М.Н. Погребова, Д.С. Раевский
Скифы принадлежат к тем народам древности, относительно истории которых ввиду отсутствия у них собственной письменности мы располагаем лишь отрывочными данными греко-римских авторов и еще более фрагментарными сообщениями восточных текстов. Черпаемые из этих источников сведения сами по себе недостаточны для воссоздания скифской истории в сколько-нибудь целостном виде, что и обусловило активное привлечение к этому процессу археологических материалов, призванных поверить, уточнить и дополнить письменные свидетельства. Такой комплексный подход, широко практикуемый специалистами по истории самых разных древних народов, обеспечивает, как правило, достижение важных результатов, но многие вопросы оставляет все же нерешенными, а порой создает и новые трудности, обнажая существенные неясности или противоречия в источниках и демонстрируя сложность процедуры согласования между собой разноприродных источников. Применительно к скифской проблематике такая ситуация особенно отчетливо проявляется при изучении вопросов происхождения и ранней истории скифов, на которых мы и сосредоточим внимание в этой статье.
Прежде чем обращаться к существу вопроса, уточним, что речь здесь будет идти о скифах как конкретном народе, обитавшем в I тысячелетии до н.э.. в южных областях Восточной Европы. Оговорка эта необходима ввиду существования восходящей еще к античным авторам традиции употреблять этноним «скифы» как в узкоконкретном значении, так и в качестве обобщающего наименования большой группы народов - как родственных между собой, так и сходных лишь в хозяйственно-культурном отношении, - обитавших в древности на огромных пространствах евразийских степей и в примыкающих к ним лесостепных и горных районах. Подобная многозначность этнического имени, будучи воспринята от древних авторов современной наукой, лишает этноисторическую терминологию необходимой четкости и способствует смешению различных по своей сути научных проблем.
Относительно письменных источников, содержащих сведения о ранних этапах скифской истории, необходимо, прежде всего, отметить следующее. Восточные тексты, связанные преимущественно с походами скифов в Переднюю Азию, имеют то бесспорное достоинство, что в основном синхронны упоминаемым в них событиям, тогда как сообщения на этот счет античных авторов, как правило, отделены от описываемых событий не одним столетием и имеют характер ретроспективных повествований. Зато у этих авторов ощутимо стремление к созданию более или менее целостной картины - в отличие от сообщений восточных текстов, предельно разрозненных и не позволяющих реконструировать связную цепь событий. О происхождении же скифов, о том, что предшествовало их появлению в Передней Азии, эти тексты вообще молчат. Отмеченные особенности и предопределили преимущественное внимание исследователей раннескифской истории к данным античной традиции на этот счет, восточным же источникам отводится лишь вспомогательная роль.
Как известно, наиболее подробно события этой истории изложены Геродотом, чей рассказ в целом согласуется со свидетельствами других авторов, по крайней мере, отчасти от него независимых, - Аристея, Диодора, Страбона. Эта традиция включает повествование о приходе скифов в южные области Восточной Европы «из Азии», о вытеснении ими прежних обитателей региона - киммерийцев - и о последовавшем затем скифском (и киммерийском) вторжении в Переднюю Азию. Для подтверждения истинности этих-то событий и для более детального воссоздания их хода и предпринимаются попытки обнаружить их археологические следы, элементы их «записи» средствами археологического кода.
Поскольку в данный момент эти события интересуют нас, прежде всего как факты этнической истории (перемещение народов, взаимоотношения различных этносов), отметим, что методика использования в таком контексте археологических данных определяется подходом к имеющей богатую литературу проблеме соотношения археологической культуры и этноса. Не вдаваясь детально в обсуждение этого дискуссионного вопроса, ограничимся двумя замечаниями на этот счет. Во-первых, согласимся со следующим наблюдением И.С.Каменецкого: «Большинство археологов думают, что культура соответствует этносу. И уж во всяком случае, все исходят из этого допущения в своей практической работе, даже те, кто выступал и выступает против такого отождествления». Во-вторых, признавая резонным мнение ряда представителей теоретической археологии, что этническая интерпретация археологических культур не допускает прямолинейности и требует сугубой осторожности, мы, тем не менее, исходя из понимания этноса как «категории сопоставительной» и одновременно - из сформулированного в археологии понимания археологической культуры как «совокупности памятников, объединенных и отличающихся от прочих исключительным или преобладающим проявлением» определенного комплекса признаков, считаем правомерным говорить о наличии определенной корреляции между этноисторическими процессами и явлениями, с одной стороны, и процессами и явлениями культурно-историческими, археологически запечатленными в системе отношений между разными культурами, - с другой.
