Приготовились Алагата: все, что бог создал из напитков и съестного, было у них. Потом пригласили они нартов; расселись нарты рядами. Во главе одного ряда старшим сидел Урызмаг, другого — Хамиц, третьего — Сосрыко, четвертого — сын Хиза, Челахсартаг, из фарсагов, человек зажиточный. Затем начали нарты пить, возносить тосты. Прислужником был Сырдон. Начали пить они через силу. Заспорили Сосрыко и сын Хиза. Сосрыко сказал:
— А не следовало бы фарсагу быть главою ряда!
— Именем отца клянусь, — следует! Во всем могу состязаться с тобою, — в чем бы то ни было: я муж лучше тебя! — сказал сын Хизов. — И не хочешь ли, протанцуем мы с тобой про заклад, Сосрыко! — сказал сын Хизов.
— Протанцуем! — сказал Сосрыко. — Какой заклад ты держишь?
— Если ты лучше меня протанцуешь, Сосрыко, я дам тебе в жены красивую сестру свою Агунду. Если же я протанцую лучше, тогда ты мне отдашь свой Цереков панцирь, свой Бидасов шлем и нартовский меч — вот наш заклад! — сказал сын Хизов.

Вскочил Сосрыко и начал танцевать. Сперва протанцевал хорошо на полу, потом начал танцевать по краям обеденных столиков: где прольет цахдон, а где сбросит со стола корку хлеба. Так он протанцевал и сел на свое место. Пришла теперь очередь и Хизову сыну танцевать. Он встал и протанцевал сперва на полу так хорошо, что нарты засмотрелись на него. Потом полез на столы и начал танцевать по краям их. И крошка не шевельнулась на столах, по краям которых он вертелся, подобно волчку. Потом, сколько было там народу, все подставляли кончики своих кинжалов, и он вертелся на них, подобно мельничному колесу. Нарты удивлялись, говоря: «Вот, черт!». Так он протанцевал и сел на место.

Вынесли потом Алагата Нартамонга. Сырдон наполнил его разными напитками, змеями, ящерицами, лягушками, чем попало. Алагата сказали:
— Кто поставит Амонга на голову и, танцуя, ничего не прольет, тот хороший танцор; кто же прольет, тот нехорошо танцует.

Сперва поставил его Сосрыко на голову, протанцевал, попроливал из него. Сел Сосрыко на свое место. Пришла очередь Хизову сыну. Подошел он и, взвалив себе на голову большой четырехушковый Амонга, начал танцевать — и, о боже, творец мира, как он протанцевал! Много дивились нарты. Танцуя, он то выхватит ящерицу и ударит ею о грудь Сосрыко, то змею — и то же самое. Когда кончил танцевать, сел на место и сказал:
— Если вы будете говорить по внушению страха, то пропадите все от страха перед Сосрыко, когда не скажете правды, не тая: кто из нас протанцевал лучше?
— Да будет так,— сказали нарты. — И Сосрыко протанцевал хорошо, но ты протанцевал лучше, заклад твой.

Заклад достался сыну Хиза, Челахсартагу. Сказал ему Сосрыко:
— Вынесу тебе все свои панцири и свалю их перед тобой, если ты узнаешь Цереков панцирь, то возьми его.
— Я держал заклад с тобой, теперь он достался мне, а потому неси его,— сказал сын Хиза.

Отправился Сосрыко, вынес панцири свои в поле, и, свалив их там, сказал ему:
— Узнай и возьми свой выигрыш.
Да где же узнать сыну Хиза: панцири все одинаковы. Отозвал его Сырдон и сказал ему:
— Сию минуту надует он тебя, не даст тебе твой выигрыш, поэтому сядь на коня и, когда возьмешь в руку копье, приударь коня, повертись около панцирей и крикни: «Настала борьба, Цереков панцирь!» — и он сам выскочит к тебе из-под панцирей, так как он боелюбив, а ты унеси его, иначе Сосрыко добровольно тебе ничего не даст.

Отправился сын Хиза, сел на коня своего, повертелся около панцирей, крикнул:
— Настала борьба, Цереков панцирь! Панцирь прыгнул к нему на копье, и сын Хиза увез его в Хизы фидар.

Сосрыко погнался за ним; но где же ему догнать его? Он начал сзывать к походу, говоря:
— Сын Хиза, фарсаг, увез у меня панцирь, а потому — в поход к Хизы фидарма! Но как же быть, если в отрядах моих не будут сын Дченза Малый Сауа, Ахсар и Ахсартаг Ахсартаговы?
Искал Сосрыко также Батраза, да не было Батраза дома. Привел он Сауа, Ахсара и Ахсартага и сказал им:
— Ну, кто из вас где сядет?

