Проблема конкретного этнического содержания племенного названия алан-осов является одним из кардинальных вопросов этногенеза осетин, одним из наиболее спорных в аланской проблеме. Уже со времени появления первых работ по истории алан в начале прошлого столетия исследователи разделились на две части: одни из них рассматривали алан как прямых предков современных осетин; другие, не отрицая генетической связи осетин с аланами, с теми или иными, впрочем, отговорками, в то же время считали, что имя алан распространялось и на другие северокавказские народы. Это разделение наблюдается как в дореволюционной русской и зарубежной историографии, так и в нашей исторической литературе.
Между тем, правильное решение этого вопроса имеет важное значение для аланской проблемы в целом. От него во многом зависит научное объяснение происхождения осетинского народа, генетическая связь которого с аланами не вызывает никаких сомнений; его решение поможет также уточнить многие вопросы, связанные с этногенезом других народов Северного Кавказа, в частности, адыгов, вейнахов, карачаевцев и балкарцев.
Поэтому необходимо рассмотреть аргументы и той и другой группы исследователей с привлечением всех доступных нам источников, в которых содержится упоминание об аланах.

Генетическая связь алан с сарматскими племенами и ряд других данных в корне противоречат положению о приходе алан на Северный Кавказ в первых веках н. э. Более того, мы не имеем ни одного свидетельства классических авторов, из которого вытекало бы, что аланы пришли в Восточную Европу из Средней Азии именно в первых веках н. э. Появление этнонима алан в письменных источниках по Северному Причерноморью и Предкавказью, с одной стороны, и в китайских источниках по Средней Азии (Хоу-Ханьшу), с другой, является одновременным. Если античные писатели много говорят о передвижениях киммерийцев, скифов и сарматов, то в отношении алан таких данных не имеется. Другими словами, ни один автор первых веков н. э. не связывает появление этого имени с какими-либо миграционными процессами.
С тех пор, как аланы в середине I в. н. э. появляются в письменной истории, они сразу же становятся известными на местах, далеко отстоящих друг от друга. Северный Кавказ, Северное Причерноморье, Закавказье - вот те главные районы, в которых аланы проявляют активную деятельность. Греческие и латинские авторы, помещающие алан в различных районах, находящихся в значительном удалении друг от друга, не считают их вторгшимся племенем, подобно гуннам или другим кочевым племенам центрально азиатских степей. Аланы представляются вросшими всеми корнями в этническую среду Северного Кавказа и Причерноморья, они являются чем-то неотделимым внутри большого мира скифо-сарматских племен. Поэтому появление алан в степях Предкавказья относится к значительно более раннему периоду, чем само появление имени алан в письменных источниках.

Ряд исследователей вообще отрицают пребывание алан в I в. н. э. в центральной части Северного Кавказа, отодвигая дату появления алан на Кавказе еще дальше.
Так, например, В. Н. Гамрвкели, специально останавливающийся на этом вопросе, считает, что античная литература не содержит каких-либо «данных, могущих служить основанием для утверждений о наличии значительной массы алан в I в. н. э. в степях, примыкающих к горной зоне Центрального Кавказа».
С другой стороны, В. А. Кузнецов связывает появление алан на Северном Кавказе с гуннским нашествием 70-х годов IV века н. э., когда «масса алан под напором гуннов отхлынула из Поволжья и Подонья в предгорья и горы Северного Кавказа». В. А. Кузнецов считает, что именно эти события имели решающее значение в изменении этногеографии края. «Масса алан после гуннского нашествия передвинулась далеко к югу, вглубь Кавказа». Хотя автор не отрицает, что письменные источники упоминают алан на Кавказе с I в. н. э., тем не менее, наиболее исторически обоснованным временем бытования аланской культуры, по его мнению, является период с V по XIII вв. н. э. При этом, не останавливаясь на показаниях письменных источников, он стремится опереться на периодизацию катакомбных могильников Северного Кавказа, считающихся аланскими.

