Великое переселение народов в IV в., разметав сармато-аланские политические объединения, вовлекло в свой состав большинство кочевых аланских племен. Как свидетельствуют античные источники, аланы продолжают сохранять черты народа-войска. Аммиан Марцеллин (род. ок. 330 г.) отмечает: «Они не имели никакого понятия о работе, будучи все одинаково благородного происхождения... Все, что по возрасту и полу не пригодно для войны, держится около кибиток и занимается мирными делами»(21, 1949, №3, с.304-305). Следствием этого явилось сохранение всех типов набегов предыдущего периода, однако их значение сильно упало. Помимо них фиксируется еще один вид - родовой, который, судя по всему, имел широкое распространение в ранее время. Так Зосим повествует о том, как «скифский род Таифалов сделал набег в количестве 500 всадников», причем император Константин (324-327 г.г.) не только не оказал им сопротивления, «но и рад был, что бежал» (21, 1948, №4, с.280). Особо возрастает значение военных союзов между различными народами. В виду того, что отношения между союзниками были крайне нестабильными, они зачастую распадались уже в ходе первого сражения с неприятелем. Сложение единой аланской народности, о чем упоминает Аммиан Марцеллин, и завершение эпохи классообразования, о которой свидетельствуют грандиозные походы предыдущего периода (368, с.84), привели к усилению значения аланских верховных правителей. Положение последних в значительной мере определялось силами их дружин, в которых тоже произошли изменения. «Дружина-свита» клановых вождей ушла в прошлое вместе с родовой, кровнородственной общиной везде, где проходили волны Великого переселения (248, т.3, с. 14). Уже в рассказе Константия из Леона о событиях начала V в. об аланском вторжении в Арморину перед нами предстает обладающий неограниченной властью над своим войском король Эотар (Гоар). Основой его армии является дружина телохранителей, остальные войска, состоящие из легковооруженных воинов, сопровождают ее, рассыпавшись по окрестностям (192, с. 128).

Что касается оседлого аланского населения на Северном Кавказе, то там имеет место дальнейшее разделение военной и гражданской власти. Как можно сделать вывод из сообщений армянских источников, при аланских царях действует институт военачальников-полководцев (224, с.35). В отличие от предшествующей эпохи, они уже не равны по статусу царю, а занимают по отношению к нему подчиненное положение. В рассказе Моисея Хоренского (V в.) перед нами предстает аланская царская династия «потомков богов», обладающая неограниченной властью, передающейся по наследству от отца к сыну (2, в.1, с.31-33). Однако установление прочной монархии, на наш взгляд, следует отнести к середине VI в. - времени правления Саросия (Сародия, Сароя). Последний часто упоминается византийскими историками, как одна из крупнейших политических фигур в масштабах всего Кавказа (7, т.2, с.84,321-322,383). Несмотря на наличие государственной власти, регулярной армии Алания не имела в виду отсутствия источников ее финансирования. Аналогичное положение сложилось в Сасанидском Иране, где также не было регулярного войска, за исключением царской стражи, и которое было создано лишь в царствование Хосрова I (531-579 г.г.), и состояло из тяжелой кавалерии, получавшей жалование от царя (368, с.79).

Ввиду крайне нестабильной внутренне - и внешнеполитической обстановки определить численность аланских войск очень сложно. Так, говоря о количестве вовлеченных в Великое переселение народов, известно, что в 334 г. около 300 тысяч сарматов получили разрешение осесть в Римской империи (238, с.310), т.е. это около 60-75 тысяч воинов. Император Западной Римской империи Грациан (375-383 г.г.) поселяет часть алан, в количестве 20 тысяч воинов под предводительством Сафрака в южной Паннонии (295, с.65). Из 50 тысячной алано-вандальской армии, переправившейся в Африку (238, с.342) (приводят и цифру в 12-15 тысяч воинов (295 с.73;342, с.57), но она, на наш взгляд, занижена) аланы должны были составлять 15 тысяч. Остальные аланские группировки, рассеявшиеся по Западной Европе, были меньше, и, вероятно, не превышали по численности 10 тысяч воинов.

На Северном Кавказе и в Крыму, где феодальные отношения были наиболее развиты, аланы, с увеличением социальной и имущественной дифференциации постепенно утрачивают многие черты народа-войска. Соответственно снижаются удельный вес, роль и значение рядовых алан в войске. Сведений о численности войск крымских алан у нас, к сожалению, нет, зато имеются данные по северокавказским аланам. Грузинские летописи указывают абсолютно фантастические цифры - от нескольких сотен тысяч до миллиона (29, с.82,85), зато армянские авторы приводят вполне реальные данные. Так, Моисей Хоренский (V в.) пишет, что «во дни Хосрова (Хосрова 11 (307-304 г.г.) - С.А.) жители северной части Кавказа, подстрекаемые в особенности просьбами Санатрука, по тайному указанию Шапуха (Шапур II (309-379 г.г.) - С.А.), царя парсийского, соединяются и делают нападение в центр нашего отечества массою около двадцати тысяч человек» (43, с. 149). Авторы VII в. Мовсес Кагакатваци и XI в. Степанос Таронский (Асохик), описывая эти же события, определяют число вторгшихся войск в 30 тысяч (208, с. 154; 2, вып.2, с.28).

