Ряд исследователей вообще отрицают пребывание алан в I в. н. э. в центральной части Северного Кавказа, отодвигая дату появления алан на Кавказе еще дальше.

Так, например, В. Н. Гамрвкели, специально останавливающийся на этом вопросе, считает, что античная литература не содержит каких-либо «данных, могущих служить основанием для утверждений о наличии значительной массы алан в I в. н. э. в степях, примыкающих к горной зоне Центрального Кавказа».

С другой стороны, В. А. Кузнецов связывает появление алан на Северном Кавказе с гуннским нашествием 70-х годов IV века н. э., когда «масса алан под напором гуннов отхлынула из Поволжья и Подонья в предгорья и горы Северного Кавказа». В. А. Кузнецов считает, что именно эти события имели решающее значение в изменении этногеографии края. «Масса алан после гуннского нашествия передвинулась далеко к югу, вглубь Кавказа». Хотя автор не отрицает, что письменные источники упоминают алан на Кавказе с I в. н. э., тем не менее, наиболее исторически обоснованным временем бытования аланской культуры, по его мнению, является период с V по XIII вв. н. э. При этом, не останавливаясь на показаниях письменных источников, он стремится опереться на периодизацию катакомбных могильников Северного Кавказа, считающихся аланскими.

В связи с этим возникает закономерный вопрос - насколько правомерно только на основании распространения катакомбного обряда погребения решать вопрос о времени и условиях появления алан на Северном Кавказе? И второе - свидетельствуют ли хронологические рамки катакомбной культуры о появлении основной массы алан на Северном Кавказе в IV-V вв. н. э.

Дело в том, что, с одной стороны, в специальной литературе отмечалось, что в специфических условиях Кавказа такие признаки, как курганные, ямные, катакомбные погребения, как правило, теряют свою устойчивость и исключительность. Это положение Е. И. Крупнов распространяет также и на круг памятников раннего средневековья. Не надо забывать также, что в горах аланам приходилось приспосабливаться к новым для них условиям жизни; поэтому вполне естественно заимствование ими многого из материальной культуры аборигенных племен Кавказа. Катакомбы в определенных условиях местности могли прекрасно выполнять роль, как каменных ящиков, так и длительно существовавших семейных усыпальниц-склепов.

Наряду с этим, обращалось внимание и на то, что погребальный обряд раннего средневековья на Северном Кавказе неустойчив и не может характеризовать ту или иную этническую группу вследствие значительного взаимопроникновения племен. Не являясь чисто этническим показателем, погребальный обряд и погребальные сооружения в то же время сохраняют, конечно, значение исторического источника для изучения социально-экономических отношений и культуры племен Северного Кавказа.

С другой стороны, многие археологи связывают с аланами, кроме катакомбных, и другие типы погребений, как, например, подбои, разного рода каменные ящики, склепы и т. д. К. Ф. Смирнов, например, связывавший широко известные диагональные погребения с роксоланами, в одной из своих последних работ пришел к заключению, что в настоящее время «этническую принадлежность диагональных погребений следует расширить: отдельные роды, которым был свойственен этот обряд в I в. н. э., входили не только в состав роксоланского союза племен, но и в состав родственных им племен поволжских аланов и аорсов».

Таким образом, среди археологов нет еще полного единства взглядов по вопросу о погребальном обряде и погребальные сооружениях алан Северного Кавказа, хотя принадлежность катакомбных погребений аланам признается почти всеми исследователями.

В то же время наблюдается расхождение и по вопросу о характере развития катакомбной культуры Северного Кавказа.

Так, например, Л. Г. Нечаева считает, что поскольку устанавливается прямая линия преемственности катакомбных погребений с поздней осетинской склеповой архитектурой через подземные и полуподземные склепы, то катакомбную традицию следует считать «специфически осетинской-аланской, существовавшей у алан на протяжении почти двух тысячелетий». Поэтому, катакомбные погребения Центрального Предкавказья и Прикубанья, так же как склеповые и катакомбные погребения раннего средневековья должны также считаться аланскими. В. А. Кузнецов же, опираясь на выдвинутую в трудах Л. П. Семенова эволюцию позднесредневековых склепов Северного Кавказа, считает предложенную Л. Г. Нечаевой схему развития позднесредневековых склепов из сармато-аланских катакомб неубедительной.

Решение этого вопроса, так же как и других проблем, связанных с погребальным обрядом, принадлежит, безусловно, археологам. Нам в данном случае хочется лишь отметать, что хронологические рамки данных катакомбных могильников не дают оснований для утверждения о столь позднем приходе алан на Северный Кавказ, как это делает В. А. Кузнецов, ибо катакомбные погребения на Северном Кавказе появляются значительно раньше IV-V вв. н. э.

Е. И. Крупнов, говоря о катакомбных могильниках у сел Архон, Чми, Балта, Кобань, Галиат, Камунта в Северной Осетии, а также катакомбах у Гоуст, Алхасте, Дубаюрт и др., относящихся к VI-XI вв., отмечает, что подобные же катакомбы, «сходные буквально во всех деталях, служили местам погребения для населения тех районов в более раннее время; таковы, например, катакомбные могилы под небольшими курганными насыпями у с. Алхан-кала...». Л. Г. Нечаева в специальной работе, посвященной катакомбным могильникам сарматского времени, относит начало катакомбной погребальной традиции северокавказских алан к 1 в. н.э. И другие данные не оставляют сомнений в том, что появление катакомбного обряда погребений на северном Кавказе относится к значительно более раннему периоду чем в IV-V вв. н. э.