При таком понимании археологические следы указанных событий раннескифской истории должны были бы в общих чертах выглядеть так: некая археологическая культура, сложившаяся в какой-то области Азии (т.е., учитывая географические представления античности, - к востоку от Танаиса-Дона) и, по всей видимости, уходящая корнями в местные для этой области традиции, распространяется за пределы первоначального ареала и в своем продвижении достигает Северного Причерноморья. Ее появление здесь сопровождается полной сменой культурного облика этого региона, вытеснением ранее существовавшей здесь культуры, которая в таком контексте может, очевидно, претендовать на отождествление с культурой киммерийцев, тогда как ее преемница логично интерпретируется как культура скифов. Именно такую археологическую ситуацию и ищут в ходе анализа рассматриваемого вопроса большинство исследователей. Задача вполне однозначна и, на первый взгляд, легко решаема.
История поисков такого решения показывает, однако, что легкость эта обманчива. Существует, как известно, целый ряд гипотез на сей счет, причем показательно, что каждая из них в той или иной мере требует корректировки ad hoc имеющихся данных - либо письменных, либо археологических, в зависимости от того, какие из них избирались исследователем в качестве основы для реконструкции. Рассмотрим некоторые примеры.
Так, М.И.Артамонов исходил из полного доверия к свидетельствам античной традиции о приходе скифов с востока, но при этом констатировал: «Археология не знает ни о каком вторжении нового населения в Северное Причерноморье, которое могло бы соответствовать появлению там скифов и вытеснению киммерийцев, после ... распространения срубной культуры к западу от Волги и вытеснения ею предшествующей катакомбной культуры». Именно в этих процессах он видел археологический эквивалент описанных Геродотом событий, но соответственно был вынужден отвергнуть указание традиции относительно временной их приуроченности и отодвинуть их на полтысячелетия вглубь.
А.И.Тереножкин, напротив, полностью принимал Геродотову хронологию событий и, исходя из этого, постулировал кардинальное изменение культурного облика Северного Причерноморья именно тогда, когда, согласно М.И.Артамонову (да и многим другим исследователям, о которых ниже), никаких следов подобного процесса археология не фиксирует. Истоки культуры, якобы принесенной в это время в припонтийские степи «в готовом, сложившемся уже виде», А.И Тереножкин и его единомышленники ищут в восточной части евразийского степного пояса, преимущественно в Центральной Азии; именно там пытаются обнаружить свидетельства сложения скифского оружия, конской узды, антропоморфных изваяний, каменных блюд и некоторых других элементов материальной культуры скифов. Однако многие археологические аргументы, привлекаемые в поддержку этой гипотезы, поддаются по меньшей мере столь же правомерному альтернативному толкованию, т.е. признанию сложения соответствующих культурных элементов на восточноевропейской основе. В некоторых же случаях - например, в том, что касается формирования акинака - именно такое альтернативное толкование получает белее полное типологическое и даже технологическое обоснование. Лишь некоторые категории из привлекаемого набора (зеркала, каменные блюда) в самом деле, имеют, очевидно, восточное происхождение. Но если в качестве дополнительных аргументов в поддержку гипотезы об азиатской прародине скифов эти факты имели бы определенный вес, то служить основанием для такой гипотезы они никак не могут, ибо подобные древности вполне могли проникнуть в Европу не в результате миграции скифов, а вследствие межкультурных контактов. Наконец, весьма показательно, что в азиатских степях не удается найти достаточно четко локализуемую зону, откуда раннескифские элементы культуры могли быть принесены в Европу именно в комплексе: более или менее убедительные азиатские аналогии им обнаруживаются лишь при привлечении материалов со всего обширного пространства степного пояса.
Таким образом, если концепция М.И.Артамонова требует значительного «исправления» свидетельств письменной традиции, то концепция А.И.Тереножкина покоится на априорном, продиктованном содержанием вербальных источников толковании археологических материалов, т.е. в конечном счете, также на корректировке имеющихся данных.
