Четверть века назад жарким июльским днем мы подъезжали к белым саманным домикам станицы Змейской, спрятавшимся в тени абрикосовых и грушевых деревьев. За последние сто двадцать пять лет здесь ничего не изменилось. Тогда А. С. Пушкин описывал эти места так: «Дорога довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа». Терека не было видно: он остался в стороне; справа «возвышалась огромная, лесистая гора», а перед ней - сменяющие друг друга невысокие холмы старой поймы Терека, покрытые выжженными солнцем чахлыми травами, с одинокими деревцами, в то иссушающе-жаркое лето они давали скудную тень.

Если вскрытый могильник не ограблен в древности и в последующие эпохи и все, что в нем сохранилось и не подверглось тлению, дошло до нас, - это огромная удача для археолога. К тому же, если его удалось раскопать полностью, то информация, дошедшая до нас, резко увеличивается. Тогда мы сможем, словно заглянуть в жизнь древнего коллектива, оставившего этот могильник, не только увидеть то оружие, которым сражались воины, те орудия, с помощью которых они трудились в мирные дни, но и представить себе, что думали они о жизни и смерти, какова была социальная структура и т.д.
Известно, что смерть сородича всегда вызывала у людей двойственное чувство. С одной стороны, ему следует отдать последний долг, снабдить всем ценным, чем он обладал, для загробного путешествия, для жизни в загробном царстве и, очевидно, «для отравления культов в мире без возврата», построить надежный «дом мертвых», дать с собой еду и питье, оружие и орудия труда, одеть его и украсить. С другой стороны, нужно обезопасить живых от его возможного возвращения или губительного влияния, причем, чем большим влиянием он пользовался при жизни среди соплеменников, тем опаснее мог оказаться после смерти и тем весомее должны были быть меры, принятые для того, чтобы его обезвредить. Благодаря обычаю погребать с человеком те предметы, которые символизировали его функции рядового члена общества, военачальника или шамана, - орудия труда, парадное или военное оружие, пиршественные чаши, культовые жезлы, жертвенники и т.д. - мы получаем представление о культуре изучаемого нами общества.

Могильник, поселение или же древний клад и все, что происходят из этих комплексов (от обломков глиняных сосудов или отщепов кремня до монументальных сооружений), составляет основную источниковедческую базу археологии. Интересно, как археолог разбирается в море фактов. Какие операции и в какой последовательности производят над материалом начиная с того момента, как он выкопан, попал в руки ученого и оказался запечатленным в виде рисунка, чертежа или перфокарты? Как и с помощью каких дополнительных средств от археологических фактов мы переходим к археологическим научным построениям?
Любой обнаруженный предмет, оказавшись в руках археолога, ставит целую серию вопросов. Прежде всего, необходимо сразу же определить, что он собой представляет функционально и морфологически. Уникален ли он или повторение того, что уже известно (то есть здесь проявляется умение различать и отождествлять предметы)?

В прошлом веке знаток и исследователь кавказской археологии, председатель Московского археологического общества Прасковья Сергеевна Уварова, плененная красотами края и богатством памятников древности, объездила «нагорные пространства и глухие ущелья, лежащие вне всяких дорог и сообщений, до которых, за редкими исключениями, можно добраться только верхом».
Кобанский могильник, давший название самой блестящей и яркой археологической культуре Кавказа, сразу привлек внимание русских и иностранных ученых к доисторическим древностям Кавказа. В истории его исследования и публикации материалов как в зеркале отражаются светлые и теневые стороны характера археологических работ на протяжении свыше ста лет. Могильник был открыт случайно, когда весенние воды Гизель-дона подмыли вторую береговую террасу, а в обвале показались бронзовые предметы и человеческие кости.

Тысячелетиями евразийские степи были подобны клокочущему котлу, выплескивавшему все новые и новые бурные потоки народов, наводнявшие степные просторы, вливавшиеся в плодородные долины и останавливавшиеся в преддверии гор. Горы и предгорья с оседлым земледельческо-скотоводчвским населением, будь то Средняя Азия, Кавказ или Балканы, издавна притягивали кочевников: у каждой из этих историко-культурных областей был собственный длительный путь развития, измененный, а порой и прерванный подобным нашествием, свои установившиеся веками культурные и торговые связи. По разному, отнюдь не по стереотипу, складывались взаимоотношения между местным оседлым горским и пришлым кочевым населением.
Чтобы яснее представить себе отношения, сложившиеся в I тысячелетии до н.э.- I тысячелетии н.э. между местным горским населением Северного Кавказа и пришлыми ираноязычными племенами, мы попытаемся коротко, лишь с указанием основных вех, обрисовать археологию Предкавказья и предшествующую этому периоду эпоху освоения металла. Само географическое положение Кавказа между Передней Азией с ее высокоразвитыми цивилизациями, евразийскими степями и Европой оставалось, залогом длительных и ранних контактов.