В I-II вв. н. э. на правобережье Кубани между Усть-Лабинской и Казанской появляется новый тип катакомбных курганных погребений, исследованных впервые Н. Веселовским. Наличие большого количества привозных вещей, свидетельствующих о тесных торговых связях носителей этой культуры с античным миром, привело Н. Веселовского к ошибочному заключению о римских колонистах на Кубани.

Однако последующие исследования меото-сарматских могильников Прикубанья, проведенные в советское время, позволили уточнить этническую принадлежность погребенных на «Золотом кладбище» и установить их аланское происхождение. Как отмечает К. Ф. Смирнов, в них следует видеть аланов, по мнению автора, являющихся выходцами из прикаспийских степей, вероятно «частично смешавшихся со старым меото-сиракским населением Прикубанья, но не потерявших связи с обширной алано-аорской группой племен соседних с Прикубаньем областей Подонья и Нижнего Поволжья».

Следует иметь также ввиду, что катакомбный обряд не был присущ исключительно аланам, будучи широко распространен среди племен северо-восточной (скифо-сарматской) ветви иранских народов. Так, катакомбный обряд погребения был характерен для европейских скифов-кочевников, о которых сообщает Геродот. В IV-III вв. до н. э. катакомбный тип погребения широко распространяется в причерноморских и прикаспийских степях, как у скифов, так и у сарматов. Примерно с III в. до н. э. и позднее, когда на Северном Кавказе появляется много новых пришельцев, ираноязычных сарматских племен, в Прикубанье и на территории Северной Осетии и Чечено-Ингушской ССР наблюдается появление новых форм погребальных сооружений - земляных склепов с подбоем и катакомб. Следовательно, по крайней мере, уже в период появления ираноязычных сарматских племен на Северном Кавказе, там распространяется и катакомбный обряд погребения.

Тезису о приходе алан на Северный Кавказ лишь в первых веках н. э., не говоря уже в IV-V вв. н. э., противоречит и положение о генетической связи между сарматами и аланами. Е. И. Крупнов пишет, что ряд наблюдений археологов над сарматской и аланской материальными культурами установили их генетическое родство, прослеживаемое «и по погребальному обряду (катакомбы), и по многим категориям вещей (стрелы, топоры, зеркала, украшения, посуда). Причем лучше всего эта единая линия прослеживается именно по памятникам предгорной полосы Северного Кавказа». В. А. Кузнецов также считает, что генетическая связь между сарматами и аланами устанавливается на основании анализа не только типов могильных сооружений, но и всего могильного инвентаря.

Но если аланская культура Северного Кавказа генетически связана с предшествующей сарматской, то естественно искать истоки аланской культуры именно в сарматской культуре Северного Кавказа, а не считать их принесенными извне.

Ведь если аланы генетически связаны с предшествующим миром ираноязычных племен и, прежде всего, с сарматским, то естественно предположить, что появление алан на Северном Кавказе было в основном результатом внутреннего развития этих племен, а не следствием их переселения с Северного Прикаспия. Это тем более правомерно, что о переселении алан с Северного Прикаспия на Северный Кавказ не сообщает ни один источник, причем аланы в Северном Прикаспии, отнюдь не становятся известны раньше, чем на Кавказе.

Л. Г. Нечаева считает какой-то случайностью и недоразумением то обстоятельство, что до сих пор в качестве истока салтовской и северокавказской культур аланских племен считается «культура племен Нижнего Поволжья с подбойным обрядом погребения, в то время как на более близкой для этих средневековых катакомбных культур территории - в Центральном Предкавказье, в Прикубанье и на Донетчине уже в сарматскую эпоху существовали племена с катакомбным обрядом погребения». Отрицать наличие этнических связей между аланами Северного Кавказа и носителями подбойного обряда погребения в Нижнем Поволжье, пожалуй, не приходится, и нам не представляются, вопреки Л. Г. Нечаевой, бесперспективными попытки Т. М. Минаевой найти общие этнические черты между строителями катакомбных погребений в верховьях Кубани и подбойных погребений Нижнего Поволжья. Однако, сама мысль о том, что в качестве истока салтовской и северокавказской культуры алан следует, прежде всего, видеть культуру племен с катакомбным обрядом погребения сарматской эпохи, безусловно, заслуживает внимания.

Таким образом, не отрицая значения погребального обряда, как этнического показателя, следует признать, что нет никаких оснований решать вопрос о времени и условиях появления алан, на Северном Кавказе опираясь лишь на данные распространения катакомбных могильников, тем более, что - этот обряд погребения был свойственен также скифам и сарматам.

Несмотря на всю важность археологического материала, успешное решение этого вопроса немыслимо без привлечения письменных источников, в конечном счете, имеющих для рассматриваемого времени более важное значение, чем археологические памятники.

Письменные же источники по Кавказу полностью опровергают утверждение В. Л. Кузнецова о приходе основной массы алан на Северный Кавказ в IV-V вв. н. э.

Для выяснения вопроса о пребывании алан в степях центральной части Северного Кавказа в I в. н. э. следует, прежде всего, разобраться, участвовали ли северокавказские племена в войне иберов и парфян в 35-36 гг. н. э. и каковы были пути проникновения алан в Закавказье во время их вторжения в Мидию и Армению в 72 г. н. э.

Корнелий Тацит (55-117 гг.), сообщая о войне иберов и парфян, пишет, что иберийский царь Фарсман

Отсюда В. Н. Гамрекели делает вывод, что поскольку приглашенные для войны в Закавказье наемники названы сарматами, а не аланами, то тем самым Тацит якобы подтверждает «отсутствие алан в I в. н. э. в центральной части Кавказа...».

В каком же отношении друг к другу находятся сарматы и аланы?