Эта нарочитость предлагавшихся интерпретаций привела некоторых исследователей к гиперкритической оценке степени достоверности самих имеющихся в нашем распоряжении свидетельств о событиях раннескифской истории. Так, согласно точке зрения И.В.Куклиной, «ни киммерийцы, ни скифы не были обитателями Северного Причерноморья в период, предшествующий их азиатским походам», а появились здесь лишь после завершения переднеазиатской кампании. Автор ищет опору своей гипотезы, а самой античной традиции (приводимые аргументы на этот счет могут быть оспорены, что, к сожалению, неосуществимо в рамках данной статьи), но по существу появление столь нетрадиционной трактовки проблемы, на наш взгляд, стимулировано в первую очередь именно неубедительностью предпринимавшихся до сих пор попыток согласовать археологическую картину со сведениями античных авторов о ранних скифах. По существу же И В Куклина и сама идет тем же путем, что ее предшественники, - во имя получения непротиворечивой картины она радикально подправляет имеющиеся данные.
Еще один способ решения той же задачи был предложен А.А.Иессеном и Б.Н Граковым. С одной стороны, эти авторы согласны с тем, что в начале скифской эпохи в Причерноморье не фиксируется резкий культурный слом, поскольку скифская культура, по их мнению, «закономерно выросла из культуры предшествующих столетий», представленной памятниками, так называемого черногоровско-новочеркасского круга. С другой стороны, не отрицается появление здесь в конце VII в. до н.э. нового населения, соответствующее отмеченному античной традицией приходу скифов «из Азии», но эта миграция трактуется как практически неуловимая археологически, поскольку происходила она в пределах достаточно однородного культурного ареала, сформировавшегося на базе срубной культуры позднебронзового века.
В самое последнее время была выдвинута гипотеза, в известной мере сочетающая элементы «центральноазиатской» и «восточноевропейской» концепций сложения скифской культуры. Согласно этом гипотезе, культура эта представляет собой «сплав трех различных по происхождению компонентов: позднейшей предскифской культуры черногоровско-новочеркасского типа; протоскифской, привнесенной на территорию Восточной Европы из глубинных районов Азии в VII в. до н.э.; отдельных включений переднеазиатской культуры». На этой-то основе уже в восточноевропейских землях завершается, по мысли авторов, сложение оригинальной скифской культуры. Наиболее уязвимым в этой во многом убедительной гипотезе является тезис о центральноазиатском вкладе, по существу опирающийся на все те рассмотренные выше археологические аргументы, которыми оперирует концепция о принесении в Причерноморье из глубин Азии вполне уже сформировавшейся скифской культуры.
Проследив в общих чертах те основные тенденции, которыми характеризуются попытки согласования археологических и вербальных данных о раннем этапе истории скифов, мы ниже предлагаем вниманию участников Круглого стола свой опыт синтеза свидетельств разноприродных данных на этот счет. Наша статья представляет краткое по необходимости изложение гипотезы, более полное обоснование, которой содержится в монографии, выход которой в свет предполагается в ближайшее время. Хотя мы останавливаемся не на всех предложенных к обсуждению на Круглом столе аспектах проблемы ранних скифов, статья обеспечивает, по нашему мнению, достаточную базу для их обсуждения на междисциплинарном уровне.
Ключевым в нашем подходе к рассматриваемой проблеме является тезис, что трудность искомого согласования письменных и археологических данных по рассматриваемой проблеме может быть обусловлена не только особенностями их содержания, но и мерой внимания исследователей к их природе, к способу передачи средствами этих источников этноисторической информации. Ведь если методика интерпретации археологических материалов в интересующем нас ключе определяется - в явной или (чаще) неявной форме - оговоренным выше пониманием соотношения археологической культуры и этноса, то вопрос о семиотическом механизме формирования античной традиции в этом контексте по существу вообще не ставится. Считается, что черпаемая из этой традиции информация о событийной стороне реконструируемого этноисторического процесса вполне однозначна. А ведь именно от этого зависит понимание того, чему мы, собственно, в ходе согласования вербальных и археологических данных ищем археологический эквивалент. Между тем, справедливость такого понимания далеко не бесспорна.
