В связи с генезисом феодализма в Центральной Осетии большой интерес представляет указание фольклорной традиции алагирцев на «нузальскую резиденцию царя алан». Возможность наличия таковой в Нузале нельзя отрицать с абсолютной уверенностью. Арабские географы X в. сообщают о многих аланских крепостях, «куда царь время от времени переезжает». Однако нузальские историко-архитектурные памятники имели чисто военное назначение и не приспособлены для постоянного проживания в них больших коллективов. Скорее всего, рассматриваемый фрагмент произведения устного народного творчества возник как фольклорное отражение действительного пребывания в Нузале какого-то представителя царского дома Алании, возможно, Багатара, жившего на рубеже XIII-XIV вв. Во всяком случае, по устной традиции, вся «местность Нузальского и Касарского ущелий связана» с ним. Ему, очевидно, посвящена и эпитафия в широко известной Нузальской часовне. Хотя историки, археологи, филологи и искусствоведы вот уже свыше полутора столетий занимаются данным памятником, его источниковедческое значение до конца не выяснено.

Одно из первых известий о Нузальской часовне принадлежит протопопу И. Болгарскому, который 18 июля 1780 г. в донесении астраханскому и ставропольскому епископу Антонию писал: «в Олагирском уезде близь деревни Дагом церковь святыя Троицы развалившаяся, в деревне Мизур целая, в деревне Нузал целая ж, в которой видно отчасти стенное изображение святых великомучеников Георгия и Федора Тирона и архистрага Михаила, а в чие имя неизвестно»; далее он указал на «несколько образов, у которых видны надписи грузинскими литерами».

В 30 х гг. XIX и М. Броссе дважды опубликовал на французском языке текст Нузальской надписи. Вторая публикация (1838 г.) отличается от первой (1830 г.) примечаниями М. Броссе и некоторыми уточнениями, поэтому мы приводим второй перевод: «Нас было девять братьев из семьи Чарджонидзе-Дчархилан: Ос-Багатар, Давид-Сослан, Сокур и Георгий, которые бросали на врага взгляды гнева. Трое наших братьев - Исак, Романоз и Василий - были монахами, верными служителями Христа. Мы были хозяевами узких дорог, которые вели и четыре стороны. У нас в Касаре крепость и таможня, и мы занимаем переднюю часть моста. Надейтесь на доброе отношение на той стороне, если вы повели себя хорошо на этой стороне. У нас столько же золота и серебра, сколько и воды. Я завоевал Кавказ и покорил четыре царства. Верный своим привычкам, я похитил сестрицу принца Картли. Он, настроенный против меня и обманувший в клятве, взял на себя мои грехи. Багатара бросили в моду и истребили армию Оссов. Вы, читающие эти строки, помолитесь за меня».

Одним из первых русских перевод надписи привел А. Гомоним(1852 г.) «Мы были 9 братьев Чараджоновы и Сахиловы: Ос-Бaгаrap, Давид-Сослан, с 4 царствами боровшиеся, Фидарос, Жадарос, Сокор и Георгий, для врагов страшный. Наши братья: Исаак, Роман и Василий сделались верными рабами Христу (монахами). Мы имеем с 4 сторон пути охранные: в Кассарском ущелье замок (где брали плату с прохожих), мостовые ворота; я в ожидании будущего века жил здесь. Золотой и серебряной руды имеем столько же довольно, как воды. Кавказ покорил, с 4 царствами боролся, у Грузинского царя (Вахтанга) сестру отнял, не теряя своего достоинства и обычаев, но он настиг, нарушил клятву и взял на себя мой грех. Багатара утопили, и истребилось войско Оса. Кто эти стихи будет читать, пусть помянет меня».

В делах «Комиссии для разбора сословных прав горцев Кубанской и Терской областей» сохранился документ, датированный августом 1860 г. и содержащий «надпись на Нузальской Царазонской церкви». Надпись представляет собой 9 четверостиший на грузинском языке с синхронным переводом на русский.
«1) Нас было 9 братьев Царазоновы-Цахиловы: Ос-Багатар, Давид и Сослан, с 4-мя царствами борющиеся.
2) Фидарос, Доладороз, Сокур - Георгий, с презрением на врагов взирающие.
3) 3) Братья наши Исаак, Романоз и Басил сделались добрыми рабами Христа (монахами)
4) Мы содержали в 4-х углах узкие проходы дорог.
5) В касаре имели укрепление и сабаж (заставу), здесь содержу двери моста, о будущем обнадежен, в настоящем благополучен.
6) Руды золота и серебра имею в таком изобилии, как вода.
7) Покорил Кавказцев, противостоял 4-м царствам (народам)
8) У грузинского (Батони) князя похитил сестру,
не оставил своего рода; постиг меня, клятвою обманул, наложил на себя вину мою (грех)
9) Багатар утонул в воде, войско осетин истреблено».

Данный вариант отличается от всех известных тем, что и грузинский текст и русский перевод представляют собой 9 не слитных куплетов, а непростое повествование. Из других отличий обращает на себя внимание фраза «покорил кавказцев», но не «Кавказ», как в других вариантах. В делопроизводстве комиссии стихотворение препровождено следующей записью: «Копия с надписи сохранившейся и поныне на стене Нузальскои Царазонской церкви, при сем прилагается для дальнейшего исследовани я, как достопримечательный памятник». Сейчас трудно судить, с чего снималась «копия», т. к. по свидетельству современников, надписи и церкви Нузала в 1860 г. уже не было. Местные жители уверяли, будто ее уничтожил священник Николаи Самарганов, бывший в Осетии в начале 20-х гг. XIX в. Эпитафия обросла многочисленными легендами и в прошлом столетии пользовалась «громкою, можно сказать, европейскою известностью». Такая популярность только мешала поиску истины и давала богатую пищу для возникновения многочисленных вымыслов.

Помимо надписей внимание исследователей привлекли остатки древней фресковой живописи. По предположению В. А. Кузнецова, на стенах церкви изображены 4 портрета священнослужителей из местного осетинского населения. Имена трех из них установлены по надписям - Романоз, Басили и Сокур. На левой стене расположены 5 фигур без нимбов, в типичной кавказской одежде и головных уборах. Полностью достоверными являются имена Сослан и Елиа. Еще два имени - вероятнее всего, Атон и Фидарос. Восстановление же имени Давид (по единственной букве «д») вызывает споры. Особый интерес представляет фигура всадника, охотящегося на оленей. П. С. Уварова видела в нем царя Грузии Фарнаваза. Однако последующие исследователи не разделили это предположение, как позже не согласились с мнением искусствоведа К. А. Берладиной, что данный сюжет изображает «чудо» Евстафия Плакидия. Е. Г. Пчелина склонна видеть во всаднике Давида-Сослана, а И. Лолашвили – Ос - Багатара. Решающих аргументов, справедливо отметил в 1974 г. В. А. Кузнецов, никто не привел и значение этой фигуры остается неясным. Правда, сам В. А. Кузнецов вскоре пересмотрел свои взгляды по данному вопросу и присоединился к мнению К. А. Берладиной.

Большие расхождения существуют и относительно времени постройки Нузальской часовни. Г. Баев надпись о 9 братьях относил к 1320 г. Г. А. Кокиев и Л. П. Семенов время строительства часовни определяли XII-XIII вв. С. Ф. Мельников-Разведенков - 1224 г. А. Ф. Гольдштейн - XIII в. З. М. Салагаева и В. А. Кузнецов-рубежом XIII-XIV вв. анализ раствора часовни дал дату 1273 г. Неутихающие споры вызывает открытое в 1945 г. Е. Г. Пчелиной погребение под полом Нузальской часовни. Одни исследователи считают погребенного Давидом-Сосланом, другие отрицают это.

Расхождения, существующие по всем проблемам, связанным с Нузальской часовней, затрудняют решение вопроса о источниковедческой значимости эпитафии. Симптоматично, что З. М. Салагаева в своей работе, обобщая взгляды специалистов, вслед за ними исходила из того, что эпитафия не является полноценным историческим источником. Ее сюжеты будто бы основывались на фольклорных (осетинские предания), летописных («Картлис Цховреба») элементах и фресковой живописи Нузальской часовни. Автор эпитафии в таком случае предстает не как историк, а как художник и, согласно данной точке зрения, он трактовал имеющийся материал по своему замыслу. З. М. Салагаева пришла к заключению, что надпись - «художественное произведение осетинской литературы на раннем этапе ее становления», историзм которой проявляется в тесной связи с жизнью Касарского ущелья. В целом, появившиеся в послевоенное время многочисленные исследования по интересующей нас теме представляли собой скорее поиск новых аргументов в пользу выдвинутых идей, нежели разработку новых направлений.