В. Н. Гамрекели рассматривает алан и сарматов как две различные в этническом отношении племенные группы. Он считает, что термин «сарматы», в употреблении античных писателей, покрывает собою много совершенно различных племен, в том числе аборигенные северокавказские племена, и что сарматские племена Северного Кавказа, соседившие с Иберией с севера, не были «осколками северных кочевников-скифов, а были оседлыми, собственно кавказскими племенами, «кавказцами», как их называет Страбон». Конечно, не приходится отрицать, что под этнонимом «сарматы» могли в отдельных случаях скрываться и отличные от ираноязычных алан племена, в частности иберо-кавказские, но это не дает, нам кажется, оснований для противопоставления сарматов скифам, для отрицания ираноязычности сарматов вообще. Вопрос заключается в том, чтобы в каждом отдельном случае раскрывать конкретное этническое содержание данного племенного названия у того или иного автора.

Страбон (63 т. до н. э. - 23 г. н. э.), например, в «Описании побережья Меотиды и Понта до Колхиды» пишет, что при таком делении первую часть, начиная с северных стран, населяют некоторые скифы, кочующие и живущие в повозках; ближе их «сарматы, тоже скифское племя, а из их числа аорсы и сираки, спускающиеся к югу до Кавказских гор; (подч. нами Ю. Г.) одни из них кочуют, другие живут в шатрах и занимаются земледелием». Отсюда видно, что Страбон сближает, во-первых, скифов и сарматов, во-вторых, из числа сарматов Северного Кавказа называет лишь аорсов и сираков. С другой стороны, Страбон знает меотов у «самого озера», т. е. Меотиды, а «за Синдикой» он помещает ахеев, зигов (зихов), гениохов, керкетов и др., в большинстве которых нельзя не видеть автохтонные племена северо-западного Кавказа, предков адыгских племен. Заслуживает внимания упоминание Страбоном на Северном Кавказе племени гаргареев, которое сопоставляется с ингушским племенем «галгаи», давшим свое имя всему ингушскому народу.

Таким образом, Страбон рассматривает аорсов и сираков, как родственные скифам племена сарматов. Из числа других скифо-сарматских племен Страбон называет также роксоланов и языгов. Последних он называет «царскими», перенося на них геродотовский эпитет, прилагавшийся к одному из крупнейших скифских племен.

Что касается термина «кавказцы» Страбона, то у него кавказцы отнюдь не тождественны с сарматами, как это пытается представить В. Н. Гамрекели.

Вот что пишет Страбон:

Можно поставить под сомнение принадлежность большинства этих племен к сарматам, но различие между этническим термином «сарматы» и географическим - «кавказцы» вытекает у Страбона совершенно ясно. Название «сарматы» у греческого географа покрывало, в основном, языгов, роксолан, аорсов и сираков.

Точно так же Корнелий Тацит из числа сарматских племен Северного Причерноморья называет языгов и роксолан «народ сарматского племени», а на Северном Кавказе - сираков и аорсов, т. е. латинский историк называет сарматами как ираноязычные племена Северного Кавказа, так и их соплеменников в Северном Причерноморье. Поэтому обозначение союзников иберов в их борьбе против парфян сарматами не может служить доказательством их отличия от алан.

Не останавливаясь здесь специально на вопросе отношения сарматских племен к иберо-кавказским племенам Северного Кавказа, нам хотелось бы обратить внимание на ряд лингвистических данных из области иберо-кавказской семьи языгов, которые проливают свет на эту проблему. У кабардинцев, к примеру, до сих пор сохраняется известная поговорка: «Ты не черт и не шармат, откуда же ты взялся?», ясно свидетельствующая об этническом различии предков адыгов и сарматских племен. С другой стороны, в языках вейнахской группы, на которых говорят чеченцы и ингуши, до настоящего времени бытует слово «циарьмат», означающее «страшный», «косматый», «чужой человек». С этим словом, как известно, сопоставляется грузинское цармартни, множ. число от цармарти - язычник. В. Б. Виноградов, правильно указывая на родственность слов циарьмат и шармат этническому названию «сармат», отмечает, что в значении этих слов у вейнахских и кабардинского народов отразилось прямое указание «на резко отрицательное отношение их предков к этим пришлым «сарматам», чуждым этнической среде горцев».

Сведения по интересующему нас вопросу содержатся и у древнееврейского историка Иосифа Флавия (I в. н. э.) данные которого позволяют внести полную ясность в конкретное содержание «сарматов» Тацита.

Сообщая о войне иберов с парфянами, Иосиф Флавий пишет в «Иудейских древностях», что римский император Тиберий (14-37 гг. н. э.) «большими суммами денег склонял царей иберского и албанского не задумываться воевать с Артабаном (имеется в виду парфянский царь Артабан III - Ю. Г.). Но те сами не согласились воевать, а направляют на Артабана скифов, дав им проход через свои земли и открыв Каспийские ворота».

Как отметил еще А. Гутшмид, древние рукописи называют приглашенных иберами горцев аланами, а имя скифов является только позднейшей интерполяцией. Но если даже поставить под сомнение это обстоятельство, то и в этом случае под сарматами Тацита и скифами Иосифа Флавия следует видеть алан, так как последний отождествляет их со скифами, называя алан частью скифов или просто скифами.

Если прав В. Б. Виноградов, считающим, что вторжение северокавказских алан в 35/36 гг. н. э. в Закавказье нашло отражение в следующих словах Валерия Флакка: то это лишний раз подтверждает данную точку зрения. Правда, В. Б. Виноградов считает, что через Дарьяльский проход на помощь иберам пришли сираки, а аорсы якобы должны были прийти на помощь парфянам. Однако это утверждение не подкрепляется какими-либо указаниями письменных источников и, по сути дела, остается лишь предположением. К тому же, этноним языг является лишь латинским эквивалентом имени ясов, т. е. в конечном счете, тех же алан, что полностью опровергает точку зрения В. Б. Виноградова. Таким образом, участие алан в войне иберов с парфянами в 36/36 гг. н. э. в качестве союзников первых не вызывает никаких сомнений; эта точка зрения разделяется большинством исследователей. В этой связи большой интерес представляет выяснение пути проникновения алан в 35 г. в Закавказье.