Мы уже упоминали, что, вслед за Ю.В.Бромлеем, трактуем этнос как категорию сопоставительную и исходим из того, что «характерная особенность этнических общностей как раз и состоит в том, что их непременным свойством является взаимное различение». Если в археологических «текстах» этноразличительными признаками выступают особенности материальной культуры, то в письменных текстах того типа, к которому принадлежат интересующие нас сообщения античных авторов, этническая дифференциация выражается прежде всего и главным образом средствами этнонимии. Скифы и киммерийцы геродотова рассказа о конфликте между ними воспринимаются как разные этносы, постольку поскольку речь там идет о взаимодействии носителей разных этнических имен.
В принципе эта информация достаточно существенна, поскольку этноним служит, в частности, проявлением осознания некоей общностью себя как самостоятельного этноса. Но так обстоит дело в том случае, когда речь идет об эндоэтнониме (самоназвании). Между тем, по справедливому замечанию В.П.Алексеева, «беда в том, что древние этнонимы имеют сложное происхождение, и понять, какой характер имеет то или иное название, фигурирующее в источнике, из самого источника чаще всего невозможно».
Из сказанного следует, что в том случае, когда «сопоставительная природа» этноса выражается только средствами этнонимического кода и к тому же фиксирующие ее источники «некультурны по отношению к описываемой ими среде (как это и имеет место в нашем случае), сам характер кодирования этноисторической информации в этих источниках предполагает возможность ее неоднозначного понимания - в зависимости от того, как будут, исходя из внешних, дополнительных данных, оценена аутентичность использованных в тексте этнонимов и определен их характер. Соответственно, каждому толкованию будет соответствовать в качестве идентичного ему по содержанию и принципиально иной археологический текст.
Приведенная в начале нашей статьи теоретическая реконструкция археологического эквивалента рассказу Геродота о скифо-киммерийских отношениях оказывается, таким образом, отнюдь не жестко необходимой, а лишь одной из возможных. Правда, она отвечает пониманию самим Геродотом используемой им этнонимии и описываемой этноисторической ситуации, но это понимание в значительной степени продиктовано обстоятельствами формирования присущих Геродоту представлений на этот счет и может оказаться не вполне адекватным интересующей нас этноисторической реальности.
Упоминание имен скифов и киммерийцев в синхронных рассматриваемым событиям восточных текстах свидетельствует об их подлинности, т.е. о том, что они не являются изобретением античных авторов последующих эпох. Из сказанного, однако, ни в коей мере не следует, что они обязательно соотносятся между собой именно так, как это отражено в рассказе Геродота. В последнем они служат для обозначения двух общностей одного таксономического уровня и автономного происхождения, выступающих в качестве взаимодействующих (конфликтующих) сил. Восточные же источники, знающие оба этнических имени - гимирри и ишкуза, ашкуз, - начиная с VII- VI вв. до н.э. первым из этих названий обозначали широкий круг степных народов, «включая причерноморских скифов и среднеазиатских саков». С другой стороны, существует мнение, что присущее Геродоту понимание киммерийцев как доскифского населения всего Северного Причерноморья не адекватно содержанию этого этнонима в качестве самоназвания. Иными словами, судя по всему, в разных традициях и даже, по-видимому, в разных контекстах одной и той же традиции имя «киммерийцы» использовалось для обозначения совокупностей разного объема и ранга, и словоупотребление Геродота - лишь один из вариантов этого достаточно широкого спектра значений.