В настоящее время из трех вопросов - когда была построена часовня, кто в ней похоронен, когда появилась эпитафия - решенным можно считать лишь один - коль скоро анализ раствора здания дает 1273 г., то эта дата, очевидно, является ориентировочной датой постройки здания. Для решения других вопросов очень важным было бы определение времени захоронения в часовне, но, к сожалению, предлагаемые решения слишком полярны, и задача эта все еще остается трудно выполнимой. По мнению Е. Г. Пчелиной, высказанному, правда, осторожно, со ссылкой на «стариков», «в заппадзе, превращенном впоследствии в Нузалы-аргъуан», похоронен «Сослан-Ос-Багатар». Более категоричен И. Лолашвили: Нузальский памятник возводился как наземный языческий могильник («заппадз»), впоследствии перестроенный в христианскую церковь.

Нузальская часовня стоит на месте обширного древнего кладбища, на котором, по устной традиции, погребались представители исключительно привилегированных слоев. Анализ инвентаря могильника мог бы на многое пролить свет, в том числе помочь в определении хронологических рамок существования могильника. Но в том-то и дело, что за исключением единственного захоронении в самой церкви, ничего не исследовалось. Остается ждать будущих раскопок (если они вообще состоятся) и анализа погребального инвентаря. Если раскопки дадут материал конца XIII-XIV вв., то это будет косвенным аргументом в пользу идентификации погребенного в Нузальской часовне с Ос-Багатаром или кем-либо из его окружения. В противном случае эта связь окажется сомнительной и на повестку дня станет другой вопрос: действительно ли кто-то из элиты алан-овсов специально погребался в часовне, или древняя могила случайно оказалась в площади позднее построенной часовни?

Аналогичные сомнения возникли у И. Лолашвили после ознакомления с погребальным инвентарем захоронения в Нузальской часовне. Меч, нож, железные кольца, кремень с огнивом и два альчика - эти вещи могли принадлежать любому горцу; «альчики же говорят о том, что хозяйственной деятельностью похороненного лица было животноводство (в частности, овцеводство)». Автор согласился с С. Джанашиа: «ни в Грузии, ни и Осетии знатных людей, более того - царя - не хоронили так бедно, как выглядит похороненное в Нузале лицо. Думается, Нузальский заппадз служил потомкам захороненного там лица до тех пор, пока этот заппадз не превратили в христианскую церковь». Последняя мысль представляется перспективной. Военно-торговые перевальные пути через Уалладжир и Туалгом рано попали под контроль аланской аристократии, но царский род осел здесь только после татаро-монгольских походов, скорее всего - во второй половине XIII в. Разумеется, знать и здесь стремилась сохранить (или завоевать в борьбе с местными старейшинами) привилегии. Помимо прочего, это требовало и идеологического обоснования, каковой цели служили, в частности, захват запада старейшины селения и превращение его в родовую церковь- усыпальницу. С позиций человека сегодняшнего дня это выглядит несерьезным, но в, то время это было веским аргументом для обоснования претензий на господство. Приведем лишь один пример. Во второй половине XIII в. в одном местечке Ксани появилось несколько аристократов (в их числе Ростом) из «осетинского колена Сидамонта» с «верными рабами». Показателен совет, данный Ростому главой местной православной общины: «Ежели желаешь обосноваться в этой стране, потребуй (себе место для) усыпальницы в монастыре этом, ибо усыпальницы всех дидебулов и азнауров находились здесь; и если богу будет угодно, будешь предводителем селений этих...» Данная мысль четко отразилась в психологии людей той эпохи. «Чьей могиле подобает наивысшая почесть, тому и принадлежит по праву церковь и управление по справедливости...».

В свете изложенного нельзя исключить возможности захвата Ахсартагатами-Царазонами заппадза старейшин Нузала и его перестройки в родовую церковь.

Самым важным звеном в комплексном изучении Нузальского памятника является проблема источниковедческой значимости эпитафии. До сих пор остается спорным вопрос о времени и цели ее создания. И. Лолашвили обратил внимание на отсутствие эпитафии в тексте рукописи «Истории» Вахушти 1755 г., она содержит лишь краткую справку о фресках: «Маленькая церковь есть в глубине Касарского ущелья, где нарисованы и надписаны Дмитрий и сын его Давид, сын Давида - Атон, сын Атона - Джадарон, сын Джадарона - Давид Сослан, который был мужем Тамары». Иными словами, во времена Вахушти данная группа Нузальской часовни воспринималась как портретное изображение генеалогии аланских царей. В рукописи «Истории» 1755 г. о самой эпитафии ничего не сообщается, а в тексте 1817 г. она уже имеется, из-за чего И. Лолашвили пришел к выводу, что надпись создана в промежутке между этими двумя датами. Как нам представляется, возможно, и другое объяснение. Вахушти стремился доказать принадлежность Давида-Сослана к роду Багратидов. Недавно Г. Д. Тогошвили убедительно опроверг эту точку зрения. Он обратил внимание на то, что современные Тамаре закавказские историки Сослана не считали Багратидом. «История восхваления венценосцев», Басили, Вардан, Степанос Орбелян и др.

Давида-Сослана единодушно называют «аланом царского происхождения». Так, Мхитар Гоша (1188 г.) писал: «Тамара, дочь царя Георгия, разошлась с первым мужем, русским царевичем, и вышла замуж за человека из Аланского царства, ее родственника по матери, по имени Сослан, которого после воцарения назвали и Давидом». В стойкой народной традиции Сослан неизменно связывается с Царазонами. В Нузальской надписи также определенно говорится о принадлежности Сослана к царскому роду алан-овсов Царазонта. Все это никак не вяжется с концепцией Вахушти происхождения Давида-Сослана. Возможно, из-за этого эпитафия не попала в рукопись ого «Истории» 1755 г.

Мало что прояснил анализ стилистических особенностей надписи. Традиционная точка зрения ее возникновение относит к довольно позднему времени-рубежу XVIII-XIX вв. и связывает с книжной традицией Грузии и фольклорным наследием осетин. Предпринимались даже попытки выявить автора эпитафии. В частности, К. Кекелидзе, Е. Г. Пчелина и И. Лолашвили усмотрели «скрытую связь» между поэмой «Алгузиани», написанной вроде бы И. Ялгузидзе, и эпитафией; отсюда вывод - эпитафия создана в кругах, близких к И. Ялгузидзе, что бесспорно значительно снижает ее значение как исторического источника.

Анализ стилевых особенностей надписи, предпринятый учеными, и определение на этой основе датировки уязвимы. Анализ даже литературы в целом определенного периода и общества требует изучения исторического «фона», на котором развивались те процессы и явления, которые исследуются. Простая синхронизация с каким-либо одним элементом недостаточна для обосновании умозаключения. Глубокие культурно-психологические процессы вообще невозможно понять, если рассматривать их в узких хронологических рамках. На историческом «фоне» создания Нузальской надписи мы остановимся, но прежде обратимся к последним изысканиям В. А. Кузнецова, позволяющим по-новому взглянуть на проблему датировки Нузальской надписи и ее источниковедческую значимость. В ктиторской группе в нижнем ярусе росписей он, как и Вахушти, видит отображение генеалогии царского рода алан-овсов, включая Давида-Сослана. Следующие за ним фигуры изображают, вероятно, выдающихся овсских полководцев-аристократов конца XIII - начала XIV вв. Фареджана и Багатара. В. А. Кузнецову удалось обнаружить автограф автора фресок «Вола Тлиаг». Осетинское фонетическое оформление «Тлиаг» (суффикс «аг») бесспорно указывает на осетинское происхождение художника. Но еще более важным является то, что автограф выполнен на «мхедрули» - грузинском письме XIV в. Ведь ранее одним из веских аргументов позднего происхождения надписи являлся размер букв грузинского алфавита, учитывая который невозможно представить, как надпись умещалась на стене. Но если эпитафия была выполнена на «мхедрули» XIV в., то это резко меняет дело, т. к. размер букв скорописи того времени незначителен. Поэтому заключение В. А. Кузнецова, что «надпись подлинная» и «является историческим источником рубежа XIII-XIV вв.» представляется вполне вероятным и заслуживающим внимания. Со своей стороны, хотелось бы привести несколько аргументов в обоснование этой точки зрения.