Какой из двух кавказских проходов, Дарьяльский или Дербентский, античные писатели, начиная с 1 в. н. э., называли Каспийскими воротами? Казалось бы, судя по названию, вопрос этот должен был решаться очень просто: Каспийские ворота Кавказских гор должны были, очевидно, находится у Каспийского моря. Однако вопрос этот гораздо сложнее, чем может показаться с первого взгляда.

Плиний пишет, что начиная от границ Албании по всему челу гор живут дикие племена сильвов, а ниже - лупении, затем дидуры (дидои) и соды. Из описания Плиния с предельной ясностью вытекает, что Кавказскими воротами, «многими очень ошибочно называемыми Каспийскими», он называет Дарьяльский проход.

В другом месте, касаясь опять соотношения между Кавказскими и Каспийскими воротами, Плинии указывает на необходимость исправления ошибки многих, даже тех, которые «в последнее время принимали участие в походах (полководца императора Нерона - Ю. Г.) Корбулона в Армению (в 57 и последующих годах н. э. - Ю. Г.): они называют Каспийскими те ворота в Иберии, которые, как мы сказали, называются Кавказскими; это название стоит и на присланных оттуда ситуационных картах. И угроза императора Нерона относилась будто бы к Каспийским воротам, тогда как в ней разумелись те, которые ведут через Иберию в землю сарматов; ведь едва ли есть какой-либо доступ к Каспийскому морю, вследствие облегающих его гор».

Таким образом, из слов Плиния явствует, что многие из его современников «ошибочно» называли Дарьяльский проход Каспийскими воротами. Это, кстати, видно и из данных Иосифа Флавия и Тацита, который в описании войны иберов против парфян в 35 г. н. э. говорит, что иберы, «владея местностью, быстро впускают сарматов Каспийской дорогой». В этом отношении несколько парадоксальным кажется то обстоятельство, что античные писатели, в частности Тацит, зная и проход у Каспийского моря, тем не менее, называют Каспийскими воротами и дорогой Дарьяльский проход. Трудно сказать, какие имелись для этого основания. Во всяком случае, обращают на себя внимание слова Страбона, который, ссылаясь на Эратосфена, говорит, что «туземцы называют Кавказ Каспием, быть может, переименовывая так по имени каспиев». Нельзя пройти в этой связи и мимо отмеченного Н. Я. Марром топонима Каспи в Восточной Грузии.

Название Дарьяльского прохода Иосифом Флавием и Тацитам Каспийским не является исключением в греко-латинской историографии. Так называют Дарьяльский проход и Лукиан Самосатский и Сенека. То, что римляне, например, в I-II вв. н. э. Каспийскими воротами определенно называли Дарьяльское ущелье, а не Дербентский проход, можно видеть и из стихотворной эпитафии иберского Амазаспа, участвовавшего в парфянском походе Траяна и погибшего под Нисибидой. В эпитафии говорится: Совершенно ясно, что под Каспийскими воротами, возле которых была расположена родина Амазаспа, Иберия, подразумевается Дарьяльский проход.

С этим явлением мы сталкиваемся вплоть до V в. н. э. Например, Мартиан Минней Феликс Капелла, живший в первой половине V в., пишет, что «Кавказ имеет ворота, которые зовутся Каспийскими... От них до Понта, несомненно, двести тысяч шагов». Вспомним, что Плиний, за которым в данном случае следует, очевидно, Мартиан, так же определял расстояние между Кавказскими воротами (Дарьялом) и Понтом. То же самое мы встречаем у Фемистия (IV в. н.э. ».), Павла Оросия (V в. н. э.) и др.

Насколько тесно название Каспийских ворот в первых веках н.э. было связано с Дарьяльским проходом, можно видеть и на основании данных византийской историографии. Так обозначали Дарьяльский проход Прокопий Кесарийский и Константин Порфирородный, причем Прокопий отмечает, что «это отверстие издревле названо вратами Каспийскими». На основании вышеизложенного становится совершенно ясно, что в 35 г. аланы прошли в Закавказье через Дарьял.

Следующее по времени упоминание о нашествии алан в Закавказье относится к 72 г. н. э. Сообщая об этом вторжении, Иосиф Флавий (I в. н. э.) пишет, что, задумав вторгнуться в Мидию и еще дальше ее, аланы «вступили в переговоры с царем гирканов, ибо он владел проходом, который царь Александр запер железными воротами. И когда тот открыл им доступ, аланы, напав огромной массой на ничего не подозревающих мидян, стали опустошать многолюдную и наполненную всяким скотом страну, причем никто не осмеливался им противиться, ибо и царствующий в этой стране Пакор, убежав от страха в неприступные места, отступился от всего остального и лишь с трудом выкупил сотней талантов жену и наложницу, попавших в плен. И так, производя грабеж с большою легкостью и без сопротивления, они дошли до Армении, все опустошая».