При толковании сведений Геродота на этот счет следует учитывать, что описываемые события отстоят от времени Геродота на несколько столетий. При этом одного из участников конфликта Геродот знает и в современной ему реальности, что, естественно, создает благоприятные условия для проецирования в описываемую древность содержания понятия «скифы», присущего его эпохе; толкование же понятия, которым обозначается второй участник конфликта, - давно исчезнувшие с исторической арены киммерийцы, оказывается производным от толкования понятия «скифы». Отсюда следует: если за время, отделяющее интересующие нас события от времени Геродота, содержание этнонима «скифы» не претерпело существенных изменений, то понимание Отцом истории воспроизводимого им рассказа - очевидно, скифского предания - оказывается достаточно адекватным действительности; если же имела место существенная эволюция содержания этого этнического термина, то искажения неизбежны даже при условии, что Геродот вполне точно воспроизвел событийную канву упомянутого предания. Существует мнение, - достаточно распространенное, но четче всего, пожалуй, сформулированное О.Н.Трубачевым, - что «при всей их древности, отношения киммерийцев со скифами, так сказать, постэтногоничны; скифы к этому времени вполне сложились как этнос». По существу это точное воспроизведение представлений самого Геродота, для которого скифы, пришедшие из Азии, скифы, ходившие походами на Ближний Восток, и те скифы, которых он полутора веками позже застал в северопонтийских степях, - один и тот же народ, прежде всего в силу их одноименности. Однако перенос такого понимания в современные работы по этноистории без попыток уяснить принципы восприятия подобных проблем древними авторами чреват своего рода «этнонимическим фетишизмом». Между тем, если исходить из современных представлений об этногенезе как о «всей той совокупности исторических явлений и процессов, которые имеют место в ходе формирования того или иного народа и приводят к окончательному сложению его этнического лица», а о самом этносе - как о сопоставительной категории, т.е. об общности, по определенным признакам отграничиваемой от прочих, то понимание скифо-киммерийских отношений как постэтногоничных равносильно утверждению, что с самого момента появления в Восточной Европе, пришедших с востока скифов система различения их с иными народами региона была вполне стабильной и что к этому времени уже полностью сложилось их «этническое лицо», в частности, завершилось формирование хотя бы основных элементов скифского культурного комплекса, этом числе материального (resp. археологического).
Поскольку мы обладаем по существу лишь одним достаточно детальным описанием системы древних этносов юга Восточной Европы - свидетельством самого Геродота, то лишены возможности на уровне этнонимии исследовать эту систему в динамике. Впрочем, у того же Геродота мы находим по крайней мере одно свидетельство, что разграничение скифов и окружающих этносов с приходом первых в Причерноморье отнюдь не завершилось. Речь идет о рассказе, согласно которому савроматы выделились из скифской среды уже на стадии обитания скифов в азово-черноморских степях. Конечно, оболочка этого рассказа вполне легендарна, но исследователи признают наличие в нем исторического ядра. Достаточно позднее оформление савроматов как самостоятельного этноса подтверждает, как кажется, и замечание Диодора, что этот народ - переселенцы из Мидии, в чем можно, на наш взгляд, видеть свидетельство завершения савроматского этногенеза уже после возвращения обитателей восточноевропейских степей из Передней Азии. Не противоречат такому толкованию и археологические материалы, на чем здесь нет возможности останавливаться подробно.
Что касается археологических данных о времени формирования «этнического лица» скифов, то среди самих археологов нет единства в толковании этой проблемы, о чем свидетельствует и приведенный выше обзор. Если А.И.Тереножкин и его единомышленники, следуя, как и О.Н.Трубачев, геродотову пониманию скифской этноистории, полагают, что скифская культура в Восточную Европу «привнесена извне в вполне сложившемся виде и как бы механически сменяет старую местную культуру на юге Европейской части СССР», то другие исследователи - как поименованные выше, так и многие иные - считают, что «эта культура сложилась на юге Восточной Европы из слияния местных и привнесенных элементов, дополненных различными влияниями». В таком случае трудно, - конечно, говорить об окончательном формировании этнического лица скифов еще до скифо-киммерийского конфликта. Отметим, впрочем, что определенный вклад местных, восточноевропейских, элементов в культуру скифов не отрицал, проявляя здесь известную непоследовательность, и А.И.Тереножкин.
В краткой статье, понятно, нет возможности подробно осветить процесс формирования и эволюция скифской культуры. Поэтому дальнейшее изложение имеет по необходимости тезисный характер. Суть проблемы состоит, как ясно из сказанного выше, в выяснении соотношения содержания понятия «скифы» у Геродота с археологически запечатленной этнокультурной ситуацией в Причерноморье в геродотову эпоху, с одной стороны, и на более ранних этапах (в частности, в момент скифо-киммерийского конфликта) - с другой. При этом за точку отсчета представляется целесообразным принять наиболее хорошо нам известную культуру северопонтийских степей V-IV вв. до н.э., которая, по справедливой формулировке Б.Н.Гракова, «по праву времени и места не может быть названа иначе, чем скифской». Двигаясь затем вглубь времен, можно предпринять попытку на базе такого ретроспективного анализа воссоздать динамику содержания интересующего нас этнонима.
