Однажды нарты начали спорить из-за Уацамонги. Все, кроме Хамица, говорили о своих подвигах. Когда говорил Сослан, Уацамонга слегка вскипела, а от рассказов других даже не всколыхнулась. Дошла очередь до Хамица, но он не соглашался что-либо говорить:
— Без сына моего, Батраза, я вам ничего не скажу.

И стали они ждать Батраза. Батраз в этот день был в походе, и, когда он возвращался в село, повстречался ему уаиг. Поприветствовали они друг друга, а потом спросил его Батраз:
— Какую бы ты мне хорошую новость сообщил, если был вблизи нартов?

А уаиг ответил:
— Есть у нартов новость: собрались они на своем большом нихасе и спорят из-за Уацамонги, а отец твой Хамиц не соглашается без тебя говорить и ожидает тебя — будто пастушья собака на задних лапах стоит.

Принялся кромсать уаига Батраз своим булатным церком, говоря:
— Ты чьего отца сравниваешь с пастушьей собакой? — а затем направился домой.

Прибыл Батраз, и Ахсина спрашивает его:
— Что случилось, мальчик, где это ты пропадал? Нарты спорят из-за Уацамонги. Отца твоего притесняют, и надо пойти к нему.

А Батраз ей говорит:
— О нана, об этом не беспокойся, лучше дай мне чего-нибудь поесть, а потом что бог скажет, то и будет.

Захлопотала Ахсина и приготовила ему фынг, полный еды. Батраз хорошо поел и отправился к сборищу нартов. Когда он пришел, го нарты обратились к Хамицу:
— Говори теперь, что хочешь сказать.

Услышав это, Батраз говорит:
— Дайте мне сказать вместо отца, если это подобает.
Согласились нарты, и встал он перед Уацамонгой. Когда он встал,
то Хамиц сказал ему:
— Мальчик, то, что можно говорить, — говори, чего нельзя говорить, — не говори.
— Что это за «можно говорить» и «нельзя говорить»! — сказал Батраз. — Как верно то, что я семерых утренних идауагов убил, пусть так верно Уацамонга вскипит до колен моего отца.

И Уацамонга вскипела до колен Хамица.

Говорит ему опять Хамиц:
— Мальчик, то, что можно говорить, — говори, чего нельзя, — не говори.
— Как верно то, что я восьмерых вечерних изэдов убил, пусть так верно Уацамонга вскипит по пояс моего отца.

И Уацамонга вскипела по пояс Хамица, и опять Хамиц говорит Батразу:
— Мальчик, то, что можно говорить, — говори, чего нельзя, — не говори.

А Батраз сказал:
— И как верно то, что я убил сына Хуалердара Борхуар-Али, пусть так же верно Уацамонга вскипит до бороды моего старого отца, и он сделает из чаши три глотка.

Уацамонга вскипела до бороды Хамица, и он сделал из чаши три глотка.

До этого момента Хуалердар сидел в пузырьке напитка в Уацамонге и, когда он услышал о сыне своем Борхуар-Али, выскочил оттуда, крича:
— Так это вы, нарты, убили Борхуар-Али! — сказал и, схватив колос пшеницы, сгреб с него все зерна, и, когда уже осталось их немного, крикнул ему Уасгерги:
— Оставь мне хоть на лепешку!

Оставил он зерна, сам же схватил колос ячменя и с него сгреб зерна.
И опять крикнул ему Уасгерги:
— Оставь хоть моему коню на корм!

Оставил он ему и ячменя.

До того у пшеницы и у ячменя зерна на колосьях росли с самого низа стебля, после того пшеничные и ячменные колосья стали расти, как теперь.

Вряд ли это было приятно нартам, но что им было делать! — и они разошлись.

Вот тогда и узнали нарты о мужестве Батраза.