В брачной обрядности осетин, как и ряда других народов Северного Кавказа, существовал обычай свадебного и послесвадебного скрывания молодожена, или пребывания жениха в «чужом доме».
Д. Т. Шанаев отмечал, что «с момента сватовства жених становился существом совершенно пассивным, как в деле сватовства, так и в деле свадьбы вообще».
«Какой позор для него (молодожена. - В. Г.), - писал М.А. Мисиков, когда кто-либо из старших увидит его выходящим из своей комнаты: скажут - он женолюбив».
В традиционном обществе молодожен должен был жить в «чужом доме» до года или до рождения ребенка, со временем этот срок сокращался. В наше время этот обычай почти не соблюдается. Человек, у которого он жил (шафер или какой-либо родственник), назывался «фысым» (оказывающий гостеприимство), а сам молодожен назывался «хъан». (Вообще «хъаном» у осетин называли воспитанника аталыка. Но, как отмечает В. И. Абаев, данное осетинское слово, вероятно, восходит к тюркскому «хан», «царь». Воспитанник назывался так потому, что был окружен особой заботой и почетом).

Объективное научное исследование социальных явлений недостижимо на уровне специальных наук, ибо «люди не делают несколько отдельных одна от другой историй - историю права, историю морали, философии и т.д., а одну только историю своих собственных отношений». Комплексный подход к истории не предполагает слияния наук. Объект исследования, изученный с самых разных сторон, есть соединение лучей многих граней воедино.
Современная историческая наука уделяет все большее внимание изучению не только экономических структур и социальных отношений, но и многих других проблем. Ею апробируются нетрадиционные методы исторического исследования и ставятся такие вопросы, которые еще недавно источникам не задавались. В дореволюционной и советской историографии существует ряд работ, в которых так или иначе на повестку дня ставились вопросы о социальной структуре осетинского общества в середине XIX в. В предлагаемой вниманию читателей статье делается попытка взглянуть на традиционное осетинское общество глазами современников. Это становится возможным благодаря сохранившимся письменным источникам середины XIX в., а именно: «прошениям», «заявлениям», «объяснениям» в комитеты по разбору поземельных и сословных прав горцев. В. К. Гарданов отмечал, что материалы так называемых сословно-поземельных комиссий, функционировавших, начиная с 1840-х годов и почти до конца XIX в., представляют исключительную ценность для характеристики социальных отношений горцев.

Важнейшей частью ритуальных приношений осетин при посещении святых мест (мест молений святым-покровителям) являются mysajnag, nysajnag, которые В. И. Абаев определяет как предмет или деньги, оставленные в качестве приношения. В старину это были наконечники стрел, позднее пули, а также «кусок белой материи в 1/4-1/2 аршина, в которой завернута серебряная 20-копеечная монета, несколько серебряных ниток и клочок ваты». Второе значение этого слова - подарок (залог) невесте от жениха при сватовстве.
Приношение могло совершаться как в дни календарных праздников, связанных с посещением святых мест, так и в цикле семейной обрядности осетин. Во всех случаях, когда они приходили к святому месту для совершения обряда, то наряду с ритуальной пищей приносили приношение - мысайнаг.

В современной свадебной обрядности ритуал угощения невестой медом свекрови и пожилых женщин происходит непосредственно после снятия фаты. В наше время он соблюдается во всех уголках Осетии. Однако, согласно описаниям осетинской свадьбы Д.Т. Шанаева (1870г.) и Б.М. Каргиева (1928 г.), полевым этнографическим материалам, обряд, связанный с мыдыкъус (чаша со смесью меда и масла), происходил до снятия фаты.
На второй день вечером, после прибытия молодой в дом жениха, писал Д. Т. Шанаев, «шафер в сопровождении девушек, поющих «алай - алай», ведет молодую под руку в местонахождение домашнего очага, где ее уже ожидает свекровь с чашкой в руке, наполненною смесью меда и масла. Шафер подводит невестку к свекрови. Приподняв у невестки немного завесу лица, так, чтобы оно все-таки оставалось полузакрытым, он приглашает ее опустить указательный палец в чашу и, взявши им маленькую частицу смеси, положить ее в рот свекрови, которая затем в свою очередь делает то же самое по отношению к невестке. После этого обряда присутствующие мальчики выхватывают чашку смеси из рук свекрови и, выбежав на двор, делят смесь между собою. Совершение этого обряда имеет, - пишет автор, значение следующего народного заключения: «Да будут так сладки свекровь и невестка друг другу, как сладка людям эта смесь».

Одним из выдающихся памятников искусства, ярко характеризующих культуру скифского общества, является Келермесское зеркало. Раскопанное в 1904 г. Д. Г. Шульцем, оно представляет собой массивный литой серебряный диск диаметром 0,17 м.
Наиболее полное описание зеркала принадлежит М. И. Максимовой, по мнению которой оно могло быть изготовлено в 80-х - 70-х гг. VI в. до н.э. в Закавказье, где в VII и еще начале VI в. до н.э. существовало Скифское царство. Большой интерес представляет сложная многофигурная композиция на обратной стороне зеркала.
Электровый лист, покрывающий обратную сторону зеркала, не является цельным, а состоит из восьми продолговатых треугольных пластин, уложенных вершинами к центру диска. После наложения пластин на диск края их были соединены с друг с другом при помощи узких, припаянных к концам пластин полосок, покрывающих швы. Изображения нанесены на электровые треугольники при помощи пунсонов, по которым мастер ударял молотком.
По мнению М. И. Максимовой, причиной, которая заставила покрыть обратную сторону диска не одним сплошным листом, а кропотливо составленными пластинами, было то, что мастер получил уже в готовом виде отлитый диск с ручкой. Наличием ручки обусловлена и некоторая асимметрия центральной розетки.

Одним из центральных мотивов осетинских нартовских сказаний о Сырдоне является «похищение коровы». Аналогичный мотив известен и в других фольклорных традициях индоевропейцев. Так в «Ригведе» мотив «похищения коровы» является дублетом основного индоевропейского мифа о громовержце. В греческой традиции данный мотив связан с Гермесом.
В вариантах сказаний о Сырдоне кража коровы является самостоятельным мотивом и объясняется причиной голода у нартов, либо враждой Сырдона с Хамыцем. В одном из вариантов корова принадлежала Урызмагу.
В Нартовском эпосе хозяева коровы находят ее с помощью собаки, к которой привязывается клубок пряжи или веревки (мотив лабиринта), и она приводит их в келью Сырдона, где в котле варится мясо коровы. Известно пять вариантов мотива «похищения коровы» Сырдоном.
В двух вариантах к основному мифу примыкает мотив «появления арфы» у нартов. По одному варианту Сырдон изготавливает арфу из плечевой кости своего сына. Согласно другому варианту, арфа хранилась в углу дома Сырдона.

Одним из самых почитаемых святых в тради­ционной религии осетин является Уастырджи/Уасгерги. В коллективных представлениях современных осетин его образ соотносится с военной функцией. С этим связывается его роль как покровите­ля мужчин и путников. Можно предположить, отмечает В. И. Абаев, что популярнейший у осетин христианский «святой» Wasgergi «Святой Георгий», всадник на бе­лом коне и в белой бурке, которого женщины называ­ли «lægty dzwar» - «бог мужчин», унаследовал черты аланского бога войны, которому аланы поклонялись в образе меча».

По мнению В. И. Абаева, Уастырджи образовано из Was Gergi «Святой Георгий», где was примыкает к мегрельскому Gerge.

Ряд исследователей рассмотрели обрядовую сторо­ну культа Уастырджи в Северной и Южной Осетии.

Ж. Дюмезилем была разработана теория трех функ­ций богов, согласно которой в древнейших мифологи­ческих системах можно выделить следующие функции богов: магико-юридическую, являющуюся также ми­стической и административной; функцию физической силы, то есть военную; функцию плодородия и матери­ального изобилия.