Этот анализ показывает, что совокупность основных специфичных именно для упомянутой степной культуры признаков оформляется лишь к концу VI в. до н.э. Тогда же происходит четкое культурное (и, возможно, политическое) обособление степного населения от его восточных (савроматы Нижнего Дона и меоты Прикубанья) и северных (народы лесостепной зоны) соседей, т.е. как раз в тех границах, которые Геродот приписывает Скифии. Иными словами, эта степная культура принадлежит геродотовым скифам в конкретно-историческом смысле. Отмеченная культурная их отграниченность от соседей обусловлена, с одной стороны, удельным весом в культуре каждого из восточноевропейских народов черт, унаследованных от предшествующего времени, т.е. различиями на уровне субстрата, а с другой - формированием как раз к рубежу VI-V вв. до н.э. локальных вариантов тех элементов культуры, которые в предшествующее время бытовали во вполне однотипных формах на обширных пространствах юга Восточной Европы - от Предкавказья до лесостепного Поднепровья. Наиболее отчетливо процесс дифференциации этого единообразного поначалу культурного комплекса прослеживается на материалах так называемой скифской триады, в первую очередь - в произведениях звериного стиля, демонстрирующих сложение на единой до того основе локальных вариантов как раз к началу V в. до н.э. Что касается происхождения элементов этого культурного комплекса, то мы не видим оснований считать их принесенными в Восточную Европу откуда бы то ни было в готовом виде - тем более в совокупности. По нашему мнению, их формирование происходило в период вторжений степных номадов на Ближний Восток. На основании анализа восточных текстов давно установлено, что представление Геродота об этих походах как об однократной акции царя Мадия во II половине VII в. до н.э. не соответствует реальности, ибо присутствие скифов в Передней Азии засвидетельствовано по крайней мере с 870-х гг., а киммерийцев - еще в последние десятилетия VIII в. до н.э., т.е. раньше того времени, которым датируются древнейшие археологические памятники скифского облика. Наиболее же ранние из этих памятников сосредоточены на Северном Кавказе, что соответствует сохраненному Диодором варианту античной традиции о ранних скифах, локализующему первоначальную зону их обитания не в Причерноморье, а в Предкавказье. Судя по археологическим данным, племена скифского круга, обитавшие в VII в. до н.э. по обе стороны Кавказа, существовали 8 тесном взаимодействии между собой, и именно здесь - на пространстве «между Келермесом и Зивие», документируются, в частности, последовательные стадии сложения искусства звериного стиля на переднеазиатской основе. Одновременно, очевидно, здесь же завершилось формирование других компонентов скифской триады - преимущественно на базе эволюции форм, известных племенам черногоровско-новочеркасского круга.
Практически одновременно с появлением памятников скифского облика по обе стороны от Кавказского хребта они фиксируются и в Северном Причерноморье. Но здесь не улавливается сам процесс их становления - это своего рода «выбросы» из той зоны, где этот процесс протекал. Судя по всему, эти памятники отражают достаточно растянутое во времени расселение каких-то групп населения, причастного к переднеазиатским походам; не случайно в ряде восточноевропейских комплексов раннескифские древности сочетаются с вещами древневосточного происхождения или с теми, в декоре которых ощутимо влияние древневосточного искусства (Келермес, Мельгуновский курган, Дарьевка, курган на р.Калитве). Это расселение и обусловило распространение раннескифского культурного комплекса по обширной территории Восточной Европы, где затем, как уже было сказано, произошла культурная дифференциация, обособление локальных вариантов. Сопоставив данные античных и восточных текстов, мы вправе утверждать, что среди пришедших в северопонтийские степи и в лесостепь воинов были носители этнического имени «скифы», но это утверждение отнюдь не равносильно этнокультурному отождествлению этих пришельцев с охарактеризованными выше обитателями Скифии Геродота - лишь одной из частей охваченного указанным расселением ареала.
Древнейшие же скифы, о приходе которых с востока, «из Азии», повествуют античные авторы, не были еще, как явствует из всего сказанного, носителями ни степной культуры геродотовых скифов V-IV вв. до н.э., ни даже того культурного комплекса, который связан с участниками переднеазиатских походов и со скифами Предкавказья. Поэтому неправомерными представляются попытки археологически проследить их продвижение, используя те критерии скифской принадлежности памятников, которые сложились на основе анализа более поздних материалов. При отсутствии реальной опоры для определения как времени этой первичной скифской миграции (мы уже отмечали, что данные Геродота о ее непосредственном предшествовании походу Мадия не соответствуют реальности), так и истинных ее масштабов, вряд ли на сегодня возможна ее однозначная археологическая идентификация. Более или менее уверенно можно говорить лишь о том, что это были древнейшие носители все того же этнического имени «скифы». Исходя из приведенных данных Диодора локализовать эту миграцию следует, очевидно, в землях к востоку от Дона, в треугольнике между нижним течением Дока и Волги и Кавказским хребтом. Не исключено, что с этими древнейшими скифами связано одно из археологически прослеживаемых перемещений населения как раз на эту территорию из Поволжья на рубеже эпохи бронзы и железа.