Кавказ воспринимался древними авторами, прежде всего как «огромная гора» (и это отражало специфику его ландшафта) и как «край» мира», что определялось местоположением авторов, видевших его с юга (из Передней Азии и Закавказья) или с юго-запада — с берегов Черного мори, от легендарной Колхиды. В античной историко-географической литературе сведения о нем, расширяясь и Углубляясь но мере роста географических знаний авторов древности, претерпевают определенные изменения, хотя традиционность представлений прослеживается довольно наглядно :на протяжении тысячелетия — с середины I тысячелетия до н.э. до середины I тысячелетия н.э.
Как справедливо писал Прокопий в связи с Определением границы между Европой и Азией, «по большей части все люди, проникшись каким-либо учением, восходящим к древним временам, упорно» придерживаются его, не желая уже работать над дальнейшим исследованием истины и переучиваться в этом вопросе и принимать во внимание новые точки зрения: для них всегда все более древнее кажется правильным и заслуживающим уважения, а то, что является в их время, они считают достойным презрения и смехотворным».

Хъисын-фӕндыр № 4833 из коллекции Северо-Осетинского музея краеведения.
Инструмент в музей поступил в 1960 г. Принадлежал известному сказителю Нартовских сказаний и народному певцу Таутиаты Дрису. Сохранность удовлетворительная. Корпус представляет собой чашу, выдолбленную из дерева твердой порода (бук). Имеет несколько овальную форму. На дне чаши, в центре, имеется отверстие диаметром в 2,5 см. В чашу-корпус вставлена ручка-гриф из дерева мягкой породы (сосна). Чаша обтянута кожаной мембраной (пузырь), которая нахлестом на 12 см захватывает гриф. Кожаная мембрана имеет дефект (порвана в одном месте). Ширина грифа неравномерна: ниже от головки, на расстоянии 8,5 см от нее, на протяжении 11,5 см он несколько сужен.

Давность существования смычковых инструментов в настоящее время с точностью пока еще не установлена, как не установлено и место их первого появления. В науке есть предположение, согласно которому колыбелью смычковых инструментов был Древний Восток, в частности — Индия и Китай. Данное предположение аргументировано в основном тем, что в странах этого региона есть множество всевозможных смычковых инструментов, сохранивших свой первозданный облик до настоящего времени. Есть и другое мнение, сторонники которого предполагают, что «предком» современных смычковых инструментов является арабский «рэбаб» или «рэбэб». Они считают, что этот древний инструмент был завезен в Европу арабскими музыкантами, которые, в свою очередь, заимствовали его у египтян, персов и индусов. Существует, наконец, и третье предположение, сторонники которого допускают зарождение смычковых инструментов в странах севера, хотя, сегодня, известно, что смычковых инструментов Европа не знала вовсе, по крайней мере, до V века н.э.

Изучение ритмической организации мелодики осетинских народных песен представляется чрезвычайно важным звеном в цепи постижения закономерностей становления и развития народного музыкально-образного мышления.
Будучи одним из основных выразительных и формообразующих средств музыкального искусства, ритм в органической связи с другими музыкально-выразительными средствами обретает исключительное значение в образном отражении явлений реальной действительности, т.к. является важным элементом в передаче тех или иных эмоциональных состояний — порывистых, возбужденных, спокойных и т.п.

Итак, осетинская народная песня. Что известно сегодня широкому кругу интересующихся этим предметом и самому народу - носителю этого феномена художественного творчества?
Музыкальный фольклор осетин, как было отмечено выше, связан глубокими корнями с их жизнью и бытом и имеет многовековую' историю. Истоки его - эпическая песнь и героико-бытовая песня - неотделимы от процессов формирования и образования осетинской народности. Песня принадлежит к наиболее демократическому виду музыкального искусства, поэтому в жизни общества песне всегда отводилось особое место. В истории человечества были периоды, когда хоровое пение становилось средством идеологической и политической борьбы, когда процесс формирования национальных обычаев, коллективного самосознания протекал в тесной связи с хоровым пением. Последнее часто становилось носителем конкретно-этнических особенностей того или иного народа, отражая существенные аспекты его жизни (географические, этнические, экономические, социальные, религиозные и др.).