетины происходят от готских и других германских племен, разбитых гуннами и укрывшихся в горах Кавказа. По его мнению, готы, укрывшиеся в горах Кавказа, подчинили себе «первоначальных кавказских жителей, осетинов и аланов», заимствовали их язык и образовали вместе с ними новый народ.
Теория германского происхождения осетин, выдвинутая Гакстгаузеном, базировалась на сходстве некоторых осетинских слов с немецкими, что объясняется принадлежностью обоих языков к индоевропейским, а также на сходстве ряда предметов домашнего обихода и некоторых осетинских обычаев с древнегерманскими. Эти факторы, не являющиеся этническими показателями, не могли, конечно, служить доказательством германского происхождения осетин. Однако рецидивы этой теории проявлялись и в более позднее время, например у К. Гана и ряда фашистских историков.

Первые упоминания скифов на страницах истории относятся лишь к VII столетию до н.э. Тогда это был уже многочисленный и сильный народ, наводивший ужас на соседей. Одно это говорит о том, что к тому моменту скифские племена прошли немалый путь исторического развития. Кроме же того, жили скифы в ту пору уже существенно западнее древнеиранской прародины, вторгаясь в земли Ближнего Востока через Северный Кавказ.
Античные историки были уверены, что скифы гораздо древнее первых достоверных сведений о них. Первый подробно писавший о них автор - греческий «отец истории» Геродот - относил, как увидим далее, начало скифской истории к XVI в. до н.э. Это не мешало ему считать скифов народом самым молодым на земле - в сравнении с многими десятками веков истории Египта или Вавилона. Римский же историк Помпей Трог, напротив, считал скифов народом из древнейших - и отодвигал их прошлое едва ли не в III тысячелетие до н.э.
Естественно, к выкладкам античных историописателей относиться надо с большой долей осторожности. Особенно если они меряют время тысячами лет, не называя точных сроков. Однако в случае с началами скифской истории некий ориентир для расчётов у греков и римлян имелся. И являлись этим ориентиром собственные скифские предания.

По утверждению Геродота, скифы обрушились на страны Ближнего Востока практически сразу после завоевания Северного Причерноморья. Якобы скифы были «увлечены преследованием бегущих киммерийцев». Греческий историк основывается здесь на скифском эпосе - и существенно ошибается. Поначалу скифов как будто совсем не обеспокоил уход киммерийцев в Закавказье. На протяжении примерно сорока лет после киммерийского исхода скифы оставались в Северном Причерноморье, Приазовье и Волго-Донском междуречье, обживая покорённую страну.
Только к началу 670-х гг. относится переход скифов через Кавказский хребет. Причин для южного похода было несколько. С одной стороны, истощённые движениями огромных масс людей и скота, малознакомые ещё скифам степи не могли прокормить всех выселенцев из Заволжья. С другой стороны, скифов привлекали богатства Передней Азии. Вести о них могли доходить как раз в связи с переселением киммерийцев. Богатые страны, в которые ушли их враги, манили северных кочевников. Возможно, слухи об успехах киммерийцев в Закавказье привлекли алчное внимание скифской знати. Стоит заметить, что вражда с киммерийцами к моменту ухода скифских войск за Кавказ, тоже вопреки Геродоту, ушла в прошлое. В Передней Азии скифы и киммерийцы не раз оказывались союзниками.