Сослан через несколько лет отправился в годичный балц. И вот однажды, когда наступил снова год в балц отправляться, он снова сел на коня и уехал в годичный балц, дома оставил одну свою старуху-мать.

Когда он уехал, нарты сказали:
— Неужели теперь мы не найдем средства, как бы заставить его страдать? Он, кажется, опять отправился в годичный балц — так мы в будущую субботу его мать живую сбросим в преисподнюю.

Таким образом, они все замыслили Сосланову мать живую отправить в преисподнюю.

Услыхав это, Сосланова мать начала плакать и стонать: «Кто бы теперь отправился к моему сыну, Сослану, в место его годового балца, и известил его об этом?» С такими вот словами она изготовила три соленые лепешки и подбежала к большому серому камню, находившемуся за аулом. Придя к нему, она села на него, поставила перед собой три соленые лепешки на тарелке и стала молиться богу: «Бог богов моих! Повели пролететь надо мной такой птице, которая полетела бы к месту годового балца моего сына Сослана». И когда она еще молилась, пролетел над ней ястреб, и, увидя его, Сосланова мать говорит ему:
— О ястреб! Да даст мне господь твою милость, лети к месту годичного балца моего сына Сослана и извести его: нарты решили твою мать живую сбросить в преисподнюю, и если ты мужчина, то не допусти этого, уже в субботу они ее бросают.
— Чтоб самое худшее тебя зло постигло! Твой сын Сослан, имел все долины, полными мяса (скота), и когда, бывало, я садился на те кусочки мяса, которые он бросал, как ненужные, он все-таки стрелял в меня и меня не подпускал, — сказал ястреб и, как будто не слышал ее даже, пролетел так над ее головой.

Она снова стала плакать и вопить до тех пор, пока опять над ней не пролетел ворон. Она притихла, чтоб с ним поговорить, но и он ответил ей подобно ястребу и оставил ее там плачущую. Она продолжала опять плакать и вопить:

Тогда вскоре к ней подлетела ласточка, и, когда она увидела ее, у женщины сердце наполнилось надеждой, и она говорит ей:
— Любимица людей, раздвоеннохвостая ласточка! Да даст мне бог твою милость! Отправься в место годичного балца моего сына Сослана и скажи ему: «Твою одинокую мать, Сослан, нарты в субботу живую бросают в преисподнюю, и если ты мужчина, то, не разбирая дня и ночи, спеши: может быть, ты еще застанешь ее в живых на земле».
— Конечно, конечно, полечу для тебя, — сказала ей в ответ ласточка. — Однажды, когда ты варила кашицу, а у меня в вашей трубе было гнездо, в котором у меня были птенчики, ваша кошка сбросила их в горячую золу, а ты взяла их у нее, искупала в молоке черной коровы и потом их обратно положила в мое гнездо. Чем, если не этим, я отплачу за твое благодеяние?
— Если так,— кто его знает, он ведь недоверчив, — и, чтобы он поверил твоим словам, вот надень себе на шейку мой перстень. Ты бросишь его перед ним, а на нем есть надпись, и он узнает, в чем дело.
— Так что ж! И это хорошо! — говорит ей ласточка.
(И сегодня так говорят: «Белая полоска на шее ласточки — это след кольца Сослановой матери».)

Тогда она надела ей на шею свой перстень и сказала ей:
— Теперь не говори, что ночь, а лети и спеши!

И ласточка полетела к Сослану, а она пошла обратно домой и там поджидала Сослана. Ласточка же прилетела к Сослану, когда он садился за фынг ужинать, и, сев на трубу, начала щебетать. Сослан, не притронулся больше к еде, но тихо слушал и потом говорит:
— Отоприте дверь этой ласточке!

Ей отперли дверь, она с трубы перелетала на скамью и опять стала щебетать. Сослан смотрел задумчиво вниз, и товарищи его, что там были, дивились.

Затем Сослан говорит ласточке:
— Не верится мне!

Ласточка, услыхав это, бросила перед ним на фынг перстень его матери. Увидя его, Сослан убедился в том, что ласточка рассказывала правду, и завопил во все горло. Товарищи спросили его:
— Отчего ты плачешь?

И он пересказал им, что сказала ему ласточка. Затем он оседлал своего трехногого коня с одним глазом на лбу и в ту же ночь, накануне субботы, отправился. Он плетью три раза так ударил коня, что из бока выпали три куска кожи на подошву, а у него из руки три куска кожи выпали на оконечность плети: конь понесся подобно ветру и дождевым тучам. Но нарты мать Сослана к его прибытию уже бросили в пропасть, и Сослан, не застав мать в живых, пустив коня в одну сторону, избивал нартовских людей на улице, а обратно ехал — избивал их шашкой, и до тех пор он их истреблял, пока не устал. Утомившись, он поехал домой, снял с коня седло, запер изнутри за собой дверь и, не выходя наружу, там плакал ночь и день. Когда один из его друзей это узнал, он отправился к нему и сказал ему:
— Сослан! Ты здесь?
Но Сослан даже не пикнул.
Затем тот снова говорит ему:
— Сослан! Выходи ко мне, я тебя провожу к Барастыру — повелителю мертвых, быть может, он допустит тебя к себе и ты уговоришь его выпустить твою мать.

Услыхав это, Сослан вышел к нему и сказал:
— Ох! Если ты добудешь мне такое средство, то я, конечно, этого добра никогда не забуду.

Оба они сели на коней и отправились просить Барастыра мертвых. Подъехав к его дверям, Сослан, толкнул дверь и сказал:
— Матушка! Отопри мне дверь!
Та ему ответила из глубины:
— Я знаю, что это ты Сослан и знаю также, для чего ты пришел. Это дело непоправимое. Но вот какое есть средство: если ты сделаешь до захода солнца столько кругов вокруг ада, сколько волос на твоем коне, то я тебе ее отдам, возьми ее отсюда и увези с собою.

Сослан сел на коня, и, когда солнце опустило лучи, он уже сделал вокруг преисподней столько кругов, сколько волос на его коне. Затем он спрыгнул в преисподнюю, схватил на руки свою мать, из остальных мертвецов всех тех, на которых хватило хвоста его коня, вытащил с собой за край пропасти. Поблагодарив Барастыра, он вместе с товарищем и своей матерью отправился домой. С тех пор они снова начали жить и вкушать пищу.