По мнению В. Н. Гамрекели, то обстоятельство, что аланы вели переговоры с царем гирканцев, который владел проходом, и что Иберия при этом ни разу не упомянута «говорит убедительно за то, что аланы прошли с востока, а не через Дарьял». Разбирая сведения Моисея Хоренского об этом же событии, В. Н. Гамрекели полагает, что хотя этот источник не называет прямо пути проникновения алан в Закавказье, но [i]«контекст позволяет предположить скорее Дербентский, чем Дарьяльский проход». Он утверждает также, что нашествия алан в Закавказье в 1 в. н. э. происходили якобы через Дербент и даже через южный берег Каспия (!?), а не через Дарьял...». Для правильного решения этого вопроса необходим, иметь в виду, что в точном значении этого названия, «железными воротами», которые Иосиф Флавий упоминает в связи с Александром Македонским, могли быть только известные горные проходы около Рея на территории исторической Гиркании. Но каким образом гирканцы, обитавшие па юго-восточном побережье Каспийского моря, могли открыть проход через свои земли аланам, которых Иосиф Флавий помещает вокруг Танаиса и Меотийского озера для нападения на Мидию-Атропотену и Армению? Каким образам аланы, идя от Дона и Азовского моря, могли пройти через земли на юго-восточном берегу Каспия? Ясно, что совершая этот набег, аланы могли появиться только с севера и даже не с востока через Дербент, ибо предположение о вероятной подчиненности Дербентского прохода гирканскому царю не подтверждается каким-либо письменным источником. Что касается прохода алан через южное побережье Каспия, то к этому времени основная масса алан находилась уже в Восточной Европе, что делает маловероятным это предположение.

Кто же в таком случае подразумевается под царем Гиркании, с которым договаривались аланы о проходе?

Как уже было отмечено исследователями, в греко-римских источниках Иберия нередко называлась Гирканией от армянского названия Иберии - Виркан. Не исключено, что Иосиф Флавий пользовался услугами армянского информатора. Как бы то ни было, ясно одно, что первоисточник, которым пользовался Иосиф Флавий, имел в виду царя Иберии. Отсюда явствует, что аланы договаривались с царем Иберии, который назван царем гирканов, а путь их вторжения проходил через Дарьял, а не через Дербентский проход. Эта точка зрения разделяется подавляющим большинством исследователей.

Тот факт, что вторжение алан в Закавказье в 72 году происходило с Северного Кавказа, а не через южное побережье Каспийского моря или Дербентский проход, подтверждает и более поздний источник, чем Иосиф Флавий. Мы имеем в виду Амвросия Медиоланского (IV в. н. э.).

Относительно этого вторжения алан он пишет следующее:

Как известно, античные авторы нередко считали продолжением малоазийского хребта Тавра все горы, которые пересекали в меридиальном направлении Азию, в том числе и Кавказский хребет. Наряду с этим в античной географии наблюдается и перенесение имени Тавра на Кавказ, а также отождествление названия двух хребтов, что объясняется географическими воззрениями того времени. Так, например, Страбон, ссылаясь на Эратосфена, называет Кавказ продолжением малоазиатского Тавра. Он отмечает также деление Азии надвое горою Тавром, причем «части прилегающие к Меотиде и Танаису - это страны по сю сторону Тавра. Их передние части лежат между Каспийским морем и Эвксинским Понтом».

Некоторые авторы, как, например, Арриан, Дионисий Периэгет, Филострат и другие соединяли друг с другом оба хребта и рассматривали Кавказ в качестве отрога Тавра. Наконец, Сенека прямо называет Кавказ скифским Тавром.

Исходя из вышесказанного, становится ясно, что и Амвросий в данном случае под Тавром имел в виду Кавказ. Такое толкование подкрепляется и указанием Амвросия на то, что аланы «населяли скифский Танаис и пограничные с ним места и Меотийские болота», т. е. местности, откуда в Закавказье можно было пройти лишь через один из проходов Кавказского хребта.

Очевидно, как и Иосиф Флавий, Амвросий под именем царя гирканов подразумевает царя иберов, а проходом, которым прошли аланы, считает Дарьяльское ущелье.

Относительно упоминаемых Иосифам Флавием и Амвросием железных ворот, якобы воздвигнутых Александром Македонским, следует сказать, что вопрос этот должен решаться исходя из географических представлений, сложившихся после походов Александра Македонского. Как известно, историки Александра Македонского, как, например, Куртин Руф (1 в. н. э.), Арриан (II в. н. э.), а также ряд других, пользовавшихся данными спутников Александра, применяли название Кавказа не только к собственно Кавказу, но и к горным хребтам Центральной Азии - Памиру, Тянь-Шаню, Гиндукушу. Эти же историки упорно называли Сыр-Дарью Танаисом (Доном). Не решая здесь вопроса о причинах применения названия Кавказа и к центральноазиатским хребтам, необходимо заметить, что это обстоятельство вряд ли можно объяснить одной лишь путаницей, учитывая уровень греческих географических знаний того времени. Не исключено, что здесь, как и в факте обозначения историками Александра Дона и Сыр-Дарьи Танаисом, мы имеем дело с этнической близостью той среды, которая дала название Кавказа как нынешнему Кавказу, так и хребтам Центральной Азии.

Как бы то ни было, в результате перенесения имени Кавказ на центральные азиатские хребты, после походов Александра широко распространилось убеждение, что Александр переходил Кавказ. Отсюда становится понятным и то, почему «Александровы ворота» нередко оказывались на нынешнем Кавказе, называвшемся иногда «скифским». Так, к примеру, современник Амвросия Евсевий Иероним называет Александровыми запорами Дарьяльский проход:

Как отмечает А. Андерсон, специально занимавшийся вопросом «Александровых запоров», Дарьяльский проход центрального Кавказа, «Каспийские ворота», был первоначальным местом, куда относили так называемые Александровы ворота. Перенесение легенды об Александре Македонском на Кавказ было закончено уже во время императора Нерона, а возможно уже во время Юлия Цезаря, когда термин «Каспийские ворота», первоначально прилагавшийся к горным проходам Сирдара и Фируз-кух, расположенных юго-восточнее современного Тегерана, игравших важное значение в походах Александра, был «перенесен на Дарьяльский проход, который и стал первоначальным местом легендарных Александровых ворот».