Итак, в истории скифов прослеживаются, по крайней мере три качественно различных этапа, каждому из которых соответствует свое, отличное от прочих, содержание этого этнонима и своя археологическая реальность. Первый этап - время существования древнейших скифов, или праскифов. Это была, очевидно, не слишком большая этническая группа, еще не характеризующаяся той культурой, которая ассоциируется со скифами в дальнейшем, но это были изначальные носители интересующего нас этнического имени. Они-то и продвинулись с востока в Предкавказье, где, видимо, произошло то столкновение их с соразмерной им этнической совокупностью - киммерийцами, память о чем сохранило эпическое предание, запечатленное позже античной традицией. Скорее всего, этот конфликт, как полагал уже А.А.Иессен, не столько повлек за собой кардинальную смену населения той области, где он разыгрался, сколько привел к переходу главенствующей роли среди обитавших там племен, более или менее близких этнокультурно, от киммерийцев к скифам и - как следствие - к закреплению за этими племенами общего этнического имени, воспринятого от победителей. Лишь внутренняя логика эпического рассказа об этом событии придала ему тот облик тотального конфликта, который сохранен в передаче Геродота.
Ту совокупность, которая стала именоваться скифами после рассмотренных событий, мы обозначаем термином «ранние скифы» - по аналогии с хорошо известными исторически и археологически поздними скифами II в. до н.э. - III в.н.э., так же, как и интересующий нас народ, одноименными скифам геродотова времени, но не идентичными последним ни по составу, ни по облику культуры. Эти ранние скифы явились главной силой в походах степняков через Кавказ и в страны Передней Азии, а также создателями и носителями достаточно специфичного культурного комплекса - первого из известных нам археологически, вполне достоверно сопрягаемого с именем скифов.
Еще в эпоху переднеазиатских походов, а особенно интенсивно после их завершения проходило расселение носителей этого комплекса по территории Восточной Европы. В дальнейшем в пределах охваченных указанным расселением территорий обособились несколько этнокультурных зон, обитатели одной из которых - степного Северного Причерноморья - унаследовали имя скифов. Тогда-то начался третий этап в истории этого этнического термина - время существования собственно геродотовых скифов. Именно этот народ застал в припонтийских степях Геродот, в значительной степени спроецировавший современное ему содержание этнонима в более раннее время, в частности - при осмыслении исторических преданий описываемого им народа.
На наш взгляд, характер перехода от каждого из отмеченных этапов этнической истории скифов к следующему вполне соответствует тому сформулированному этнографами пониманию процесса этногенеза, согласно которому на определенной стадии «из ряда существующих до этого этносов, этнических общностей или их частей складывается новый этнос, осознающий себя как нечто отличное от любых ранее существовавших групп и выражающий это самосознание через новое самосознание». Иными словами, «скифы» каждого из трех перечисленных этапов - это другой этнос.
Такому пониманию сущности этнической истории скифов отнюдь не противоречит то обстоятельство, что в качестве такого их «нового самоназвания» в нашем случае выступает имя, уже задолго до того фигурировавшее в истории, поскольку, как отмечают этнографы, подобное новое самоназвание «как правило, восходит к одному из ранее известных этнонимов, но приобретает качественно отличное содержание», выступая «основным этническим маркером» новой сформировавшейся совокупности, по-новому вычленяющей себя из окружающей этнической среды.
Три выделенных нами этапа этнической истории скифов можно по существу рассматривать как историю трех сменяющих друг друга различных, хотя и одноименных, народов, лишь отчасти связанных друг с другом генетически. Именно недостаточное внимание к этому обстоятельству, к динамике содержания этнонима при сопряжении вербальных и археологических данных на протяжении многих лет препятствовало решению этой задачи и даже приводило к серьезным искажениям этноисторической картины.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна