Судя по достаточно ограниченному числу памятников черногоровского и новочеркасского типов на Северном Кавказе, кочевое население предскифского периода (IX-1-й пол. VIII вв. до н.э.) было немногочисленным. В погребениях протомеотского населения появляется обряд вытянутого на спине трупоположения и южная ориентировка покойного. Такая смена обряда была характерна и для степной зоны. Преимущественно на спине начинают хоронить мужчин, прежде всего, представителей, более высокого ранга - всадников, а затем пеших воинов. Появление нового обряда вполне закономерно отражает влияние кочевников, которые, судя по данным антропологии, непосредственно проникают в местную кавказскую среду. В памятниках протомеотского населения начинает фиксироваться обряд погребения с хозяином шкуры коня, набитой соломой или травой, с головой и конечностями, головы коня с бронзовой сбруей или только сбруи. В VII в. до н.э. данный обряд затухает, что связывают с прекращением киммерийских походов и ассимиляцией киммерийцев местным населением.

В Центральном Предкавказье появление коневодства относится к концу II тыс. до н.э. под влиянием, как полагают исследователи, какой-то группы кочевников, мигрировавших через Кавказ на юг. Появление железных удил здесь отмечается с предскифского времени, тогда как в Закавказье - под непосредственным влиянием скифов. В районе Пятигорья в погребениях начинают достаточно часто встречаться предметы конской сбруи, но совместных погребений всадника и коня практически не представлено (единственный случай отмечен в погр. №3 могильника у с. Терезе 2-й пол. VIII в. до н.э.). Погребения коней в степных районах отсутствуют, что объясняется особенностями экологической ситуации. На фоне явного преобладания иных предшествующих форм погребальных сооружений в некоторых могильниках Пятигорья распространяются захоронения в простых грунтовых ямах. Фиксируются и иные новые микродетали в погребальном обряде, такие как полукруглые ямки, в дне могилы с отдельными деталями инвентарного набора, положение каменных плит под правым боком погребенного, что отмечено и в Сержень-Юртовском могильнике. Причем, во втором случае такая плитка сочетается с конским погребением, подтверждая связь обряда со степными традициями. Положение плиток соотносится с аналогичным обрядом в меотских погребениях Прикубанья, в связи, с чем обращается внимание на определенные кобано-меотские взаимодействия. Еще с протомеотского времени коленные чашечки крупного рогатого скота использовались в погребальном обряде, находя себе позднейшую аналогию в погр. №1 могильника «Лермонтовская скала (у реки)».

На Северо-Восточном Кавказе у носителей каякентско-харачоевской культуры влияние степняков на характер трупоположения не прослеживается. Зато в предскифский период на территории Чечни представлены погребения конской аристократии. Для сер. VIII-рубежа VIII-VII вв. до н.э. фиксируется полное исчезновение данного обряда, что указывает на его связь у местного населения с появлением кочевников-киммерийцев, а его затухание - с заметным ослаблением таких связей. Столь же эпизодически встречаются конские погребения и на территории Дагестана. В конечном итоге, для Северо-Восточного Предкавказья признается спорадическое появление номадов, которое не привело к какому-либо существенному воздействию на местное население.

В результате непосредственных контактов в равнинных и предгорных зонах Центрального и Северо-Западного Предкавказья произошло оседание, и слияние определенной части кочевников с протомеотским и кобанским населением. Давление воинственных кочевников привело к перевооружению местных племен и развитию всадничества. В отличие от номадов, предпочитавших стрельбу из лука, они использовали традиционные для себя копья, дротики, топоры и кинжалы. Изменилась и манера владения мечом под влиянием кочевников. Полагают, что новочеркасские древности представляли собой оригинальный сплав кобанских (возможно, и протомеотских) и степных компонентов, не связанный с этнокультурным образованием, а отражающий межкультурные контакты оседлых и кочевых племен. Составляющие их элементы распространялись кочевниками и получили популярность у разноэтничного населения. Новочеркасский комплекс оказался непопулярным и у носителей центральнокавказского варианта кобанской культуры, широко распространяясь на равнинах и у предгорий Кабардино-Пятигорья.

Материалы могильника Клин-Яр III фиксируют отсутствие у аборигенов самостоятельного и какого-либо боевого значения конницы и о восприятии коня в качестве атрибута социальной престижности. Некоторые исследователи полагают, что дифференциация в кобанском обществе во многом была связана с участием знати в переднеазиатских походах киммерийцев. В то же время отсутствие конских погребений, например, в Сержень-Юртовском могильнике, указывает на неучастие местного населения в тех политических событиях. Однако наличие или отсутствие всадников у местного население могло, кроме всего прочего, диктоваться разнонаправленным влиянием кочевых группировок (знаки престижности, непосредственные дружеские контакты, боевые столкновения и т.д.), без непосредственного участия аборигенов в походах через Кавказ. Показательно, что материалы Сержень-Юртовского могильника демонстрируют резкое угасание всаднической традиции именно в период появления на западных территориях новочеркасских древностей. Возможно, это свидетельствует об исчезновении всаднической моды у местных социальных верхов в результате каких-то осложнений отношений с кочевниками.

Для носителей западного варианта кобанской культуры и протомеотов следует полагать достаточно тесные и мирные отношения со степняками, вплоть до проникновения новых этнических компонентов в местную среду. Отмечается совпадения формирования протомеотской культуры с периодом появления степняков. Многие скифские курганы концентрируются возле оседлых центров автохтонов. Особое стремление кочевников-скифов к тесному взаимодействию с местным оседлым населением отражало не только военно-кочевое состояние скифского общества того времени, но и объективные закономерности в существовании групп номадов. Было отмечено, что часто переселенцы ищут условия, сходные с существовавшими у них на родине. Известны и отличия в формах хозяйствования у степняков и номадов предгорий. Активизация скифов в Центральном Предкавказье оказало существенное влияние на развитие местного северокавказского и пришлого кочевого этносов, что нашло отражение в их взаимовлиянии и обоюдной трансформации культурных и хозяйственных традиций. Симбиоз традиций способствовал постепенному изменению экономического уклада и форм хозяйствования кочевников. Часть из них могла переходить к полукочевому, а затем оседлому образу жизни. Это заметно меняло обстановку в регионе и оказало, например, влияние на рост числа новых и увеличению старых поселений. В результате на базе ряда кобанских поселений, занимавших наиболее выгодное географическое и экономическое положение, в VI-V вв. до н.э. стали появляться протогородские центры со смешанным составом населения, типа Татарского.

На Северо-Восточном Кавказе обнаружены «скифоидные» изваяния, рядом особенностей отличающиеся от «классических» скифских памятников. Они делятся на галайтинскую, мескетинскую, замай-юртовскую и, возможно, мамайкутанскую группы. Они являются несомненной скифской инновация для данного региона, демонстрируя и местные особенности, что свидетельствует о прямых контактах потомков носителей каякентско-харачоевской культуры со скифами и их смешении. Кроме того, внедрение их в инокультурную среду указывает на внедрение инноваций в особо консервативную, религиозно-мифологическую сферу жизни автохтонов. Некоторые исследователи полагают, что практика использования таких изваяний была принята этнически смешанной группой, но через 100-200 лет исчезла. Галайтинские изваяния были вторично использованы местным населением для сооружения каменных ящиков. Видимо, изваяния переиспользовались тем населением, которое впитало в себя собственно скифский компонент и его религиозно-мифологические воззрения.

Долгое время исследователи полагали, что скифское влияние не затронуло горные районы, где кобанское население продолжало свою достаточно замкнутую жизнь. Однако последние исследования позволяют поставить такой вывод под сомнение. В V-IV вв. до н.э. по памятникам кобанской культуры горной Дигории прослеживается влияние культур скифо-савроматского типа. Об этом свидетельствуют погребения в Гастон Уота, совершенные по обряду трупосожжения вместе с деревянной камерой, жертвоприношения коней, появление своеобразного варианта вытянутого на спине трупоположения, наличие оружия скифских форм, скифской узды, предметов, выполненных в скифском зверином стиле и в новой для кобанцев технике. Налицо усиление роли и престижа всадничества. Наблюдается отсутствие традиционных для кобанского вооружения топоров при широком распространении стрел, колчанов и луков.

Одним из наиболее известных памятников, отражающих процесс взаимодействия скифского и кобанского населений, является могильник Уллубаганалы в Карачаево-Черкесии. Наблюдения археологов и антропологов показали, что могильник оставлен синкретическим обществом, в котором скифы составляли воинскую группу, а женщины и мужчины-ремесленники принадлежали к представителям местного кобанского и закавказского населения. Сходная ситуация сложилась и на Кубани, о чем свидетельствуют Келермесские курганы. Здесь обосновалась сильная в военном отношении скифская дружина, участвовавшая в переднеазиатских походах. Общая картина Келермесского могильника характеризует местное общество как двуэтничное военно-политическое образование во главе со скифской воинской аристократией. Номады были заинтересованы в защите подвластного населения от посягательств других кочующих группировок, взамен получая воинское пополнение пехотинцев и всадников от меотов, а также хлеб и ремесленную продукцию. Несмотря на тесное взаимодействие обе группы оставались верны своим культурным традициям.

В то же время отмечается сращивание представителей меотской знати со скифской, когда ее представители формировали царскую дружину. Здесь, как и в Нартане, отмечается погребение «амазонки». Тесное соседство, а иногда совместное проживание способствовали скифизации раннемеотской культуры. В VII-VI вв. до н.э. меотская знать перенимает обряд подкурганных погребений в сопровождении конских захоронений и инвентаря преимущественно скифского типа. С этого же периода в меотской среде распространяется искусство скифского звериного стиля. Ощущается и меотский вклад в раннескифский комплекс (возможно, появление меотских черт в погребениях Центрального и Северо-Восточного Предкавказья было обязано скифам). Присутствие скифов подтолкнуло и развитие процессов расслоения общества. На рубеже VII-VI вв. до н.э. произошел отток части закубанских скифов в лесостепные районы Северного Причерноморья. Оставшиеся скифы продолжали играть заметную роль в меотском мире вплоть до IV в. до н.э., но составляя меньшинство, они все более интегрировались в местную этническую, что неизбежно привело к их ассимиляции. Вероятно, потомки древнейших скифов, еще не утратившие собственное самоназвание, господствовали в районе расположения Ульской и Уляпской групп погребальных и культовых памятников. Возможно, эллинизированным скифо-меотам принадлежали Елизаветинские курганы в захоронениях в сконструированных по греческим образцам склепах и в сопровождении человеческих и конских жертв.

Большой интерес специалистов до сих пор привлекают материалы Нартановских курганов с территории Кабардино-Балкарии. Одни исследователи относят их к памятникам кобанского населения, ассимилировавшего часть кочевников, другие - к памятникам нового этнообразования или собственно скифов или савроматов. Многие важные черты погребального обряда свидетельствуют о доминировании у хозяев курганов кочевнических традиций. Интересно, что на фоне упадка всаднических традиций у кобанцев, вероятно, связанной с установлением скифами своего контроля над большей частью равнин, здесь они остаются на высоком уровне.

Курганные могильники Ани-Ирзо и Бойси-Ирзо возле с. Урус-Мартан в Чечне, вероятно, были оставлены кобанским населением, вступившим в тесные и дружественные связи с расположившимися рядом скифами. Это население заимствовало у соседей многие важные черты материальной и духовной культуры (курганные насыпи, наличие реальгара, белой глины и охры, засыпка дна белым щебнем, широкое распространение акинаков, чуждых соседним аборигенам, погребение головы коня). Не исключено, что речь идет о процессе слияния местных этно-племенных групп с номадами. Аналогичные процессы выявляются на материалах Моздокского, Нестеровского, Воздвиженского, Луговского (Мужичи) и некоторых других могильников, видимо, находя свое подтверждения и по антропологическим материалам. Поставлен вопрос о принадлежности воина-всадника, погребенного в кургане у с. Учкекен в Карачаево-Черкесии, к этническим новообразованиям скифо-кавказского характера.

Особенно сильное влияние степных культур испытывали некрополи Пятигорья. Близок многими чертами к степным памятникам кочевников могильник на Чеснок-горе. Степное влияние, в первую очередь, ощущается в керамике. Вероятно, к сер. V в. до н.э. местная керамика полностью вытесняется, сильно изменяется состав предметов вооружения и женских украшений, преобладает вытянутое на спине головой на запад трупоположение. Таким образом, местные традиции полностью сменяются на скифоидные. В Центральном Предкавказье менее всего скифское влияние ощущается в Затеречье. На территории же современной Кабарды оно более ощутимо, а скифские памятники здесь наиболее яркие и проявляют близость с памятниками скифов Ставрополья. Оба этих района объединяет среди прочих признаков и своеобразие местной керамики. Обитание здесь скифов и установление их политического господства привело к распространению скифской культуры со стойкими признаками, в первую очередь, в особенностях погребального обряда. Предгорные и равнинные районы Кабардино-Балкарии были базовым районом формирования традиций керамики «скифского типа». В изготовлении новых изделий принимали участие представители различных этнографических групп населения, что связано со становлением скифской культуры в Центральном Предкавказье. Во 2-й пол. I тыс. до н.э. на территории Ставропольской возвышенности отмечаются процессы глубокой ассимиляции скифской и позднекобанской культур. Склеповые курганные погребения Татарского городища рассматриваются как проявление симбиоза кобанской и скифской культур. В последнее время на материалах ст. Павлодольская и Черноярская Моздокского района и с. Сунжа ставится вопрос о существовании в предгорно-плоскостной части этого района Центрального Предкавказья кобанского населения, теснейшим образом связанного с племенами скифо-савроматского круга. Культурная близость Краснознаменной группы с Моздокскими, Комаровскими и Каменномостскими погребениями объясняется включением собственно скифов в состав тех групп населения, которые были носителями смешанной кобано-скифской культуры в равнинном Предкавказье.

Некоторые новые данные в последние годы предоставляют нам исследования антропологов. Так, изучение материалов из Уллубаганалы выявило высокое сходство со скифскими группами Приднепровья и Причерноморья. Объяснение такого положения видят либо в существовании единого антропологического пласта у кочевого населения степи и оседлого населения Северного Кавказа, либо в антропологическом взаимодействии кобанцев и скифов, когда антропологическое взаимодействие между кобанцами и скифами привело к растворению антропологического типа кобанцев в скифском. Одни исследователи склоняются к первому решению на основании некогда высказанного мнения о спорадической активности скифов в регионе. Другие считают более обоснованным второе решение, которое, на их взгляд, подтверждается археологическими данными и геногеографическими картами кавказского генофонда. Отмечаются и выводы о сложном формировании антропологического состава кобанцев.

Итоги взаимодействия скифо-савроматского населения с автохтонами Северного Кавказа неоднократно рассматривались исследователями. Суммируя их наблюдения и выводы, в настоящее время можно говорить о следующих процессах, происходивших на Северном Кавказе в те далекие времена. Появление скифов, освоение ими новых земель, долгое на них проживание, как и савроматов, внесли достаточно ощутимые изменения в историю региона. Но следует учитывать, что, ни скифы, ни савроматы не создали на Северном Кавказе единого централизованного объединения. Их различные объединения вступали в непосредственные контакты со столь же различными объединениями автохтонов. Происходило разноплановое и разновременное взаимодействие отдельных групп скифского, савроматского и местного миров, приводившее к различным результатом.

На первом этапе освоения северокавказских территорий скифы, в целом, вели достаточно агрессивную политику по отношению к аборигенам. В результате часть местного населения была уничтожена или изгнана, а часть попала в данническую зависимость. Другая часть осталась в стороне от указанных событий или добилась осуществления взаимных контактов с кочевниками, видимо, на основании различного рода условий, что позволяло сторонам оставаться в основном в рамках собственных этнокультурных традиций. Впоследствии отношения между скифами, савроматами и местным населением стабилизировались. Могли устанавливаться родственные отношения или отношениями, типа куначества, происходить взаимные переселения. Преобладание мужских скифских погребений над женскими может указывать на то, что жены скифов частью происходили из местных племен. Какие-то местные объединения вообще не поддерживали отношений с номадами или ограничивались маргинальными контактами.

Значимой причиной потенциально мощного воздействия скифов на часть местного населения было установление политического господства над их территорией, поддерживаемого военной мощью. В контактных зонах отмечаются взаимопроникновение культурных элементов, определенный культурный синтез. Длительные контакты отразились не только в материалах погребальных памятников, но и повлекли более глубокие влияния в области идеологии (культы, погребальный обряд). Какая-то часть населения вступила в непосредственные тесные этнокультурные взаимоотношения, повлекшие различные, в том числе и значительные изменения в их этнической истории.

Именно эти процессы оказываются в центре внимания исследователей. Показательно, что практически одновременно многие из них пришли к выводу о сложении в результате межэтнического взаимодействия новых этнических образований. Шел процесс синкретического сращивания элементов местных культур с новациями кочевников. Влияние кочевников проявлялось в изменениях местного погребального обряда. Вместе с тем, наблюдался и обратный процесс, что проявлялось в утрате уже номадами своих традиционных форм погребальной обрядности.

Происходила, видимо, и взаимная ассимиляция сторон, при которой одна из них либо без следа растворялась в иной этнической среде, либо в ходе ассимиляции передавала ей некоторые свои материальные и духовные традиции, что вело к определенному переоформлению культуры. Наблюдался этнокультурный и социально-политический симбиоз, когда при очень сильном взаимодействии скифов и автохтонов население с единой материальной культурой и погребальным обрядом было представлено разными этническими мирами. В результате же межэтнического синтеза (миксации), который мог охватывать целые родоплеменные коллективы, происходило сложение новых этнообразований. Они были отличны как от пришлых, так и от местных племен. Процесс взаимодействия приводил и к образованию локального варианта более сильной, иногда с формированием качественно новой культуры.

Установлению скифского политического господства, их достаточно свободной адаптации к местным природно-географическим условиям мог способствовать и прежний опыт хотя бы части скифов. В такой ситуации, даже находясь в меньшинстве, у скифов появлялась возможность распространения своих культурных и языковых традиций среди местного населения. Некоторые исследователи говорят о неком территориальном отрыве вступавших в тесные взаимоотношения с местным населением скифов от зон основной концентрации собственно скифского населения. Таким образом, находится дополнительный довод в пользу неминуемой ассимиляции скифов в местной этнической среде. Однако для всех приводимых примеров как раз свойственна близость с памятниками собственно скифского населения.

Сомнительным представляется мнение, что просто происходило перенятие частью местного населения некоторых погребальных традиций степняков. Погребальный обряд является одним из наиболее консервативных явлений, поскольку непосредственно связан с религиозно-мифологическими традициями общества, являясь наиболее устойчивым этнографическим признаком. Часть скифов могла непосредственно внедряться в местные общества, занимая в них определенную социальную нишу. Тогда происходила либо быстрая ассимиляция их потомков, либо долгое время существовало двуэтничное общество.

В результате местное общество обогащалось некоторыми скифскими традициями, но сохраняло свою этническую основу. Подобные процессы могли происходить и в собственно скифских обществах. При более масштабных миксационных процессах складывались новые этнообразования, чьи этнокультурные традиции могли сохранять как доминанту одну из предшествовавших, получить сложный симбиоз из предшествующих и т.д. Включение части местного населения в этногенетические процессы могло идти в русле собственно скифского этногенеза, и наблюдаемые локальные варианты создания новых этнических образований являются его частью.

Видимо, история скифов на Северном Кавказе имела важные последствия для региона. Наблюдается культурное сближение скифов с северокавказскими племенами, которые унаследовали часть традиций номадов. В результате межэтнического взаимодействия номадов с группами местного населения, отличавшимися друг от друга в этнокультурном плане, кроме сохранявшихся местных и скифо-савроматских обществ появляются новые этнообразования. Одни из них могли уже перейти на скифскую речь и служить носителями скифских традиций. Однако выводы некоторых исследователей о связи дигорского диалекта осетинского языка со скифским или неким кобанским бездоказательны. В каких-то обществах этот процесс только начинался или наступило время двуязычия. Какие-то местные общества ассимилировали скифский или савроматский этнический элемент, но сохраняли тесные связи с номадами, осознавая свое родство и имея уже хотя бы в части общие или адекватно воспринимаемые традиции.