Что касается отсутствия упоминания Иберии в числе стран, подвергшихся нападению алан в 72 г. н. э., на основании которого некоторые исследователи пытались поставить под сомнение проникновение алан с центральной части Северного Кавказа, то это объясняется тем обстоятельством, что аланы действовали по договоренности с царем иберов. На это совершенно ясно указывают письменные источники - Иосиф Флавий: При этом следует учитывать, что аланы действовали в тесном союзе с иберами, которые в свою очередь при помощи алан стремились добиться осуществления своих внешнеполитических задач.

Еще более ясно на вторжение алан в Закавказье в 72 г. н. э. через Дарьяльское ущелье и на их союз с иберами (грузинами) указывают древнеармянские и древнегрузинские источники.

В связи с вторжением 72 г. н. э. интересно обратить внимание и на сообщение Светония о том, что парфянский царь Вологез 1, которому наследовал Пахор II, при котором и произошло это вторжение, просил помощи против алан и в качестве предводителя - одного из сыновей Веспасиана, причем «Домициан употребил все усилия к тому, чтобы самому быть посланным туда...».

Весьма характерно также, что «Картлис Цховреба» дает конкретный перечень горских племен Кавказа, принимавших вместе с аланами-овсами участие в этом предприятии.

Пребывание алан на Северном Кавказе в 1 веке н. э. подтверждается и данными эпического поэта Гая Валерия Флакка, который в своей «Аргонавтике» помещает часть алан в соседстве с северо-колхидским племенем гениохов. Е. Тойблер и вслед за ним В. Н. Гамрекели поставили под сомнение реальность этого сведения, считая его результатом поэтической вольности, однако упоминание Валерием Флакком имени аланского вождя Анавсия, интерпретируемого из осетинского языка (ср. осет. æнæфсис - «ненастный»), опровергает их точку зрения. К тому же совершенно непонятно, каким образом можно считать результатом поэтической вольности упоминание Флакком имени алан, если это последнее появляется, лишь в первом веке н. э., не встречаясь до этого ни у одного из античных авторов? Ясно, что данное сообщение Валерия Флакка является результатом отражения исторической действительности, но никак не поэтической вольностью.

Как уже отмечалось выше, Марк Анней Лукан, у которого встречается одно из наиболее ранних упоминаний алан, локализует их на Кавказе, говоря о них в связи с крупным походом Помпея в Закавказье в 66-65 гг. до н. э. Другие древние писатели, сообщающие о походе Помпея в Закавказье (Аппиан, Плутарх, Диан Кассий), в отличие от Лукана, как известно, ничего не говорят о столкновении Помпея с аланами, называя лишь албанов. На этом основании Е. Тойблер и вслед за ним В. Н. Гамрекели считают это упоминание аланов Луканом результатом смешения имени алан с албанами, причем последний видит в этом одно из доказательств отсутствия алан в I в. н. э. на Северном Кавказе. Между тем это свидетельство подтверждается также Аммианом Марцеллином (IV в. н. э.), который рядом с аланами упоминает и албанов. Аммиан Марцеллин приводит выдержку из речи императора Юлиана к войску в 363 году, где говорится, что Помпей «пройдя земли албанов и массагетов, которых мы теперь называем аланами, разбил, и это племя и увидел Каспийские озера».

Исходя из вышеизложенного, нам кажется, что упоминание алан Луканом, независимо от того - сталкивался ли Помпей с аланами или нет, является убедительным доказательством присутствия алан в первой половите 1 в. н. э. в степях Северного Кавказа. Нельзя не согласиться с В. Б. Виноградовым и в том, что для того, чтобы «смешать» названия алан и албан, надо располагать этими двумя понятиями. Даже если перед нами действительно этнографическая беспомощность поэтов, перепутавших имена двух народов, то мы должны только благодарить их за это: они тем самым подтвердили, что в их время на Кавказе по соседству друг с другом жили этнические группы с созвучными названиями «алан» и «албан».

Интересно также отметить, что в схолиях к Лукану это место комментируется следующим образом:
Ясно, что у Лукава речь идет именно об аланах, а не албанах. По мнению К. Ф. Смирнова, преследуя алан, Помпей стремился к «Каспийским заторам, т. е. Дербентскому проходу, через который, вероятно, прошли аланы с севера. Таким образом, это был наиболее ранний поход аланов в Закавказье, который совершился по тому пути, по которому аорсы вели караванную торговлю». В. А. Кузнецов же полагает, что здесь не может идти речи о северокавказских аланах, ибо «на Северном Кавказе Помпей не был». По его мнению, речь может идти только «об аланах, живших рядом с албанами», скорее всего в пределах Дагестана». Нам кажется, что если Помпей действительно сталкивался с аланами, то речь в данном случае может идти о прикаспийских аланах (маскутах-массагетах).

Следующее по времени упоминание алан на Северном Кавказе относится к 135 г. н. э., когда произошло их очередное вторжение в Закавказье. Дион Кассий (ок. 150-235 гг. н. э.), сообщая об этом событии, пишет, что после окончания иудейской войны другая война «была поднята из земли аланов, которые являются массагетами, (иберийским царем - Ю. Г.) Фарсманом. Эта война сильно потрясла Мидию и затронула также Армению и Каппадокию».

Таким образом, мы видим, что в 35, 72 и 135 гг. н. э. произошло три крупнейших вторжения алан в Закавказье, где они выступали на стороне Картлийского (Иберского) царства в его борьбе против внешних врагов. Утверждать, что грузины привлекали осетин-алан из Подонья или Северного Прикаспия, как это делает Кузнецов, нет абсолютно никаких оснований, ибо при такой трактовке остается совершенно непонятным, зачем иберам нужно было набирать войска где-то в Подонье или Северном Прикаспии, минуя воинственных горцев Северного Кавказа?