Что касается родов войск, то кавалерия по-прежнему сохраняет доминирующее положение. Особо ярко это проявилось у алан, участвовавших в переселении народов. Так армия алано-вандальского королевства состояла сплошь из конницы, поскольку аланы привили вандалам неуважительное отношение к идее пешего войска (192. с.74). Впрочем, в составе конницы происходят серьезные изменения с исторической арены сходят катафрактарии. Между тем, тяжелая конница, действующая в сомкнутом строю, продолжает иметь место. Так, Иордан, описывая битву племен при Недао с наследниками Аттилы в 453 г., отмечает: «можно было видеть... алана, строящего ряды с тяжелым... оружием» (368, с.90). Имеет также место облегчение комплекса доспехов тяжеловооруженных всадников, о котором сообщает Аммиан Марцеллин в IV в. (21, 1949, №3, с.305). Чешуйчатый и комбинированный панцири постепенно вытесняются легкой и гибкой кольчугой, поскольку доспеху теперь требовалось выдерживать не таранный удар тяжелого копья, а рубящий удар меча в подвижной рукопашной схватке. Впрочем, чешуйчатые доспехи продолжают быть в ходу, причем у наиболее знатных воинов. Астерий, епископ амасийский (втор. пол. IV в.) описывает «военный панцирь, осыпанный драгоценностями (ибо варварское вооружение хвастливо и роскошно)» сармато-аланского «владетельного царя» (21 , 1948, №3, с.266). Для защиты головы используются полусферические шлемы, склепанные из тонких металлических пластин с защищающим лицо наносником. Науши и затылочник уступают место бармице, закрывающей всю нижнюю часть головы. В употребление входят вытянутые щиты неправильной формы. С появлением жесткого деревянного седла, к которому вскоре добавились стремена, создались условия для распространения конной рубки. Результатом этого явилось приспособление клинкового оружия к новым реалиям боя: меч получает более широкое распространение, он укорачивается, появляется массивное перекрестие. У кинжалов исчезает кольцеобразное навершие, увеличивается их длина, пята клинка нередко снабжается вырезами. Уменьшаются размеры копий, наконечники которых становятся значительно меньше и легче. Зато увеличивается длина и мощность луков. Усиление костяными накладками получает широкое распространение, и луки этого периода можно отнести к так называемым экземплярам гуннского типа. Возрастают размеры и вес наконечников. Трехлопастные железные черешковые экземпляры становятся господствующим типом, окончательно вытеснив бронзовые и костяные. В колчанах стрелы располагаются наконечниками вниз, что облегчает их извлечение. Вероятно, перестает практиковаться отравление стрел ядом, поскольку источники уже не упоминают об этом. Мощный лук и крупные наконечники стрел позволяли вести не только массовую, но и прицельную стрельбу, поэтому воин уже не нуждался в столь большом количестве стрел, как раньше, что видно по сокращению их числа в погребениях (368, с.88). У знатных воинов в период Великого переселения народов широкое распространение получает мода на украшение оружия, в первую очередь, клинкового, доспехов и конного снаряжения золотом, серебром и драгоценными камнями. Комплекс вооружения алан пользуется такой популярностью у соседних народов, что даже римский император Грациан (359-383 г.г.) «появлялся перед войсками в аланском национальном вооружении и совершал походы в этом наряде» (298, с.26-27).

Разрыв между тяжелой и легкой конницей неуклонно сокращается, чему способствует широкое распространение жесткого седла со стременами. Легковооруженные всадники, оставаясь в первую очередь лучниками, начинают играть большую роль в рукопашной схватке, чем в предыдущее время. Основным оружием ближнего боя становится легкое копье. Армянские источники этого времени характеризуют алан как « народ копьеносцев» (2, в.1, с.31-33), и именно отряды конных копейщиков, судя по рассказу Моисея Хоренского (V в.), действовали в бою на самых ответственных участках (43, с. 149). Кроме того, на вооружении легковооруженных всадников появляются мечи одинаково приспособленные как для конного, так и для пешего боя. Из оборонительного доспеха преобладают кожаные, войлочные, роговые панцири и шлема, по всей вероятности, какая-то часть этих воинов имела металлические шлема и кольчуги. Сохраняется значение аркана, в то время как дротика - снижается.

