Лексические встречи осетинского языка с адыгским нашли широкое освещение в работах профессора В.И.Абаева «Осетинский языки фольклор», «Историко-этимологический словарь осетинского языка». В этих трудах установлено наличие в осетинском словаре лексического слоя, восходящего к адыгскому источнику. 8 него входят термины и слова, выражающие самые различные понятия. Весь адыгский лексический материал в осетинском распадается на две неравные части: большая часть отмечается в одном дигорском диалекте, а меньшая часть - в обоих диалектах одновременно. В диахроническом срезе в этом лексическом фонде выделяются слова, относящиеся к субстрату, и слова позднего заимствования. Анализ фонетических особенностей этого лексического фонда показывает, что осетинские формы слов являются отражением адыгских фонетических обликов. Несмотря на более тесный контакт между кабардинцами и осетинами на протяжении последних веков, осетинские формы отражают часто не современное, а более раннее состояние фонетики кабардинского языка. В отдельных осетинских формах проглядывают черты адыгского языка-основы. Большинство слов этого общего фонда для обоих языков поддается этимологии с помощью адыгских языков. Одни слова разлагаются на составные части, представляющие собой самостоятельные слова и корни или грамматические формы, а в других мотивированы отдельные части.

Отдать последние почести умершему - долг каждого из нас. У осетин есть пословица: «Там, где стоит колыбель, будет стоять и гроб». Стать рядом с близкими, поддержать их словом, помочь делом - отличительная черта осетинского народа. Особенно наглядно она проявляется в тяжелые минуты, когда мы теряем близких.
В семье случилось горе - умер кто-то из ее членов, и тут же на помощь приходят близкие, родственники, соседи, односельчане. Распахиваются ворота - это свидетельствует о том, что в доме находится покойник.
В Осетии члены семьи никогда не занимаются похоронами. Это поручается кому-нибудь из наиболее ответственных и уважаемых стариков, уважаемых людей, который к тому же хорошо знает законы и обычаи. Его называют «Карты уынаффаганаг».

Существует особая группа слов, каждое из которых служит названием местности (включая в себя вместе с тем и понятие единичности) и наименованием племени или народа (включая к тому же и понятие множественности) и тогда это слово ставит глаголы и местоимения в формы множественного числа, напр., ир цӕрынц Кавказы астӕу, уыдон цӕрынц... (осетины живут в центре Кавказа, они живут...). Этот тип слов, обозначающих и местность (топонимы) и ее население (и тогда они этнонимы), можно было бы назвать здесь за двоякую роль «топоэтнонимами». О таком типе слов писал В.Ф. Миллер следующее: «Употребляют слово «ир» в собирательном смысле, как, напр., слова «Русь», «Мордва» и т.п., так что слово «ир» значит и «Осетия» и «осетины». Сюда относятся и некоторые названия бывших «горских обществ», напр., куырдтат (Куртатия, куртатинцы) в ущелье Фиагдона, Къуы-дар (Кударо, кударцы) - в ущелье р.Пацадон (Южная Осетия).

На пороге нового столетия мы становимся свидетелями глубинных процессов в области духовной культуры человечества: сближения Востока и Запада. Европа как бы уставшая от стремительного движения к вершинам технического прогресса, решила перевести дыхание и жадно вбирает в себя гуманистическую философию Востока о человеке и боге, о вечных категориях добра и зла, света и тьмы, духа и разума. Истоки этой философии уходят корнями в седую древность, в Великую степь.
Над бескрайними просторами евроазийских степей простиралось бесконечное небо ариев и три, и четыре, и пять тысяч лет тому назад. Под этим небом зародилось арийское племя и арийский дух. Здесь в этой степи внимали арии древним мифами и древним богам. Отсюда обращались они к высоким горам и Великому богу. В этих горах, в Поднебесье, поле Зилахар избрали они обителью своих святых и героев. В борьбе и единстве степи и гор явился миру новый народ не раз, восстававший из пепла, пронесший через тысячелетия язык, религию и эпос «сынов Неба», вобравший в себя неписанную историю осетин, ставший жемчужиной поэтического гения потомков «вечно воинственных алан».

Кобанская археологическая культура второй половины II и первой половины I тысячелетия до н.э. остается по сей день одной из наиболее ярких и богатых культур в древней истории всего Кавказа. По памятникам этой самобытной культуры создано большое число монографий и множество статей, в которых затрагиваются вопросы ее формирования, происхождения, ареала, контактов с синхронными археологическими культурами, но вопрос этнической принадлежности ее создателей конкретно еще никогда не ставился, а рассматривался на общем фоне других проблем.
Открыто и исследовано множество памятников, материалы из которых определяют значимость этой культуры для решения кардинальных проблем древней истории Кавказа вообще, Центрального в особенности. Главными памятниками, определяющими сущность и содержание кобанской культуры являются Кобанский могильник на северном и Тлийский на южном склонах Центрального Кавказа, об общности культур которых писалось еще в 1969 году.

Прародина иранцев Арьяна Вайджа («Арийский простор») по Авесте располагалась на реке Вахви Дайтья, но в Авесте и Бундахишне упоминаются две реки, окружающие иранский мир, западная и восточная. Предполагают, что это представление о двух реках иранского мира очень древнее. Э.Герцфельд писал: «Фрагменты эпоса, цитированного в Авесте, представляют картину пре-Иранского [то есть, до образования Иранского Государства] мира как дуаб, ... равнину с двумя реками... Имена двух рек - Рангха и Вахви».

За последние три десятилетия в верхнем течении р. Уруп (Карачаево-Черкесская АО и Краснодарский край) открыты памятники аланского раннего средневековья, характерные для верховий бассейна Кубани. Среди них заметное место занимает погребение в естественных пещерах, гротах и под скальными навесами. Коротко остановимся на описании скальных погребений и находок из них в ущельях Кувы, Гамовской, Урупа, Балабанки в окрестностях хутора Ильич.