В различных редакциях предания об Ос-Багатаре и в Нузальской надписи имеется указание о похищении Багатаром грузинской княжны (царевны). Имя ее предания не сообщают, а просто называют Ахсин. В большинстве текстов она является сестрой или дочерью грузинского князя (царя), чье имя в предании также не указывается. По-разному передается этот сюжет в вариантах Нузальской надписи. Вариант М. Броссе (1838 г.): «Верный своим привычкам, я похитил сестру принца Картли. Он, настроенный против меня и обманувший в клятве, взял на себя мои грехи. Багатара утопили и истребили армию Оссов». Вариант А. Головина (1852 г.): «У грузинского царя (Вахтанга) сестру отнял, не теряя своего достоинства и обычаев, но он настиг, нарушил клятву и взял на себя мой грех. Багатара утопили и истребилось войско Оса». В архивном варианте (1860 г.) интересующий нас фрагмент выглядит так:
«8) У грузинского (Батони) князя похитил сестру, не оставил своего рода; постиг меня, клятвою обманул, наложил на себя вину мою (грех) 9) Багатар утонул в воде, войско осетин истреблено».

Во всех вариантах Нузальской надписи и в редакциях предания Багатар похищает грузинскую княжну (царевну) «не теряя своего достоинства и обычаев». Это означает, что он взял ее не в законные жены. Сообщение источников о том, что брат царевны «нарушил клятву, убил Багатара и взял на себя его грех», следует понимать так: убив Багатара и нарушив тем самым какую-то клятву, он стал ответственным за его грех.

В варианте А. Головина Нузальской надписи грузинский царь назван Вахтангом, в котором исследователи видят Вахтанга Горгасала. Историю его борьбы с багатаром (аланским полководцем) зафиксировали грузинские летописи. В 453 г. «овсы учинили на Грузию великое нашествие; они опустошили Карталинию, взяли город Каспи и, пленив трехлетнюю сестру царя Мирандухту, отправились в Ран и Мовакан, полонили и эти страны и через Дарубандские ворота возвратились в Осетию. Тогда Вахтангу было 10 лет». В 455 г. (хроники называют и другие даты: 459 г. и 460 г.) он собрал 100 ООО армию и, разбив овсов и хазар в «утесах Дарьяла», вернул свою сестру.

Вероятно, под влиянием этого летописного сообщения М. Джанашвили и Ш. Ониани Ос-Багатара Нузальской надписи относили к V в. Однако это мнение оспорено большинством историков, которые прототипом героя эпитафии справедливо считают Багатара, жившего на рубеже XIII-XIV вв. Это мнение разделяют В. Б. Пфаф, З. Н. Ванеев, В. А. Кузнецов и др. Ряд исследователей - К. Сихарулидзе, И. Лолашвили и З. М. Салагаева - полагают, что в нашем герое объединены черты двух исторических деятелей - багагара (полководца) V в. и Багатара XIII-XIV вв. Как нам кажется, последняя точка зрения верна в отношении народных предании, но вряд ли применима в отношении Нузальской надписи.

Прежде всего, необходимо выяснить, кто скрывается за «багатаром» осетинских предании и Нузальской эпитафии. Первоначально данным термином обозначался высший слой овсской военной аристократии. Позднее, к концу I тысячелетия, он получил дополнительный оттенок и стал наряду с прежним значением использоваться как одна из инсигний царской власти. По свидетельству Ибн-Рустэ, «царь аланов называется Б. гайр, каковое (имя) прилагается к каждому из их царей». Эти два значения - «полководец» и «царь» - сохранились за понятием «багатар» и в Золотоордынский период. Так, в китайской хронике «Юаньши» в разделе о монгольских походах на Северный Кавказ упоминается полководец Еле-бадур (Илья-багатар): «Юй-ва-ши был ас. Его отец Елебадур (Илья-багадур) пришел с правителем его государства и подчинился Угэдэю».

Помимо социальной нагрузки, слово «Багатар» иногда использовалось как антропоним. Как имя собственное оно использовано грузинскими летописями в сообщении о том, как в 888 г. «мтавар овсов» Багатар вместе с абхазским военачальником по имени Наср пошел против Адарнасе II. В Зеленчукской родословной X в. среди перечисленных лиц значится Пакатар. Наконец, «Картлис Цховреба» в описании событий рубежа XIII-XIV вв. много места отвела Багатару, происходившему из царского рода Ахсартагата. Он пользовался огромной популярностью в народе; предания о нем занимают видное место в фольклорном наследии осетин. Именно с ним, как нам представляется, связана Нузальская надпись. Молва о нем переходила из поколения в поколение. Со временем почитание Багатара дошло до такой степени, что народное мнение сделало его этнархом, т. е. праотцом осетин. Учитывая большую вероятность связи Багатара с героем Нузальской эпитафии, остановимся на некоторых вехах его жизни.

В результате походов туменов Батыя в 30-х гг. XIII столетия значительная доля равнинных алан ушла в ущелья Центрального Кавказа. Население, сконцентрированное в горах, не могло обеспечить себя хотя бы скудными средствами жизни, и часть его двинулась на юг, на территорию Грузии. Во второй половине XIII в. в нагорной полосе Шида-Картли существовало компактное население овсов, в среду которых просачивались с севера все новые и новые группы эмигрантов. Эти процессы вызвали продвижение овсов в различные районы Картли. Летописи сообщают, что «между 1257-1264 гг. пришли осетины, преследуемые Берка-ханом. Среди них была удивительная женщина по имени Лимичав (вариант: «две женщины Лим и Ачав») и она с собой привела малолетних детей родом ахсарфкянов (вариант: ахсарпакаинов — искаженная форма осетинского ахсартагата): Пареджана (вариант: «сын овского царя») и Багатара и много князей». Аноним середины XIVB, Жамтаагмцерели уточняет дату появления внушительного числа овсов в Шида-Картли - 1263 г. По мнению В. Н. Гамрекели, они эмигрировали по политическим мотивам. Более убедительной представляется точка зрения Г. Д. Тогошвили, связывающего появление алан в Грузии в 1263 г. с поражением войск Хулагу в битве с золотоордынцами. Овсская аристократия, играя на внутримонгольских противоречиях, пыталась воспользоваться вторжением войск Хулагу на Северный Кавказ и покончить с господством Золотой Орды. Союзу аланской аристократии с ильханами способствовало и то обстоятельство, что Хулагу поддерживал христиан всех исповеданий. Первоначально успех сопутствовал Хулагу. В 1262 г. его нойоны одержали ряд крупных побед. Хулагу, согласно Рашид ад-дину, приказал отправиться за врагом и забрать «жилища воинов Беркея. В силу (этого) указа они переправились через реку Терек. Жилища всех эмиров, вельмож и воинов Беркея сияли в той степи. Кипчакская степь была сплошь в кибитках и больших шатрах, а земля та полна лошадей, мулов, верблюдов, коров и овец, а работных людей их ни одного не было в жилищах. Все бежали, бросив жен и детей». Три дня пировали нойоны Хулагу.

Несколько иначе описывает данный этап противоборства монгольских ханов армянский историк XIII в. Киракос Гандзакеци. По его данным, Хулагу разбил свои войска на 3 отряда. Одну «(рать) поручил своему сыну Абагахану, к нему же отправил и правителя Аргуна... другую рать он собрал у Аланских ворот и, взяв с собой остальное войско, двинулся и вступил (на территорию) далеко за Дербентскими воротами, ибо туда есть лишь два пути: через аланов и через Дербент. И, разорив части улуса Джучи, дошел до великой и бездонной реки Теркн Этиль...».

Берке собрал огромное войско. Арабские авторы единодушно указывают на это. Джучиды «собрали превеликое, словно муравьи и саранча, полчище»,— свидетельствует Рашид ад-дин. Ему вторит Ибн-Василь: Берке «сделал воззвание к войску своему, чтобы садился на коня всякий, кому 10 лет (и более) от роду. Село народу столько, что не видно было ни начала, ни конца». 13 января 1263 г. хулагиды были разбиты на берегу Терека. Аланским сторонникам ильханов, «преследуемых Берка-ханом», пришлось бежать в Грузию. Овсских князей с их дружинами царь благоразумно разместил в различных районах страны — Тифлисе, Дманиси и Жинвали.

В 1268-1269 гг. аланский отряд переведен в Гори для отражения возможных нападений из Западной Грузии, но вскоре выведен из него. В 1292 г. аланы-овсы вновь занимают Гори, на сей раз при поддержке монголов.

В конце XIII в. в Грузии разгорелась острая борьба за престол между Давидом VI и Вахтангом IV. Грузинский «Хронограф» XIV в. в связи с этим «царевича овсского» Фареджана причисляет к активным сторонникам Давида. Во многом благодаря его поддержке - по хронике: «Фареджан также весьма содействовал Давиду» - последний утвердился на престоле. После смерти Фареджана его преемник Багатар стал поддерживать Вахтанга. Багатар «разорял Картли, Триалети, сгонял с вотчин азнауров и были беды великие среди жителей Картлийских». Он же захватил крепость Дзами в ущелье внутренней Грузии. В начале XIV в. овсы, по словам летописца, стали наиболее активной силой, выступавшей против Давида. В целом, отмечает Г. В. Цулая, источники свидетельствуют «о больших возможностях овсско-аланского элемента в Грузии, как в политической, так и в экономической сфере».

Вахтанг щедро награждал Багатара и его князей за помощь. Один из аланских князей «из рода Сидамонта» стал Ксанским эриставом. В начале XIV в. царь Вахтанг пожаловал эриставу Шалве «Трусу, Гуда, (владение) Гагас-дзе, Дзагнакорпу, Дигвами, Гавази, Аперис-хеви, Бехуше и (среди) дидебулов (вельмож - Ф. Г.) своих лучшим считал». Причиной столь щедрого пожалования явилась активная поддержка эриставом Вахтанга в его борьбе за трон. «Шалва привел в жены дочь царя овсовя по имени Ширд». Брак эристава с дочерью «царя овсов» закономерен, ибо овсы со своим правителем Багатаром, как уже указывалось, были наиболее активной силой, выступавшей против Давида.

Вполне вероятно, что Вахтанг и Багатар скрепили союз клятвой; быть может, Багатар взял второй женой какую-нибудь грузинскую княжну, возможно, даже сестру Вахтанга. Так как последний очень нуждался в военной поддержке алан, он мог согласиться на такой брак. Но вскоре союз Багатара и Вахтанга распался.

С ослаблением позиций монголов в Грузии, усилением царской власти, непокорность и своеволие овсов в Картли (по летописям: «весьма возвеличился мтавар Багатар овсский») превратилось в серьезную преграду для экономического развития и стабилизации политической обстановки. Феодальная знать Грузии стремилась, положим, конец своеволию аланской аристократии. Тавады осадили крепость Дзами в Шида-Картли. «И как ожесточилась (осада), просили овсы милостью божьей пощады и обещали не вредить; с тем и явился Бакатар пред Бека и затем помер». В начале XIV в. Георгий V Блистательный (1314-1346 гг.), возглавив феодалов, обложил Гори и после трехмесячной осады взял город. Против сторонников Багатара выступил сын его зятя - ксанский эристав Виршел, родом из алан. Вот как описывает это событие грузинская хроника: «Тогда окружил (Георгий) осов, находившихся в Гори, и воевал (с ними) три года. Виршел же и войско его воевали лучше всех (других) войск, и хвалили их хвалой великой».

Разрыв Багатара и Вахтанга, вооруженная борьба - наверное, это и есть нарушение прежней клятвы, о которой говорится в Нузальской надписи. Следовательно, речь в ней идет об отношениях Багатара и царя Грузии Вахтанга, живших в конце XIII - начале XIV вв., но не о багатере (полководце) и Вахтанге Горгасале середины V в. Это мнение имеет еще ряд косвенных подтверждений. Если бы в Нузальской эпитафии речь шла о событиях V в., то, как мог бы багатар взять в жены Мирандухту - трехлетнюю девочку. К тому же, отношения между ним и Вахтангом Горгасалом с самого начала были враждебными и говорить о клятве верности и нарушении ее Горгасалом не приходится, ибо он, очевидно, не давал клятву верности врагу. К тому же багатар V в. был лишь полководцем, но не царем. Перед поединком Горгасал обратился к противнику, стоявшему на противоположном берегу: «Не перейду я через реку, ибо я царь, а ты - рядовой смертный». Багатар же в XIII-XIV вв. по всем источникам, являлся «царем овсов», происходил из рода Царазонта, с которым связаны многие места в Уалладжире. Деятельность Багатара, во всяком случае в последние годы его жизни, связана с защитой Туалгома и Уалладжира. Главным звеном в системе оборонительных сооружений Касарского ущелья являлась мощная наскальная крепость «Нузалы фидар». По оценке военных специалистов XIX в., «у Нузала крепкая позиция для обороны входа в Касарское ущелье». Вполне закономерно, что именно этот аул стал «гнездом» аланской аристократии, эмигрировавшей в горы в бурные годы татаро-монгольской экспансии.

В Уалладжире долгое время хранились царские реликвии алан-овсов В 1869 г. жители ущелья уверяли В. Б. Пфафа, что в Рекоме хранятся шлем, колчан и копье Багатара. Отправившись туда, он «действительно нашел эти вещи, зарытыя под кучею стрел и пиков». Суеверие местного населения приписывало названным вещам чудотворную силу; если «кто-нибудь унес их, в том месте, где они будут храниться, непременно появится моровая язва». В доказательство этого алагирцы поведали В. Б. Пфафу о том, как «несколько лет тому назад, когда шлем Осибагатара для лучшего сохранения был перевезен в Нузал, там появилась повальная болезнь, вследствие чего шлем, по решению народного собрания, был перевезен обратно в Реком». В «Описи имущества часовни Реком», составленной в мае 1903 г., под инвентарными номерами 46 и 49 значатся «шлем с кольчужной сеткой» и «остатки колчана со стрелами». Участники экспедиции А. А. Миллера летом 1928 г. среди предметов Рекома обратили внимание на «один из древних шлемов с кольчужной сеткой и околышком», поразившим «орнаментом, очень напоминающим средневековую корону западноевропейских феодалов». В 1935г. доспехи Багатара из Нузальской часовни перевезли в музей краеведения г. Алагира, откуда они исчезли во время фашистской оккупации в мае 1942 г.

Согласно устной традиции первой половины XIX в., в Нузале хранились также и другие реликвии овсской аристократии, а также золотые предметы «грузинского короля» - очевидно Арчила или Александра, которые в конце XVII в. неоднократно находили приют в Уалладжире, спасаясь от иранского шаха. Но «в 1821 году, когда священник Николай Самарганов крестил наш народ, - писали местные жители наместнику Кавказа, - то все выше прописанные вещи похищены были». В 40-х гг. XIX в. В. С. Толстого уверяли, что «в 1821 году священник Самарганов, родом из Гори, прочитав эти надписи и найдя сокровища, их выкрал и надпись соскоблил». В 1879 г. П. С. Уварова со слов старожилов записала в своем дневнике: «В ауле Нузал, через реку существует пещерный монастырь, где, по словам жителей, издревле собрано было много рукописей и разных драгоценностей; священник грузин, собрав членов своей семьи, подставил лестницы к скалам и вывез все бесследно». Трудно сказать, насколько можно доверять приведенным свидетельствам. Точно известно лишь, что Самарганов действительно в начале 20-х гг. XIX в. по распоряжению экзарха Грузии «обревизовал всю христианскую Осетию». В то время грузинские церковники, выполняя решении высшего духовенства, решили построить в Нузале новую церковь. Однако местные жители решили сохранить древнюю часовню. «Н. Самарганову, вложившему в строительство 400 рублей, эта история не понравилась, он прибыл в Нузал и, как рассказывают очевидцы, изуродовал фрески и надписи старой церкви».

Резюмируя изложенное, отметим, что связь Багатара с Касарским ущельем и конкретно Нузалом прослеживается отчетливо. Это обстоятельство в совокупности с содержанием Нузальской надписи и последними изысканиями в этой области В. А. Кузнецова позволяют сделать вывод: эпитафия создана вскоре после смерти Багатара в 1304(6) г. и отражает реальные события той эпохи.

С Нузальской надписью связано предание об Ос-Багатаре - одно из самых распространенных произведении устного народного творчества осетинского народа. Причина такой популярности коренится в особенностях генезиса предания, сложившегося на основе синтеза:1) этногенетической легенды о происхождении осетин с главным героем этнархом Осом; 2) цикла преданий о Багатаре, древнейшем из циклов о борьбе с внешними врагами; 3) рассказа о сыновьях Ос-Багатара - предания, отразившего социальную структуру Алагирского общества в послемонгольский период. Для нас особый интерес представляет последнее предание. Данный фольклорный памятник интересует нас в связи с тем, что элементы культуры не только глубоко проникают во все поры формации, но и занимают там во многом автономное положение. Тесно связанное с областью социальной психологии, культурное наследие сравнительно медленно поддается воздействию даже самых крупных перемен, как бы сохраняя определенную инерцию, препятствующую быстрым изменениям. В силу этого, предание о потомках Багатара, хотя оно зафиксировано довольно поздно, отражает картину древнего быта осетин. Персонажи предания наделены именами-символами, обозначавшими социальное положение их носителей.

К сыновьям Багатара возводят свои родословные практически все жители Уалладжира и Южной Осетии. По многим вариантам предания, Цахил являлся сыном Кусага, «любимым внуком Ос-Багатара». Нузальская надпись признает Цахила братом Царазона, однако, это явное несоответствие. Этимологический анализ древнейших фамильных имен, предпринятый В. И. Абаевым, показал, что фамильное имя Цахилта позднего происхождения. На иранском материале оно не этимологизируется и восходит, возможно, к субстратному кавказскому миру. Фамильное имя Царазонта, отмечает В. И. Абаев, возникло раньше, в домонгольскую эпоху, в период расцвета аланского государства. Именно тогда у его правителей возникла необходимость отделиться от сословия алдаров; этой цели служил более громкий титул Царазон (от Цезарон) - «наследники цезарей». Попытки аланских монархов обособиться от массы аристократов предпринимались и раньше. Масуди (X в.) писал по этому поводу: «Затем следует царство Алан, царь которого называется К. рк. ндадж, что является общим именем для всех царей, подобно тому как Филан-шах - имя всех царей Серира». По В. Ф. Минорскому, К. рк. ндадж - возможно, турецкий почетный титул кэркундедж. Первый элемент - «кэр» - часто встречается в турецких словах и именах. Вторую часть - «кундедж» - ученый сравнивает с родовым именем эмира северокавказского (хазарского) происхождения Исхака Б. Кундаджика или Кундаджа. Мнение В. Ф. Минорского о хазарском происхождении титула «кэркундедж» поддержал и развил В. А. Кузнецов. Учитывая оживленные алано-хазарские связи, заимствование данного социального термина аланскими верхами, подражавшими хазарскому двору во внешнем оформлении власти, выглядит закономерным.

С ослаблением Хазарского каганата могущественным союзником окрепшей Алании стала Византийская империя, проявлявшая большой интерес к военной организации алан. Верным союзником византийцев был Константин Аланский. Его отряд в составе объединенного алано-византийского войска в 1045 г. участвовал в походе на Двин, а император Константин IX Мономах (1042-1055 гг.) пожаловал ему чин магистра. Преемник Константина Аланского - Дургулель Великий, чей политический вес и влияние на международной арене XI в. переоценить трудно, свою сестру Борену выдал замуж за грузинского царя Баграта IV. Дочь последних - Мария Аланская - стала женой византийского императора Михаила V Дуки. Дургулель принимал активное участие в византийских делах. В 1071 г. после женитьбы Михаила VII Дуки на Марии Аланской аланы в составе византийской армии участвовали в сражении с сельджукским султаном Алп - Арсланом при Манцикерте. По сведениям З. Чичинадзе, «две дочери осетинского царя вышли замуж за византийцев. Этим родством осетины умело воспользовались: они заимствовали византийские порядки для своей экономической и политической жизни». В данном сообщении есть доля истины. В X-XI вв. царский двор могущественной Алании уже не мог (по вполне понятным политическим мотивам) подражать обычаям разгромленной Хазарии, в силу чего и произошла переориентация на Византию. У византийцев, очевидно, могли быть заимствованы некоторые общественные институты, в том числе и титулатура царей. Так, М. В. Бибиков, ссылаясь на источники, пишет, что «византийскому василевсу соответствовала аланская василисса». При этом подразумевается именно социальная структура аланского общества, а не отражение в термине «василисса» имевших место алано-византииских брачных союзов. Безусловно, при возможной достоверности приведенного свидетельства, аланами мог быть перенят в то же время и термин «цезарь».

До сих пор не выяснено соотношение между Царазонта и Цахилта. В предании об Ос-Багатаре Цахил назван его «любимым внуком», а в Нузальскои надписи речь идет о «братьях Царазоновых и Цахиловых». Царазонта - заимствованный из Византии социальный термин (цезари), обозначавший правящий род алан - Ахсартагатов. По авторитетному мнению В. И. Абаева, фамильное имя Цахилта возникло гораздо позже и, как уже указывалось выше, с иранского оно не этимологизируется и восходит, вероятно, к субстратному кавказскому миру.

Иными словами, в эпитафии объединены в одно целое (союз) аланы Царазонта и местный клан Цахилта. Но кто они, каково их место в социальной структуре Уалладжира? Если исходить из содержания эпитафии, с Цахилта предположительно можно связать «добрых рабов Христа» Исаака, Романа и Василия. По народному мнению, монахи жили в Нузале или поблизости - в Сидане. Согласно Вахушти, Исаак, Роман и Василий «выучились у грузин, а затем вернулись на родину для сподвижничества». Что-либо конкретнее сказать о них трудно, но, как резонно предположил И. Лолашвили, коль скоро их портреты помещены в Нузальской церкви, они были ктиторами церкви и ее первыми служителями.

Данная гипотеза имеет некоторые косвенные подтверждения. Распространение христианства у предков осетин с самого начала протекало под сильным влиянием соседней Грузии. Судя по переписке патриарха Николая Мистика (912-925 гг.) с князем Авазгии, аланы приняли христианство в начале X в. Большую роль в этом Николай Мистик отводил абхазскому правителю. В первом письме, отвечая, по-видимому, на вопрос князя относительно содействия «архиепископу Алании», патриарх выразил «полную уверенность в том, что он окажет содействие пастырю соседнего народа...» Во втором письме Николай Мистик хвалил князя «за святую ревность в деле просвещения светом истины народа Алан... ты положил с божьей помощью большое старание в деле просвещения князя Алании и тех, которые вместе с ним удостоились святого крещения». В начале XI в. в Туалгоме строится несколько храмов в грузинском стиле - в Зруге, Наре, Тли. Службы в них вели священники, получавшие образование в Грузии. Из аула Цей происходил «святой новомученник Николай Двали», умерший 19 октября 1314 г. Интересно, что он «был сыном верующих родителей...» Из Туалгома вышло немало монахов-художников Двали, работавших в монастырях Ближнего Востока. Автором фресок Нузальской часовни является Вола Тлиаг. В Зарамаге обнаружена грузинская Псалтырь, представляющая, как полагал Г. С. Ахвледиани, «Псалтырь в переводе Георгия Святогорца, канонизированную в грузинской церкви с XI века». А. А. Хадарцева связывала ее появление в Зарамаге с грузинско-осетинскими отношениями в XII в. Но изучение рукописи привело М. А. Шанидзе к заключению, что первая половина написана «строчными буквами XIII века».

Насколько можно судить из приведенного материала, к моменту оседания Царазонта в Нузале, на территории Туалгома и Уалладжира уже существовало несколько храмов и церквей, обслуживаемых монахами, как из Грузии, так и из числа местных жителей, обученных в Закавказье. Трое из последних - Исаак, Роман и Василии упомянуты в Нузальской надписи, а еще один - Вола Тлиаг являлся автором росписей этой часовни. Очевидно, местным священникам принадлежало видное место в социальной структура peгиона). Их роль еще более возросла во второй половине XIII в. после появления здесь аланской аристократии, которая, в свою очередь, нуждалась в союзе с церковью. Этот союз нашел отражение, как во фресках, так и в эпитафии Нузальской часовни. На стенах часовни изображены портретная галерея аланских царей и местная ктиторская группа. В надписи также указаны и те, и другие: в формуле «Нас было 9 братьев Царазоновых и Цахиловых» первое фамильное имя обозначает оттесненных в горы аланских аристократов, а второе - священнослужителей из местного населения.

Многие фамилии Южной Осетии считают себя потомками Агуза. Данное фамильное имя в форме Алгуз фигурирует в поэме «Алгузиани». М. Джанашвили утверждал, будто поэма списана «священником Иоанном Руслевым с оригинала Нузальского». Анализ стилевых особенностей этого произведения привел К. Кекелидзе и В. Абаева к заключению о довольно позднем времени ее написания - на рубеже XVIII - XIX вв. К. Кекелидзе и В. Абаеd указали и на возможного автора поэмы - И. Ялгузидзе.

Родословная Алгуза в поэме восходит к римским императорам. В. И. Абаев также допускает вероятность происхождения Агузата от Августа. По мнению ученого, в домонгольской Осетии две фамилии претендовали на роль правящей династии: Царазонта (от Цезарон) и Агузата (от Аугустус). После татаро-монгольского нашествия, когда «народ вернулся в догосударственное состояние», эти фамилии утратили прежние привилегии и растворились в общей массе народа. Такое мнение представляется вероятным, но не бесспорным. В настоящее время нет достаточно веских аргументов, подтверждающих существование противоборствующих царских кланов в централизованном аланском государстве. Правда, уже в начале XII в. летописи говорят о «царях» Осетии во множественном числе. Когда монарх Грузии Давид III Строитель (1089-1125 гг.) прибыл в Осетию, то «все цари овсов и все мтавары их предстали перед ним». Но даже с учетом этих фактов заимствование каким-либо из «овских царей» титула Август представляется маловероятным, ибо в указанное время цари Алании не выглядят столь внушительно, как в X-XI вв. К тому же и связи с Византией в этот период ослабли и утратили свое значение, т. к. в XII в. социальные верхи Алании переориентировались на скрепленный династическими браками союз с монархами Грузии.

Наконец, Агуз может происходить от агузаг «беспомощный». По поводу этимологии этого слова В. И. Абаев пишет: «Очевидно, из ӕ- кузӕг, буквально «бесшабашный», «не имеющим собаки», «hundlos». Неимение собаки, как синоним крайней степени нищеты, беспомощности и несостоятельности, характеризует определенный хозяйственный уклад: такое выражение могло возникнуть только на основе пастушеского быта». Действительно, даже в недавнем прошлом у осетин-скотоводов выражение куыдз дӕр ӕм нӕй («у него нет даже собаки») означало предельную бедность и несостоятельность. В связи с термином «агуз» заслуживает внимания и следующий факт: уазданлагами («благородными людьми») Алагирского общества эксплуатировалась особая категория крестьян - агузы, коими именовались пришельцы из других обществ. По своему социальному положению они «считались ниже природных алагирцев». Следовательно, фольклорный Агуз - может быть персонификацией низшего слоя общинников средневекового Уалладжира. К этому персонажу близок упоминаемый в отдельных редакциях родившийся «от наложницы один сын Тидла», в чьем лице получило художественное обобщение сословие кавдасардов.

Многие фамилии Северной и Южной Осетии свои родословные начинали с Кусага. 3. Н. Ванеев это имя выводил от къус «чаша». Как считает В. И. Абаев, этногенетическое предание в данном случае оказалось, по-видимому, на правильном пути. Чаша в фольклоре индоевропейских народов, в частности в легенде о происхождении скифов (Геродот), служит символом важной общественной функции - культовой. Следовательно, резюмирует В. И. Абаев, Кусагонта - фамилия, из которой в далеком прошлом выходили жрецы. Но и здесь возможно иное толкование. По фольклорным текстам, термин Кусагонта восходит не к «къус» (чаша), а к «хъусӕг» (внимающий, слушающий) или к «кусаг» (работник), иными словами, общинник.

Наиболее многочисленными из «потомков» Ос-Багатара устная традиция считает «колено Сидамонта». В. И. Абаев указывает на возможность происхождения осетин, имени Сида от древнеиранского о «Спита» со значением «светлый», а Сидамон - от ав. «Спитама» патронимическое имя Зароастра. Однако, как подчеркивает сам же В. И. Абаев, осет. Сидамон «никак не связано с авестийскои традицией: скифо-сарматские племена остались чужды зароастризму». З. Н. Ванеев, разбирая фольклорные сюжеты, пришел к заключению, что древние «фамилии», о которых говорится в предании о Багатаре, имели генеалогическую связь с аристократией аланского царства и существовали до татаро-монгольского нашествия (см.: 171). Если говорить только о Сидамонта и видеть в них, как предлагал З. Н. Ванеев, аристократический клан Алании X - XIII вв., то невозможно ответить на вопрос: почему в основном ареале распространения фольклорного памятника - Уалладжире, Туалгоме и Южной Осетии - от Сиды ведут происхождение множество непривилегированных фамилий? Остается также неясным, по какой причине за пределами бытования предания об Ос-Багатаре имелись феодальные группы, связывавшие себя с Сидой - ксанские и арагвские эриставы, алдары Дударовы, а по некоторым редакциям родословных, - тагиата и куртага. Наконец, от внимания З. Н. Ванеева и других исследователей ускользнул гот факт, что генеалогическое предание о Багатаре и его «потомках» в первоначальном виде оформилось не ранее XIV в., ибо народная память наделила фольклорного героя чертами, характерными для реального, исторического Багатара, жившего на рубеже XIII-XIV вв.

Вытесненные с Шида-Картли аланы-овсы в предании о Багатаре могли (правда, вовсе на обязательно) персонифицироваться в образе Сида (на осетин, звучит Шида). Возможна и другая трактовка художественно-исторического образа Сидамона. Если осетинский антропоним Сида все же восходит к древнеиранскому «Спита» и в переводе означает «светлый», то не является ли фольклорный Сидамон персонификацией алан или какого-то компонента этноса (например, роксалан) Ведь алан часто называли «светлоголовыми». Ибн-Рустэ алан подразделял на 4 племени. «Почет и власть принадлежит племени, называемому Дахсас» - не что иное, как арабская передача иранского «рухсас» - «светлые (белые) асы». Быть может, Сидамонта имеет такую же смысловую нагрузку, как рухсас и роксалан? В таком случае вполне объяснимо широкое расселение «потомков» Сидамона по обе стороны Главного Кавказского хребта. Есть еще одна гипотеза. Возможно, лингвистам удастся доказать связь антропонима с термином «Сидан» - названием местности в Уалладжире. Там, у святилища в древности собирались перед дальним походом. В этом случае Сидамонта - воины: рядовые и служилая знать. Здесь также понятны причины широкого расселения «наследников» Сидамона и их принадлежности к различным полюсам населения средневековых горских обществ. Какая бы из предложенных версий не оказалась верной (они все могут быть оспорены), поиск необходимо вести с учетом следующего обстоятельства: основные персонажи предания об Ос-Багатаре (включая его самого), по устной традиции, оседают в Уалладжире и Туалгоме, а «потомки» Сидамона - на всей горной территории проживания алан-овсов в послемонгольский период. Это, на наш взгляд, означает, что в последнем художественно-историческом образе «закодирована» не одна какая-то определенная социальная группа, а различные сословия, все аланы, или значительная их часть, оказавшиеся в XIII-XIV вв. в горах. Сидамонта - понятие не социальное; оно обнимает различные сословия алан-овсов, поэтому к ним относили себя и феодалы, и крестьяне. Вспомним определение памятника народного творчества - «многочисленность Сидамоновых». Далеко не случайно термином «сидамонта» устная традиция иногда обозначала «племя», т. е. большую группу алан. В этой связи интересно сообщение Ю. Клапрота (1808 г.) о том, что Дударовы владели аулами Балта, Чми, Ларс, а «все жители этого района принадлежат к большому осетинскому племени Сидамони». На непосредственную связь Сидамонта и Дударовых указывали С. Баратов и В. Б. Пфаф. Фольклорное наследие осетин сохранило указание на происхождение жителей Куртатинского и Тагаурского обществ от «правнуков Сидамона». Родоначальником ксанских и арагвских эриставов также считался Сидамон. Итак, устная традиция с Сидой и его потомками связывает происхождение как аристократов, так и крестьян на значительной территории по обе сторны Главного Кавказского хребта.

Художественно-исторические образы Царазона, Кусагона, Агуза и Тидла несут информацию о социальном устройстве Уалладжира в послемонгольский период. Царазон символизирует функцию управления; Кусаг является художественным обобщением рядовых общинников, а Агуз - неимущих крестьян; в образе Тида персонифицировано сословие кавдасардов. В этой картине не остается места для Сидамонта. Вполне закономерно устная традиция «выводит» их из Уалладжира. По преданию, трое потомков Сиды (Ростом, Бибила и Цитлосан) покинули Уалладжир.

Первоначально предания о Багатаре и его «наследниках» существовали как самостоятельные циклы. После оформления «аристократических» родословных, как ответная реакция, в Уалладжире возникли рассказы об их «знатном» происхождении. Народ пошел не по пути создания нового фольклорного произведения, а объединил в единое целое три цикла. В возникшей новой редакции население Уалладжира выводилось от одного человека, но не просто от этнарха Оса, как в этногенетической легенде, а от Ос-Багатара. Новоявленный этнарх обладал высочайшим социальным статусом: Багатар - царь. Как и по этногенетической легенде, согласно новой версии, «все Алагирцы одинаково потомки Оса-багатара». Столь знатный предок в глазах народа являлся убедительным «обоснованием» претензии на дворянство. Известно, что в XIX в., особенно после проведения Крестьянской реформы в Северной Осетии, число претендентов на дворянство заметно возросло. Так, из 3971 куртатинца мужского пола (главы семей) заявления в сословные комитеты подали 3602, а в Алагирском обществе - все взрослое мужское население. Некоторые исследователи, иронизируя по этому поводу, писали: «на Кавказе князей и дворян разных степеней такое множество, что в этом отношении с Кавказом не может сравниться ни одна страна в мире».

Конечно, связь предков жителей Алагирского ущелья с царским домом Алании, проводимая в предании, нереальна. Вера в эту связь детерминировалась коллективной памятью. Человек средневековой эпохи - не обособленный индивид, а член группы. В окружающем мире он ориентировался не при помощи собственных знаний и способностей, а опираясь на коллективные верования и представления, откуда он черпал свои убеждения, в том числе критерии истинности и ложности. Он не ведал персональной правды; истиной для него являлось то, во что верил коллектив. Принадлежность к определенной группе «рождает у индивида настоятельную потребность утверждать те истины, которые жизненно важны для его коллектива». Отсюда и уверенность алагирцев в родстве с Багатаром. Говоря словами А. Я. Гуревича, истина здесь представляла собой коллективную ценность, обусловленную целями и традициями группы, и только в них она находила свое обоснование.

Резюмируя анализ социального развития в ущельях Центральной Осетии золотоордынского периода, отметим, что генезис раннеклассового общества здесь связан с синтезом, взаимодействием общинных и феодальных структур. Взаимодействие целостных социально-экономических систем не привело к уничтожению одной из них под влиянием другой, или разрушению обеих, а к трансформации каждой из них, которая положила начало новой ступени исторического развития. Результатом синтеза в Уалладжире и Туалгоме стала не победа общинного строя, и не «экспорт» социальной структуры равнинных алан, а становление новых отношений в специфических условиях Туалгома и Наро-Мамисона, при которых темпы социального развития ускорились, но сам процесс развивался иначе, чем в свое время на равнине.

Второй тип синтеза - взаимодействие протоклассовых (горских аланских) и феодальных (равнинных аланских) ЭСО, наиболее отчетливо прослеживается на примере Дигории. Определенную информацию об этом процессе несут генеалогические предания. По некоторым редакциям, родоначальник стырдигорских владельцев Царгас появился в горах «в феодальное время, когда здесь «алдарствовал Астанов Дзанболат». А. К. Джанаев в этом сюжете склонен видеть отражение реальных исторических событий, относящихся к генезису феодализма в Дигории, когда немалую роль еще играли вожди и родовые старейшины вроде Астанова.

Довольно сложно определить точное время появления прототипа Царгаса в Осетии. В родословных Царгас предстает братом Шарваша - родоначальника абхазских князей Шервашидзе из рода Чачба. Впервые Шервашидзе упоминается в «Истории и восхвалении венценосцев», написанной в 20-х гг. XIII в. По народным преданиям, представители этого рода становятся правителями Абхазии, но время Давида Строителя (рубеж XI-XII вв.). Однако и «Летописи Грузии» сообщается об осаде Анакопии весной 1046 г. грузинскими и абхазскими войсками; во главе последних стоял эристав Куабулел Отаго Чачасдзе - по мнению Ш. Д. Инал-ипа, грузинская форма абхазского фамильного имени Чачба. Н. А. Бердзенешвили также связывал фамилию Шервашидзе с военачальником Отаго (Дотагод) Чачасдзе. В любом случае возникновение княжеского клана Шервашидзе относится к предмонгольскому периоду. Коль скоро фольклорное наследие Царгаса и Шарваша считает братьями, то появление первого в горной Осетии предположительно можно отнести ко времени, предшествовавшему татаро-монгольскому нашествию. Косвенное подтверждение этому находим в генеалогических преданиях дигорских феодалов. По многим редакциям, Царгас обосновался в Дигории раньше Бадела. Данное указание устной традиции дало В. Б. Пфафу повод для интересного предположения: «До пришествия бадилатов Дигория, вероятно, состояла в зависимости от другой владетельной фамилии из сословия царгасатов». Анализ статейного списка Н. Толочанова и А. Иевлева привел Б. В. Скитского к заключению о «господствующей роли царгасагов в Дигории до усиления власти баделятов».

Для рассматриваемого вопроса немаловажное значение имеет информация, синтезированная в художественно-историческом образе Бадела. Около двух столетий продолжается дискуссия о его прародине и времени прихода в Дигорию. На вопрос, откуда он пришел, устная традиция дает два ответа. Баделята утверждали, что их родоначальник пришел из Венгрии. Об этом же сообщается в некоторых вариантах балкарской легенды о происхождении таубиев. В одном из них рассказывается, как в далеком прошлом пришли из-за моря, из Маджарии, два брата царской крови - Бадел и Бассиат. Венгрию считали прародиной Бадела С. М. Броневский, К. Красницкий, Н. Ф. Дубровин. Сторонники этой точки зрения под «Маджарами» понимали страну мадьяр, т. е. венгров. Однако В. Ф. Миллер и М. М. Ковалевский убедительно связывали фольклорный топоним с городом Маджары, развалины которого они отметили у ст. Просковея Ново-Григорьевского уезда Ставропольской губернии.

Маджары - крупный золотоордынский центр на Северном Кавказе, занимавший площадь 8 кв. км; город с разноплеменным населением. Расцвет его приходится на XIV в. В XV-XVI вв. он приходит в упадок. В середине XIV в. при Джанибеке велись восстановительные работы на обветшалых оборонительных сооружениях. По мнению М. Д. Полубояриновой, значительную долю населения составляли христиане. В крупнейшем городе Золотой Орды - Сарае Берке - по описанию Ибн-Батуты, «монголы, асы, кипчаки, черкесы, русские, византийцы населяли отдельные кварталы, в которых имелись базары». Н. Г. Волкова полагает, что подобный характер населения имел место и в Маджарах. При раскопках города обнаружено пряслице конца XIII-начала XIV вв. с осетинской надписью.

Таким образом, прототип Бадела мог быть выходцем из Маджар. Для проверки данного тезиса необходимо выяснить, когда он появился в горах. При установлении «нижнего горизонта» в фольклорных памятниках важны наиболее древние термины и понятия. Хотя и они не устраняют трудностей в определении хронологии - это становится возможным при наличии источников, контролирующих данные устной традиции. В предании есть своего рода «зацепки», указывающие на время появления Бадела в Дигории. В редакции Ю. Клапрота прямо указывается, что «Баделяты» (а не один человек) «происходят из Маджар, которые они покинули в то время, как последние были разрушены войсками Чингисхана». Но последнее утверждение ошибочно, т. к. Маджары в золотоордынский период переживали наивысший расцвет, а в упадок пришли после нашествия Тимура.

В балкарской версии о происхождении таубиев говорится, что отец Бассиата и Бадела жил при Джанибек-хане маджарском. Джанибек - золотоордынский хан, правил до 1357 г.
Правда, Товма Мецопеци (XV в.) в «Истории Ленг-Тимура и его преемников» писал о некоем Джанибек-хане, которому Тохтамыш незадолго до нашествия Тимура поручил многочисленное войско и отправил против султана Ахмада из Тавриза. Джанибек, разделив войско на два отряда, в 1386 г. прошел Аланские и Дербентские ворота. «Северные войска осадили Тавриз и после семидневного сражения овладели» городом, «многих убили, многих ограбили, и все их области разорили. Отсюда они отправились в Нихичеван и разорили все двенадцать областей Сюника, многих убили и полонили». Из-за наступивших холодок они бросили часть добычи и вернулись через Аланские ворота. Неудачное завершение похода - не столь важная причина для ухода Бадела и Бассиата из Маджар, даже если прототипы фольклорных героев принимали в нем участие. Более веским поводом для такого шага представляется поражение золотоордынцев в битве 1395 г. с Тимуром; после разгрома Тохтамыша маджарские аланы могли уйти в горы к своим соплеменникам.

Отдельные варианты генеалогических преданий называют и более раннюю дату прихода Бадела. По одной из редакций, Бадел появился в Дигории при втором поколении после татаро-монгольского нашествия, т. е. ориентировочно в последней четверти XIIIв. Большая разница (сто лет, а иногда и больше) в определении времени прихода предком баделятов может быть объяснена особенностями миропонимания средневековых создателей предания. В средние века, подчеркивает А. Я. Гуревич, в отношении ко всем количественным показателям - меры веса, объема, численности людей, даты и т.п. - царили большой произвол и неопределенность. Желание авторов (или рассказчиков) родословных подтвердить достоверность рассказа находило выражение в ссылках на общую известность предания, точное время события; стремление к конкретности заставляло переносить сюжеты на местные, более близкие ко всем слушателям объекты. Поэтому, по устной традиции жителей с. Ахсау, Бадел остановился у них, то же самое рассказывали в аулах Вакац, Камунта и др.

Таким образом, особенности преданий, как жанра фольклора, и возникновение вариантов генеалогических рассказов в разных местах (вероятно, и в разное время) могли стать причиной различия дат появления Бадела в Дигории. Но возможно и другое объяснение. Хронологические границы прихода фольклорного героя колеблются от середины XIII до конца XIV в. На эти крайние точки приходятся наиболее интенсивные миграции равнинных алан в горные районы. Первая обусловлена татаро-монгольским нашествием, когда подавляющая часть населения равнины под давлением кочевников мигрировала в ущелья Центрального Кавказа. С походом Тимура в конце XIV в. специалисты связывают окончательное вытеснение алан с равнины. Не исключено, что эти вынужденные переселения и отражены в вариантах предания о Баделе. Появление эмигрантов привело к столкновению двух групп социальных верхов. Это событие нашло отражение в «песне об Айда - руке», возникновение которой фольклористы относят к рубежу XV-XVI вв. Основная сюжетная линия данного памятника - узурпация власти Баделом, оттеснившим на второй план Айдарука Кабанова. Подчеркивая местное происхождение Айдарука, многие «демократические» версии предания о баделятах именуют его Дигор-Кабан, а от Дигора, по тем же версиям, произошло все коренное население.

Социальные верхи равнинных алан, оттесненные в горы кочевниками, сыграли существенную роль в развитии феодализма и в других осетинских обществах. Об этом свидетельствуют сочинения средневековых авторов, археологические и историко-архитектурные памятники.

Напомним, что после разгрома Буриберди и Буракана Тимур, дав воинам отдохнуть несколько лет, пошел против аланских князей Кулу и Тауса. Данные владения А. Ю. Якубовский локализовал в Дагестане. Это мнение разделили и некоторые дагестанские историки. X. А. Хизриев вслед за Л. И. Лавровым склонен связать эти области с местностью, ныне заселенной кабардинцами. В. Б. Пфаф, а позже и М. Джанашвили, обратили внимание на связь княжества Кулу и Тауса с «областью Иркувун». На это указывали Низам ад-дин и Шереф ад-дин.
Э. В. Ртвеладзе этнический термин Иркувун, разбивая его, как В. Б. Пфаф и М. Джанашвили, на составные части, выводит его из самоназвания осетин «ирон» и осетинского слова «хъау» - селение. В конечном итоге этноним переводится как Иронские селения или в переносном смысле - область осетин. Турецкий путешественник XVII в. Э. Челеби отметил область Иритав, локализован ее на Центральном Кавказе - «Кавказские горы называются Иритав. В окрестностях горы Эльбрус живут падишахи одиннадцати мелких земель. Они говорят на семидесяти разных наречиях». Данный топоним А. В. Гадло связывал с территорией, заселенной предками осетин. Таким образом, Иркувун персидских авторов - «область осетин». Следовательно, владения Кулу и Тауса находились в горной Осетии. Затрудняясь ответить, где точно, Э. В. Ртвеладзе допускает вероятность их локализации в Куртатинском ущелье. В нем имеется много средневековых укреплений, в том числе у селения Гули, название которого созвучно с крепостью Кулу персидских источников. Исследователь не сомневается, что бытующие в Осетии предания о Тимуре являются отражением действительного пребывания здесь его воинов.

Если Гули - владение Кулу, то крепость Тауса должна находиться где-то рядом. Это может быть Дзвгисское наскальное укрепление, находящееся в 2-3 км от Гули. В древности Дзивгис представлял собой важный стратегический пункт, защита которого была заботой всего населения ущелья. Описание укреплений племени Иркувун, особенно крепости Тауса, находившейся «на третьем уступе горы», напоминают оборонительный комплекс «Дзвгисы фидар». В него входили основное крепостное сооружение, закрывавшее вход и пещеру, и 6 наскальных башен. Ходы сообщений представляли собой систему деревянных креплений, крепко вбитых в скальные расселины. Раскопки, проведенные здесь В. А. Кузнецовым и В. Х. Тменовым, дали богатый материал XIV-XV вв. Археологи обследовали храм, кладбище, культовые памятники и пришли к выводу, что в Дзвгисе обитали аланы-овсы, укрывшиеся здесь от татаро-монгольских завоевателей. Рядом с аулом находилась хозяйственная база - поляна Фаскау (11 га). Поляна закрыта в глубине гор, защищена от ветров. Хорошо сохранились следы оросительного канала длиной около 200 м. В склеповом могильнике XIV-XV вв. обнаружено рекордное количество погребенных - 235 человек, преимущественно женщин и детей. Возможно, это массовое захоронение связано с походами Тимура, ведь ворвавшись в крепость Тауса, его воины «умертвили множество людей из племени Иркувун». Как бы то ни было, Дзвгис вместе с наскальной крепостью и храмом предстает как центр феодального владения.

Изложенный материал позволяет выделить два типа синтеза в горной Осетии: 1) на основе взаимодействия общинных и феодальных структур с преобладающим, вероятно, значением первых; основной район распространения - Туалгом и Уалладжир; 2) «уравновешенный» синтез, характерный для остальных районов Осетии: местные аланские (протоклассовые) и равнинные аланские (феодальные) элементы участвовали примерно в одинаковой пропорции.

Для воссоздания последующих этапов развития важным является выяснение конкретных путей становления крупного привилегированного землевладения и времени возникновения разных форм зависимости непосредственных производителей. Эти две стороны общего процесса развития феодализма рассматриваются в следующей главе.