Сказал Сауа:
— Взойду на Хизы фидар я и засяду там; вы увидите тогда, что у меня за мужество будет: я заставлю бежать оттуда сына Хиза.

Ахсар и Ахсартаг сказали:
— А мы идем к воде, засядем на дороге, и, если кто набредет на нас, мы тоже покажем себя.

Сосрыко же сказал:
— Сам я засяду у источника, откуда берут воду, если кто покажется там, вы уж поручите его мне!

Каждый из них затем занял свое место. Сосрыко растянулся посреди грязи, откинул от себя подальше меч, словом, притворился мертвым, чтобы Хизов сын был уверен в его смерти. Сауа-Малый скатывал горы и целыми частями уничтожал аул Хизова сына и очень стеснил его. Вышла сестра Хизова сына, красивая Агунда, и сказала:
— Ах, брат мой, как ты смотришь спокойно на того, кто разоряет твое владение, твой аул: вынеси свои три освященные богом стрелы; ведь тебе надо что-нибудь предпринять против тех, кто уничтожает твое владение.

Вошел он в дом и взмолился:
— О боже богов! Ты создал эти стрелы; вонзи их в шею тому, кто разоряет мое владение! — и с этим пустил стрелу.

С громом прошла стрела, попала в гору и оторвала от нее глыбу, скатившуюся вниз. Сын же Дченза спасся, с ним ничего не случилось. Пустил Хизов сын другую стрелу, говоря:
— Дай бог, чтобы она, о более, попала в голову тому, кто не оставляет меня! — Стрела полетела вверх, потом упала назад, вниз, и попала в гору, миновавши сына Дченза.

Потом вынес сын Хиза третью стрелу и взмолился:
— О боже, несправедливо меня притесняют, и кто не оставляет меня, тому вонзи эту стрелу в самое утолщение шеи! — И пустил стрелу.

Полетела вверх стрела, с громом упала, потом вниз и попала сыну Дченза прямо в шею. Голова в одну, туловище в другую сторону, — так катился Дчензов сын.

Внизу закричали ему отряды:
— Насколько хороша была жизнь твоя, не сделай настолько труп свой достойным съедению собак! — Когда закричали это отряды, голова и туловище остановились на крутизне. Итак, сын Дченза был убит там.

У Хизова сына между тем и скотина, и семейство умирали от жажды. Тогда стала скорбеть над Хизовым сыном сестра, говоря:
— В воде вон труп мужчины, а ты моришь скот без воды!
Он сказал ей:
— Так возьмите — вот вертел, раскалите его и ввертите в тот труп посреди колена; на конце вертела принесите мне мозгу коленного, и я узнаю: живой он или мертвый!

Отправились и поступили так.
— Это не мертвый, — это мозг живого человека, — сказал сын Хизов.
Сестра начала бранить и укорять его:
— Иди, не истребляй и нас, и скот свой жаждой: лучше пусть разойдется молва о поголовной гибели всего твоего рода, нежели бояться тебе трупа мужчины. Как же быть живым этому трупу, ведь целый железный вертел ввернули ему в колено, — разве живой от этого не повернется?

Сын Хиза сел на коня и, выгнав свои табуны кобылиц к воде, начал поить их. Сосрыко, вскочив и схватив свой меч, погнался за Хизовым сыном. Как только Хизов сын хотел вскочить в ворота, удар меча попал ему в темя и снес его — так да будет врагу твоему! Хизов сын вскричал:
— Да достанутся тебе грехи мои, сестра, ты хотела, чтобы убили меня, и вот — убили! — После этого он отправился на небо к Курдалагону; пришел к нему и говорит:
— Скуй мне темя из меди красной.
— Скую. Но что же делать с концами гвоздей? — говорит Курдалагон.
— Я найду сам способ, как их загнуть, а ты скуй только темя.
— Курдалагон начал ковать темя. Велел принести двенадцать мешков угля, направил к Хизову сыну мехи и велел их раздувать, Хизов же сын кричал:
— Раздувайте сильнее!
— Когда Курдалагон вбивал гвозди, Хизов сын чихал, и концы гвоздей загибались сами. Таким образом, Курдалагон сковал ему из красной меди темя, и Хизов сын жил, как олень, не боясь Сосрыко.