В письменных источниках по Северному Причерноморью и Северному Кавказу этническое наименование «аланы» появляется в первом в. н. э. в царствование императора Нерона. Впервые это племенное название встречается у знаменитого философа и поэта Луция Аннея Сенеки (последние годы до н.э. - 65 г. н.э.) и у известного поэта Марка Аннея Лукана (39-65 гг. н.э.).
Сенека знает алан в Северном Причерноморье, характеризуя их как племя, совершавшее набеги на дунайские провинции Римской империи:«...Истр, представляющий пути к бегству диким аланам...» Лукан же помещает алан на Кавказе, называя их в числе племен, с которыми сталкивался римский военачальник Гней Помпей во время своего похода в Закавказье в 65 г. до н.э. Лукан вкладывает в уста Помпея следующие слова, обращенные к парфянам: «...если я в то время, как стремился к Каспийским запорам и преследовал суровых и вечно воинственных аланов, предоставил вам, парфяне, широко разбегаться по ахеменским равнинам и никогда не загонял робких, в безопасный Вавилон».
Наряду с Сенекой и Луканом, имя алан в первом веке н.э. встречается также у таких античных писателей, как, автор «Естественной истории» Плиний Старший, древнееврейский историк Иосиф Флавий, эпический поэт Валерий Фланк.

После Великой Октябрьской социалистической революции продолжается изучение истории алан и за рубежом. Современная буржуазная историография не внесла что-нибудь принципиально нового в изучение происхождения осетинского народа, хотя по частным вопросам истории алан-осетин ею проделана определенная работа. Особенно заметны успехи зарубежных исследователей в области изучения осетинского языка и нартского эпоса.
Отдельные замечания по истории алан-осетин мы находим в работах О. Везендонка, Теггарта, В. Минорского, Менчен-Хелфена, Дворника и других. Их решения частных вопросов истории алан, поскольку они связаны с темой нашего исследования, рассматриваются в соответствующих разделах данной работы. Этот раздел можно было бы, безусловно, расширить, ибо исследователи, занимающиеся древней историей нашей страны, так или иначе, сталкиваются с аланской проблемой. Однако, учитывая рамки данной работы, нам представляется целесообразным опустить их рассмотрение и осветить лишь наиболее важные проблемы, разрабатываемые за рубежом.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции, в связи с общим расцветом культуры народов нашей страны, усиливается интерес к далекому прошлому нашей страны. Скифо-сарматская проблема вновь выдвигается на одно из первых мест. Интерес к скифо-сарматской проблеме в советской исторической науке определяется не только тем значением, которое имели скифо-сарматские племена в истории народов Средней Азии и Северного Кавказа. Несмотря на то, что во второй половине XIX - начале XX вв. в связи с развитием сравнительного языкознания окончательно возобладала теория ираноязычности скифских племен, идея о скифо-сарматском происхождении восточных славян продолжает бытовать среди части исследователей. В первые годы после революции в советской филологической науке происходит пересмотр вопроса о языковой принадлежности скифов и об исторической преемственности скифо-сарматских племен и восточных славян.
По-новому подошел к решению скифо-славянской проблемы академик А. И. Соболевский. В своем труде «Русско-скифские этюды» автор, поддерживая точку зрения о преобладании среди скифо-сарматских племен ираноязычного элемента и подтверждая ее новыми материалами, вместе с тем видит в славянских языках продукт скрещения двух элементов - скифского (восточно-иранского) и балтийского (летто-литовского). Эту же концепцию с некоторыми изменениями разделяет ныне С. П. Толстов. Ясно, что исследователи, занимавшиеся вопросом этногенеза восточных славян и, в частности, русского народа, с неизбежностью должны были сталкиваться со скифо-сарматской проблемой.

Резкое отличие осетинского языка от языков других народов Северного Кавказа породило на первых парах самые различные теории происхождения носителей этого языка. Гюльденштедт, например, путешествовавший по Кавказу в 1770 и 1773 годах, придерживался точки зрения о половецком происхождении осетин. Основываясь на сходстве некоторых осетинских имен с половецкими, он считал осетин остатками половцев, бежавших, якобы, после поражения в войне с русскими в 1110 году на Дону в горы Кавказа. Это мнение не имело под собой никакого научного обоснования и, естественно, не получило дальнейшего развития.
Гакстгаузен, не отрицая идентичности алан и осетин, в те же время утверждал, что осетины происходят от готских и других германских племен, разбитых гуннами и укрывшихся в горах Кавказа. По его мнению, готы, укрывшиеся в горах Кавказа, подчинили себе «первоначальных кавказских жителей, осетинов и аланов», заимствовали их язык и образовали вместе с ними новый народ.
Теория германского происхождения осетин, выдвинутая Гакстгаузеном, базировалась на сходстве некоторых осетинских слов с немецкими, что объясняется принадлежностью обоих языков к индоевропейским, а также на сходстве ряда предметов домашнего обихода и некоторых осетинских обычаев с древнегерманскими. Эти факторы, не являющиеся этническими показателями, не могли, конечно, служить доказательством германского происхождения осетин. Однако рецидивы этой теории проявлялись и в более позднее время, например у К. Гана и ряда фашистских историков.