И другие источники убедительно говорят о том, что ни о каком приходе алан в IV-V вв. на Северный Кавказ из Подонья или Северного Прикаспия не может быть и речи.

Так, например, знаменитый сатирик Лукиан Самосатский (II в. н. э.) знает алан в Прикубанье в непосредственной близости от Боспорского царства. «Токсарис или дружба» Лукиана Самосатского наполнен столь богатыми бытовыми подробностями, конкретным перечнем этнических наименований, столь насыщен собственными именами, что становится ясно, что в его основе лежат обработанные литературно местные предания скифо-сарматских и синдо-меотских племен. В рассказе о дружбе трех скифов-побратимов, Арсакома, Лонхата и Макента, говорится, что Арсаком влюбляется в дочь боспорского царя Левканора Мазею и просит ее руки. Получив отказ и будучи к тому же оскорблен Левканором на пиру, Арсаком решает отомстить ему и с этой целью обращается к своим друзьям за помощью. Тем временем невеста была отдала правителю меотского племени махлиев Адирмаху. Дело мести было разделено между друзьями так - Лонхат пообещал Арсакому принести ему голову Левканора, а Макент должен был возвратить ему невесту.

Когда Лонхат услышал об убийстве Левканора, то, прибыв к Адирмаху, ставшему царским зятем, он назвался родственником Мазеи, заявив следующее:
Женское имя Мастира очень близко к «варварскому», языгскому имени Мастор, о котором Дион Кассий говорит, что попав в плен к римлянам, он, вследствие своей силы и храбрости, часто сопровождал императора Адриана во время охоты. Имя Маст принадлежало к наиболее распространенным на Боспоре именам местного происхождения, бытовавшим там в первых вв. н. э. Л. Згуста выводит это имя из осетинских слов маст - горечь, желчь и мæст - гнев, в последнем случае это имя могло означать «гневный» или «гневная».

Факт существования династических связей между боспорскими царями и аланами, наличие термина Алания как названия, очевидно, уже в значительной мере сложившегося государственного образования, о характере которого по данным Лукиана Самосатского, к сожалению, мы еще не можем судить в достаточной мере, - все это не оставляет никакого сомнения в том, что уже на рубеже I-II вв. н. э. аланы находились в соседстве с Боспорским царством и принимали активное участие в политических событиях Северного Кавказа. Если к этому добавить еще указание Лукиана на то, что язык и одежда алан одинаковы со скифами, то становится совершенно ясно, что к этому времени аланы давно уже пустили глубокие корни на Кавказе.

В первом десятилетии II в. н. э. на Боспоре две самые важные после царя должности - наместника европейской части Боспора и наместника Таманского полуострова занимали Ульпий Парфенокл, сын Маста, и Ульпий Антимах, сын Маста, бывшие по всей вероятности аланами. В Боспорском царстве существовал даже специальный институт аланских переводчиков, во главе которого в 208 году стоял некий Ирак - «главный аланский переводчик». Наличие аланских переводчиков на Боспоре может быть объяснено лишь необходимостью постоянных сношений с аланскими племенами Северного Кавказа и Восточного Приазовья.

Ко II в. н. э. относятся также сведения об аланах, которые сообщают Флавий Арриан и Клавдий Птолемей.

Арриану принадлежит не сохранившееся сочинение «Аланская история», содержавшее описание войны, которую сам автор в качестве правителя Каппадокии вел против алан во время вторжения последних в Закавказье в 136 г. н. э. Из этого сочинения до нас дошла только «Диспозиция против аланов». В другой своей работе, «Тактика», Флавий Арриан отмечает, что римляне заимствовали ряд тактических навыков аланской конницы:

Птолемей называет алан в числе наиболее крупных племен Европейской Сарматии, помещая их в соседстве с другими скифо-сарматскими племенами: «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена, по всему берегу Меотиды языги и роксоланы; далее за ними внутрь страны гамаксобии и скифы-аланы». Хотя восточной границей Европейской Сарматии Птолемей называет реку Танаис (Дон), однако его указание на то, что языги и роксоланы помещаются по всему берегу Азовского моря, а аланы вместе с гамаксобиями находятся «за ними внутрь страны», свидетельствуют о том, что аланы ко времени Птолемея или его источника уже пустили глубокие корни на Кавказе. Подтверждением этому служит и то, что Азиатская Сарматия Птолемея с запада ограничивалась не только рекой Танаисом, но и «восточной частью Меотийского озера, от Танаида до Киммерийского Боспора», т. е. выражение «внутрь страны» по всей видимости, распространялась и на Северный Кавказ.

В связи с этим заслуживает внимания, и локализация Птолемеем части роксолан в северных предгорьях Кавказа и, в особенности, упоминание им реки Алонта, которая отождествляется с современным Тереком. Эта же река в армянских источниках значится под названием Аландон, т. е. Аланская река (дон по-осетински «река», «вода»). В названии реки Алонта легко распознается имя алан, причем близкое к осетинскому сказочному термину аллон, снабженному к тому же осетинским показателем множественного числа тæ.

Термин Алонта, соименный названию народа естественно не мог появиться, если бы на берегах реки не было самого народа, по имени которого она и получила свое название. Интересно отметить также, что между рекой Алонта и Ра (Волгой) Птолемей помещает реку Удом, отождествляемую с Кумой, в основе которой легко распознается осетинское название реки - «дон», столь частое в осетинских названиях рек (ср. Ардон, Гизелдон и т. д.).

На Северном Кавказе значатся аланы и на географических картах раннего средневековья.