Несмотря на пренебрежительное отношение к пехоте, обусловившее ее незначительную роль в аланских армиях, складывание в этот период широкой сети городищ с развитой фортификацией, требовало создания хорошо вооруженных и обученных отрядов воинов, способных сражаться в пешем строю. Выход из создавшейся ситуации был найден в приспособлении кавалеристов к ведению боя, спешившись, когда в этом возникала необходимость. Собственно же пехотинцы, составлявшие отряды ополчения, продолжали комплектоваться из беднейших слоев населения, что видно из сообщения Фавста Бюзанда: «Маскуты были как конные стрелки, так и вооруженные дубинами пешие воины» (253, с.96). Помимо дубин пехотинцы были оснащены луками и копьями, а изредка и кинжалами.

С развитием государственности совершенствуется и воинская организация алан, имеющая уже четкую иерархическую структуру и разделение на различные подразделения. Это видно из описания Фавста Бюзанда: «Когда они (маскуты - С.А.) прибывали на какое-нибудь знаменитое место, то устраивали смотр по полкам, знаменам и отрядам на видных местах, приказывая, чтобы каждый человек нес по камню и бросал в одно место в кучу, чтобы по тому, сколько окажется камней определить количество людей, и чтобы остался на будущие времена этот грозный знак прошедших времен» (253, с.96). По всей видимости, состав отрядов комплектовался по родоплеменному признаку, поскольку войско аланского царя, как отмечает Бюзанд, включало «несметное множество других разношерстных кочевых племен, все множество войск, которым он повелевал» (41).

Сохраняются и некоторые привилегии наследственной военной аристократии, что как бы вписывалось в систему военной иерархии. Один из примеров этого приводит Прокопий: «Между этими массагетами был один воин, отличающийся храбростью и крепостью телесной. Он предводительствовал немногими воинами, но от отцов и предков имел он право во всех Уннских войнах нападать на неприятелей прежде других. Ни одному из массагетов не было позволено нападать на неприятеля прежде кого-нибудь из этого дома...» (264, с. 116).

Женщины в этот период перестают принимать непосредственное участие в боевых действиях. Аланские боевые собаки, получившие широкое признание в Западной Европе, в эпоху Великого переселения народов, широко используются в IV-V в.в., однако к VII в. их значение резко снижается, смещаясь к косвенному участию в боевых операциях.

Что касается источников существования военной организации, то такие статьи дохода как дань, работорговля и выкуп за заложников отходят на второй план. Правда угон населения в плен продолжает практиковаться, как об этом сообщает Аммиан Марцеллин (21, 1949, №3, с.297) и Леонти Мровели (29, с.81,85), но в основном с целью обращения его в патриархальных рабов или обмена на военнопленных. Основным же источником остается добыча, захваченная в походах и прибыль от наемничества. В IV-V в.в. приоритет получает стационарное наемничество, поскольку римские императоры широко практиковали привлечение варварских всадников на постоянную службу. Это привело к тому, что «все скифские племена стали стекаться такими роями, что казалось, ты (император Феодосий Август - С.А.) повелел варварам производства набора» (21, 1949, №4, с.248). Что касается кавказских алан, то подобного рода наемничество здесь сокращается. Так в V в. грузинскому царю Вахтангу Горгасалу удалось завербовать у них только 300 воинов (29, с.90). Зато грандиозный размах здесь приобретает кратковременное наемничество, ставшее на новую ступень развития в эпоху ирано-византийских войн VI-VII в.в., которую можно охарактеризовать как наемное союзничество. Так по свидетельству Прокопия Кесарийского (VIB.), в 549 г. «за 300 фунтов золота они (аланы - С.А.) согласились не только защищать вместе с лазами Колхиду от вторжения неприятеля, но даже настолько обезлюдить Иберию, что персы никогда не будут в состоянии вторгнуться в эту страну». А уже в следующем 550 г. в Иберию вторгается персидское войско «вместе с большим числом союзных с ними варваров алан» (5, с.40). Это дает возможность исследователям говорить о существовании двух военных организаций (западной и восточной), одна из которых финансировалась Ираном, а другая - Византией (295, с.92). Однако на наш взгляд, имеет место существование лишь одного крупного лагеря алан (остальные военные силы, участвующие в конфликте, представлены отрядами независимых аланских феодалов), меняющего хозяев в зависимости от размеров оплаты. О подобном сообщает Меандр Византиец, рассказывая, как в 576 г. византийский император Тиберий переманивает на свою сторону алан, обещая платить вдвое больше, чем персы (7, т.2, с.420).

Сланов А.А. Военное дело Алан I-XV вв.