Раввенский аноним помещает Alani u Patria Alanorum к северу от Абазгии (Абхазии), а Пейтингерова таблица в непосредственной близости от лазов-гениохов. К V в. н. э. древность пребывания алан на Северном Кавказе была столь глубокой, что Аполлинарий Сидоний, живший в 430-480 гг., называет уже алан «рожденными на Кавказе».

Таким образом, на основании приведенного выше материала мы можем утверждать, что начиная с I в. н. э. пребывание алан на Северном Кавказе, не подлежит никакому сомнению.

В связи с этим необходимо поставить вопрос о том, с чем связано появление племенного названия алан в письменных источниках?

Решая этот вопрос, прежде всего, следует отметить, что ни один из античных авторов первых веков н. э., сообщающий об аланах, нигде не говорит об их переселения в Северное Причерноморье и на Северный Кавказ как из Подонья или Северного Прикаспия, так и из Средней Азии. Одни из классических писателей связывают их со скифами, другие с сарматами (савроматами) и массагетами» т. е. с родственным кругом ираноязычных племен.

Появление этого нового этнического термина почти одновременно отмечается на огромной территории - в низовьях Дуная (Сенека) и на Кавказе (Лукан), в области Дона и Азовского моря, а китайская «История младшего дома Хань» (Хоуханьшу) знает алан еще дальше на восток - в арало- каспийских степях. Южной границей алан намечается Кавказский хребет. Конечно, о сплошном заселении этой территории аланами не может быть и речи, однако это ни в коей мере не дает нам права отрицать наличие аланских племен вместе с другими этническими группами в этих местах.

Латинский историк Аммиан Марцеллин (IV в. н. э.), один из наиболее авторитетных осведомителей об аланах, появление этого названия объясняет следующим образом:

Следовательно, по Аммиану Марцеллину, появление этнонима «аланы» было связано, прежде всего, с объединением этнически родственных племен» ранее выступавших под различными названиями.

Здесь уместно заметить, что сравнительное языкознание также не дает оснований для утверждения, что аланы появились на Северном Кавказе и в Северном Причерноморье лишь в I в. н. э. Так, Молленхоф писал, что упоминание алан римскими и греческими писателями с середины I в. н. э. не означает, что они стали известны тогда, а говорит лишь о том, что к этому времени они стали известны точнее и что этим именем стала обозначаться та часть сарматов (савроматов), которая осталась на востоке после миграции языгов и роксоланов на запад.

Эта точка зрения разделяется и видными советскими языковедами - иранистами.

Как пишет В. И. Абаев, хотя первые упоминания об аланах на Кавказе у классических писателей относятся к началу н. э., из этих упоминаний никак нельзя вывести, что «аланы впервые появились в пределах Кавказа именно в этот период. Напротив, ничто не препятствует тому, чтобы их первые вторжения на Кавказ относить к более ранней эпохе, от которой до нас случайно не дошло никаких исторических свидетельств об этом народе».

К такому же выводу приходит на основании анализа давности осетино-грузинских языковых связей и академик Г. Ахвледиани. Он пишет, что «картвельские и аланские (будущие «овские» грузинских источников) племена с каких-то давних времен продолжительно жили общей жизнью, тесно взаимодействуя друг с другом. Это могло иметь место с последних веков до н. э., естественно, заходя в первые вв. н. э. В этом убеждает нас, в частности, замечательный памятник «Армазская билингва» (I-II вв. н. э.), некоторые собственные имена которого правильно растолкованы В. И. Абаевым, как осетинские (аланские)».

Ясно, что мы не можем проходить мимо этих указаний наших видных языковедов.

По интересующему нас вопросу мы находим денные сведения и в другом источнике - китайской «Истории младшего дома Хань» (Хоуханьшу). Хоуханьшу, составленная в первых веках н. э., сообщает, что «владение Яньцай переименовалось в Аланья; состоит в зависимости от Кангюя (Хорезма)».

Весьма показательно, что оба источника не только почти одновременно отмечают появление алан на отмеченной обширной территории, но и подчеркивают новизну этого этнического термина, не связывая, однако, его появление с какими-либо переселениями или другими подобными процессами. Конкретность и точность сведений Аммиана Марцеллина, подтверждающихся независимым от него китайским источником, совершенно ясно показывают историческую сущность данного процесса - образование в 1 в. н. э. обширнейшего племенного союза этнически родственных племен, прежде выступавших под различными наименованиями, и переименование имени Яньцай в алан.

Этноним яньцай, как установлено независимо друг от друга А. Гудшмидом и Ф. Хиртом, является китайской транскрипцией имени сарматского племена аорсов. Эта точка зрения была поддержана и Е. Шаванном. В. основе этого племенного названия лежит осетинское орс/урс - «белый».

Следовательно, аорсы были одним из тех племен, которые стали называться аланами и объединили вокруг себя родственные алано-сарматские племена. Этому не противоречит и упоминание Плинием аорсов вместе с аланами и роксоланами к северу от Дуная, ибо контекст, в котором содержится это сведение, позволяет утверждать, что, согласно Плинию, аланы были, или близко родственны аорсам, или, что более вероятно, прежде назывались аорсами.

Б. Е. Деген-Ковалевский и Л. А. Мацулевич также связывали появление термина «аланы» не с переселением, а с образованием нового племенного союза, однако это, верное в своей основе положение, было сильно запутано попыткой связать происхождение алано-сарматских племен с исконными автохтонами Кавказа.

Учитывая сообщение Аммиана Марцеллина о появлении этнонима «аланы» в результате объединения этнически родственных племен, выступавших под различными наименованиями, появление алан в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе следует решать в генетической связи с сарматами и, прежде всего, с племенем аорсов.









[img]http://top.dp.ru/counter.gif?181043[/img]



Все Осетинские Сайты.



Онлайн дневники челябинцев